***
— Харлин, — Белла наклоняет голову на бок, подперев щеку рукой.— Что с тобой происходит? — О чем ты? Все хорошо. Я начинаю новую жизнь.— Стараюсь улыбнуться как можно нежнее. Почему-то собственные слова звучат как ложь. — Я не об этом. Ты ведёшь себя странно.— Беллс щурится, придвигаясь ближе. — В смысле? — В прямом. У тебя что, кто-то появился? — Ты о чем? — на мгновение я забываю какую-то недодуманную мысль. — О мужчине, ты сама не своя, в облаках постоянно летаешь. На секунду зависаю, обмозговывая абсурдное предположение, и тут же прыскаю со смеха. — Да уж, Беллс, ну ты и сказанула, — смахиваю собравшиеся в уголках глаз слёзы. Сестра хмурится так, словно мой ответ её прилично разочаровал. Мужчина. О каком вообще мужчине может идти речь, если с восьми лет у меня патологическая боязнь прикасаться к особям мужского пола без перчаток. И практически моментально в голове простреливает ощущение густых, шелковистых от грязи и жира волос, в которые с таким упоением я зарывалась пальцами несколько дней назад. Без перчаток. Я резко замолкаю, уставившись тупым взглядом в мраморную столешницу. За всем этим безумием, за накрывшей с головой истерикой, задушившим признанием и действием таблеток я совершенно упустила тот факт, что все время в палате Артура я была без перчаток. Попросту забыла взять их из сестринской, потому что Джефф меня разбудил. И словно находясь рядом с мистером Флеком я забыла и про свою фобию. Я обнимала его, гладила, касалась его кожи. Я начала пить нейролептики… — Что? Что это значит? — Белла ещё больше хмурится, пытаясь перехватить мой взгляд. — О чем ты? — до меня не сразу доходит, что последнюю фразу я произнесла вслух.— А, это чтоб было лучше. Отсеивают ненужные мысли. Для лечения депрессии, шизофрении и прочей ерунды. Не бери в голову.— Тут же отмахиваюсь я. В конце концов в маленьких дозировках с ними можно даже за руль. Белла только неодобрительно качает головой, забираясь на стул с ногами, и натягивая на колени кофту. Привычка, из-за которой они так часто ругались с мамой: в шестнадцать Белла таким образом растянула все свои вещи, а потом страдала что ей не в чем ходить. — Ты общалась с мамой? — наконец озвучиваю одну из основных причин моего приезда к сестре. Белла морщится и издаёт тяжёлый вздох. Тут же становится понятно, что общалась. — Вчера приезжала к ней на репетицию. Как всегда было много слез, она чувствует себя перед тобой виноватой, но уверяет что сейчас все по-другому, что тебе нечего бояться и что тебя она любит сильнее чем его. Остаётся только гневно фыркнуть, и тут же получить укоризненный взгляд. — Никто не заставляет тебя возвращаться. — Я за неё переживаю. Такие как он не меняются. Я боюсь что он её попросту убьёт.— От прикатывающей к горлу желчи приходится шумно сглотнуть и наконец отхлебнуть порядком остывшего чая. — Ли, она взрослая, она может о себе позаботится. Не взрослая, не может. В том то и дело. Мать, родившая Беллу в пятнадцать, словно до сих пор так и осталась в том, детском возрасте. Словно всеми своими бездумными поступками она пытается отыграться за потраченное на нас детство. Приходится замолкнуть, чтобы не сказать лишнего. В конце концов это действительно её жизнь, но чертовски за неё страшно. — Кстати, — вдруг вспоминаю о ещё одном интересующем меня вопросе.— А почему ты до сих пор живешь в гостинице? Ты опять куда-то собираешься уезжать? Белла вдруг застывает, словно пойманный на месте преступления жулик. — Да, я завтра улетаю в Сент Луис. В голове тут же пробегают всевозможные варианты того, что моя сестра могла забыть в этой деревне, но ничего подходящего не находится. — Лукас, брат Хлои попал в аварию. Дзынь— кусочки пазла складываются, и я снова закатываю глаза. Лукас, ну как же я могла про него забыть. Нет, не то чтобы он был чем-то из себя значимым, просто уже как лет семь или восемь Белла по нему чахнет и сохнет, но все никак не признаёт свою в нем заинтересованность. Со стороны все происходящее в их отношениях с Беллой напоминает дилемму дикобразов. Они вроде и не вместе, вроде и не порознь, и периодически мотаются друг за другом по всему земному шару, но упрямо дружат. — Не думаю, что с ним что-то серьезное.— пытаюсь выдавить хоть какие-то слова поддержки, но получается не очень, да и сестра их явно не ждёт.— Значит завтра уезжаешь? Белла виновато улыбается. — И не знаю, когда приеду. Прости что приходится бросать тебя во всем этом. Улыбаюсь в ответ. Я сильная. Я со всем справлюсь.***
Никому не позволяй делать себе больно.— Такая до глупого простая фраза вдруг зацикливается в голове до тошноты. Словно повторяя её раз за разом я смогу вдолбить себе это знание в подкорку, и в случае чего действительно не позволю сделать себе больно. Рывком переворачиваю спортивную сумку, вытряхивая на кровать все содержимое. Завтра нужно съезжать. Необходимость поездки за оставшимися вещами я оттянула до последнего. Сегодня вечер пятницы, а значит мать как всегда будет в театре. Просто приду, заберу вещи и больше она меня не увидит. После беседы с Беллой, вспомнив про пейджер в бардачке, обнаружилось несколько старых сообщений от матери. Всё те же глупые попытки оправдать их возобновившиеся отношения. Осознал, слезно извинялся, изменился. Становится тошно. Люди не меняются, мам. Провожу рукой по рассыпанным по покрывалу вещам: тюбик крема для рук, солнцезащитные очки, несколько пустых тетрадок, ручка… И застываю, во все глаза уставившись на жестяную банку белил. Та самая, из-за которой полгода назад был страшный скандал с заламыванием рук— мать не могла найти купленный к выступлению грим. Растяпа… Подхватив банку, перемещаюсь к зеркальному столику. Крышка поддаётся не сразу, и требуется усилие чтобы её снять. Белая, кремообразная текстура так и манит нарушить её идеальную гладкость. Касаюсь белил двумя пальцами. Так нельзя, неправильно, только кистью! — доносится откуда-то из глубины памяти мамин голос. Это не гигиенично! Усмехнувшись втапливаю пальцы в податливую субстанцию, подчерпнув приличное количество, и с упоением размазываю грим по щеке. Несмотря на природную светлокожесть, он сильно контрастирует. Всей ладонью растираю белила. В нос ударяет химический запах мела и какого-то консерванта. Густая масса забивает поры, просачивается в каждую складочку кожи, въедается казалось бы до самых костей. Почти как Арлекин. Снова простреливает в голове хриплый голос. Как Арлекин. Я несколько секунд тупо вглядываюсь в своё белое лицо. Отерев перемазанные пальцы о предплечье другой руки, распускаю волосы. Чего-то не хватает… Чуть щурюсь, всматриваясь в мазнувший по комнате желтый отсвет фар. И почти тут же подскакиваю, начиная рыться в разбросанных по кровати вещах. Чёрный тюбик помады находится не сразу, но я снова замираю перед зеркалом, обводя губы ярко красным. Вот теперь точно Арлекин. Взбиваю волосы так, чтобы появилось больше объема и отхожу назад, насколько это позволяет размер маленького номера. И никто не посмеет делать мне больно. Прикрываю глаза, разводя руки в стороны и медленно выдыхая. Внутри укладывается в пушистый ком умиротворение.«Есть только ты. Не для других, а для себя, Харли, они это все равно не оценят. Наплюют и перешагнут, это не их проблемы. Так почему ты до сих пор пытаешься всем угодить?»
Улыбаюсь, качнув головой. Надо умыться и собираться, а то если застану мать, то разговор затянется не на один час. Выспаться перед сутками все же хочется.***
В квартире стоит звенящая тишина. Включив свет осторожно раздеваюсь. Такое ощущение, словно я вор в собственной квартире. Коробок действительно стало больше. И не только коробок. От лежащей в углу коридора мужской спортивной сумки и приставленной к стене бейсбольной биты, снова предательски кидает в жар, а к горлу подступает тошнота. Времени в обрез. Не снимая куртку прохожу в комнату, пытаясь вспомнить, где что может лежать. В ящике под кроватью обнаруживаются тёплые вещи и мягкие игрушки, с верхней полки шкафа вытаскиваю запечатанный комплект постельного белья, подаренный мне Беллой на какой-то дурацкий праздник типа дня святого Валентина. Много-много незначительных мелочей, являющимися такими важными для меня. В ящике комода находится серебряная перьевая ручка, от которой к горлу подступают слёзы. То немногое, оставшееся в напоминание об отце. Старый альбом с нашими фотографиями «до». Опускаюсь на кровать, перелистывая страницы. Я, Белла, мама и бабушка. Все вместе что-то готовим. Видимо те немногие фотографии, сделанные ещё рукой деда. Все так счастливы. На нас с Беллс смешные передники в оборках. Всего лишь фотография, но исходящее от неё тепло кажется можно почувствовать кожей. Аккуратно складываю альбом в сумку корешком вниз, и вздрагиваю замирая. В дверном замке кто-то проворачивает ключ.