***
Девушка за стойкой администрации как-то странно скашивает на меня глаза, когда я, нервно барабаня пальцами по мраморной столешнице, выясняю как найти нужный номер. Седьмой этаж, налево— стучит в голове, тут же перекрываемое елейным « давно не виделись, жемчужинка». Упершись лбом в стенку несколько раз ударяю кулаком по двери. Смеющиеся женские голоса по ту сторону обрываются, а через секунду с лёгким щелчком передо мной распахивается тяжелая дверь люкса. Сестра мгновение улыбается, но почти тут же на её лице появляется беспокойство и она отшатывается назад. — Ли, что с тобой? — Они снова вместе, он у нас дома. Я вваливаюсь в номер, захлопнув за собой дверь. — Что? Как так? Белла отходит в сторону, забирая у меня шарф, который я весь путь от дома до гостиницы протащила в руках, словно импровизированный щит. — Харлин, привет, ты чего такая… — Ли, как такое возможно?! — повышает голос Белла, махнув рукой на Хлою как на надоедливую муху. — Что случилось? — Подруга сестры тут же обиженно хмурится, следя за тем, как я раздеваюсь. — Харли говорит, что мама сошлась с Эдвардом.— тихо буркает в ответ сестра. — Как? — Да понятия не имею как, но его я видела также ясно, как сейчас вижу вас! — взвываю я, вскинув голову, и, швырнув на кресло куртку наконец влетаю в гостиную. — Выперся в коридор нагой по пояс, сказав что давно меня не видел. Я падаю на диван, обнимая руками и ногами толстую подушку. Хлоя вытягивается в струну в кресле напротив, Белла замирает у стены нахмурившись. — Но как он мог у вас оказаться, ведь был суд, Беллс, ты же говорила, что запрет дали? — Девушка оборачивается к моей сестре. Белла только отрешённо качает головой, и, вдруг отделившись от стены исчезает за барной стойкой. Раздаётся тихий звон стекла. — Был.— хрипло отзываюсь я.— И ему вынесли запретительный приказ мамиными связями на неограниченный срок. От бьющей дрожи начинаю тихо клацать зубами. Жемчужинка. Хлоя ошарашено трясёт головой. — Как же так… — Как обычно бывает в Готэме.— выплёвывает сестра, наконец появившаяся из-за стойки с двумя бутылками в руках.— В любом случае, ты с ними больше не живешь, поэтому давай выпь… — Жемчужинка.— растягиваю я ядовитое слово, вынуждая Беллу замолчать. Нервный смех царапает горло.— Он опять меня так назвал. — Ли, я понимаю как ты себя чувствуешь. Пожалуйста, забудь и живи своей жизнью. Если мать хочет быть опять бита, то это её выбор, пусть делает что хочет, она уже взрослая.— Белла делает несколько глотков из горла, обходя диван и опускаясь рядом со мной. Под пальцами ощущается рельефная вышивка чехла подушки. Чуть качнувшись взад-вперёд, снова поднимаю взгляд на сестру. — Подстриги меня. — Чего? — Хлоя поднимается с кресла.— Харли, ты чего? — Пожалуйста, отрежь их к черту.— тяну я прядь волос, морщась от боли. — Ли, не надо…— голос сестры вдруг понижается до шепота.— Он того не стоит. Я вижу как медленно, словно в фильме, в её глазах собираются крупные слезинки. — Беллс, умоляю, я не хочу их больше видеть… Нос закладывает, от чего приходится дышать ртом. Боль ощущается почти физически. — Давай мы тебя лучше покрасим? — Хлоя садится передо мной на корточки.— А отрезать всегда успеешь. Покрасить? — У тебя есть краска? — вдруг оживляюсь я. Покрасить, действительно, почему бы и нет? Я никогда не задумывалась об этом. Когда меня выписали из больницы, суд уже наложил запрет, а психолог, с которым я общалась, достаточно долго выписывала сильные препараты, заставившие на долгие десять лет забывать о своей ненависти к цвету волос. Даже расчесываясь перед зеркалом каждое утро, я ловила только тень прошлых проблем. Но сейчас… одно слово, один человек, грохнувший в раз так тщательно выстраиваемые кирпичики собственного благополучия. — Эм…— Белла бросает взгляд куда-то в сторону.— Ну как тебе сказать, красная и синяя. — Пойдёт Хоть зелёная в горошек, лишь бы не «жемчужинка». В голове странно звенит. Хлоя раскуривает какие-то вонючие травы после того, как я наотрез отказываюсь пить. За мое необъяснимое рвение выйти в таком состоянии в ночь приходится пободаться. Наконец я оказываюсь на полу кухни, с завязанными в два хвоста волосами, кончики которых выкрашены в ядерные красный и синий цвета. «Потому что истерика пройдет, а краска останется» как сказала Белла. И если на утро я отойду, то смогу просто подстричь волосы под каре. Если отойду.***
Путь до больницы оказывается какой-то смазанный, словно наблюдаемый через толстое матовое стекло. Все— беспокойство, переживания, мысли, все это осталось где-то там, словно в другой вселенной, переводя тело в режим автопилота. — Точно нормально? Требуется некая концентрация, чтобы сфокусировать взгляд на сидящем напротив мужчине. Артур хмурится, видимо о чем-то думая. — Я дома была.— чуть на распев отзываюсь в ответ, наконец сгребая мысли в кучу. — Заметно.— фыркает Флек, все ещё пытаясь перехватить мой взгляд. Медленным движением поднимаю руки, стягивая медицинскую шапочку. Синюю, в цвет формы академии. Сильно контрастирующий на фоне абсолютной белизны клиники хирургический костюм. Словно шутовской наряд, яркий, с цветной эмблемой академии. От слепящего белого начинает болеть голова, и я запускаю пальцы в волосы массируя кожу, пытаясь собрать мысли. Я была дома. Так же медленно наконец поднимаю голову, встречаясь с Артуром взглядом. — Там был отчим. Недосказанное болит словно созревший под кожей нарыв, затуманивая мысли тупой, пульсирующей болью. — Вы не ладите? Исповедь сумасшедшего. Качаю головой, все так же держа руки запутанными в волосах. — Когда мне было пятнадцать, он избил нас с матерью. Мы два месяца провели в больнице. Суд вынес запретительный приказ… — За что? — улавливаю в его голосе странные нотки. За что? За… Втягиваю носом воздух, подтягивая колени к груди, сжимаясь в клубок. Потому что… Впиваюсь взглядом в стык кафеля на полу. Неровный зазор, расхождение в полмиллиметра. Чуть взбухшая между плиток затирка. — Когда мне было восемь, он меня…— я замолкаю, не в силах выговорить это слово. Словно произнеси его в слух, и оно перечеркнёт всю жизнь, прошлую, будущую, а если не произносить, то вроде как и ничего не было. Просто показалось. Надумала. — А тогда мама вернулась раньше с работы. Она ничего не поняла. Вдох и вдруг, словно внутри что-то разрывается. Начинает мелко колотить за грудиной и бросает в жар. Периферическим зрением замечаю, что Артур поднялся с кровати и отошёл куда-то в сторону. Медленно выдыхаю, пытаясь унять дрожь. Рассказала. Впервые. По коже пробегают мурашки, как вдруг какой-то звук выдергивает меня из своих мыслей, заставляя вздрогнуть. Требуется несколько секунд чтобы осознать что эти странные звуки издаёт Артур Флек. Мужчина стоит спиной ко мне в углу палаты, сгорбившись и обхватив себя руками. — Артур? Я медленно распрямляюсь, вдруг ощутив насколько сильно затекли ноги. От безумного, надрывного смеха пробегает холодок. Словно провернутый тумблер, вдруг происходит полная изоляция, привычная герметизация собственных переживаний. Зачем я вообще все это рассказала?! Артур практически сгибается пополам, вздрагивая и хрипя. — Артур! — тихо зову я, вдруг соскальзывая с койки. Мужчина резко выпрямляется, со свистом вдыхая воздух словно утопающий, и снова заходится жутким, каркающим смехом. По его позе, по вздувшимся на шее венам, по сведённым спазмом пальцам, с силой зажимающим рот понимаю, видно, что мужчине физически больно. За семнадцать лет я научилась жить с этим знанием. Убого, ничтожно, боясь касаться людей, ненавидя своё тело, ощущая рвотный рефлекс от запаха сигарет и ещё сотни мелочей, но я как-то с этим смирилась, сжилась. А теперь, я щедро вывалила груз своих проблем на человека, которому это было совершенно не нужно знать. На своего пациента, с которым я начхала на субординацию. Потому что… Артур снова судорожно вдыхает, и я встречаюсь с ним взглядом. Один взгляд, пробивающий электрическим разрядом, кроша в фарш логику, рациональное мышление и последние крохи чувства самосохранения. Я делаю несколько шагов вперёд. Внутри срывает какие-то последние удерживающие от глупостей предохранители. А ведь ещё при первой встрече мелькнуло странное, дикое для меня желание прикоснуться. Словно к Мандилиону, олицетворяющему собой реальность Бога. Веруя исцелить все свои душевные раны. Мужчина бросает на меня паникующий взгляд в тот момент, когда я перехватываю его сцепленные руки, заставляя повернуться. — Что ты… не… — договорить у него не получается, из-за душащего смеха. Видно как по впалым щекам начинают бежать ручейки слез. — Пусти.— негромко отзываюсь в ответ, вынуждая разжать руки. Ещё шаг, и тяжёлый вздох вырывается непроизвольно. Под щекой, даже через ткань, явно ощущаются выпирающие кости грудины, и сведённые смехом жилы. Я же, не обращая внимания на слабое сопротивление сгребаю Артура в объятия, зарываясь двумя руками в густую гриву и прижимаясь к нему всем телом. И практически мгновенно его руки оказываются у меня на спине, сжимая в кулаках кофту, притягивая меня ещё ближе. — Ш-ш-ш… всё хорошо, хорошо…— на распев шиплю я, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, словно баюкая. Теперь всё будет хорошо. Ощущаю как от чужих слез прилипают к уху и шее растрепанные волосы. Приступ отпускает достаточно быстро, вдруг оставляя нас в полной тишине и осмыслении только что произошедшего. Чувствую, как от стыда начинают гореть щеки, но шарахаться и удивляться совершенно глупо. Привстав на цыпочки опускаю подбородок мужчине на плечо. — Можно я тут ещё немного постою? — еле слышно лепечу я, на что в ответ получаю только тихий смех.