Мы бы познакомились… Где? Наверное, на каком-нибудь очень важном званом ужине. Благотворительном, разумеется. Нас бы познакомил папа. Он бы был, как и отец, одним из членов совета Уэйн Интерпрайзес. А я… да, пожалуй, я бы играла в театре. Он бы подошёл к нам, посмотрел бы на меня сверху вниз, и, улыбнувшись этой необычайной улыбкой Джоконды, предложил бы мне танец. Но я, разумеется, бы отказалась. Ведь приличные девушки не танцуют с незнакомцами? А потом бы он приехал к нам на рождественский ужин, опять же папиными стараниями. Невысокий, но статный, в чёрном костюме-тройке, с небрежно отброшенной назад копной каштановых волос. И этот взгляд. Один взгляд, способный стереть всё окружающее пространство. Была бы пышная свадьба, у меня бы было длинное белое платье и фата. Фату обязательно несла бы моя двоюродная младшая сестра с каким-нибудь «мягким» именем. В нашей семье у всех девушек «мягкие» имена. Он бы поцеловал меня нежно и сказал, что теперь я за ним как за каменной стеной. Мы бы построили маленький, уютный домик. Не жуткий мрачный особняк, а такой чудесный, пряничный, как на открытках, которые мне присылала Белла из поездки по Германии. А потом у нас бы появились двое детей, девочка и мальчик, и большая собака породы бернский зенненхунд. Мы бы дожили до старости и…
— Харли, ты уверена, что мы правильно едем? Машина с шумом проскребает дном землю, кувыркнувшись на колее, и всё-таки съезжает на лесную дорогу. Вой преследующих нас полицейских машин заставляет утопить педаль газа, вынуждая легкую купе утробно зарычать выбираясь из ямы. Не уверена я, не уверена. Последний раз я была здесь… Когда мне было лет шесть или семь. Благо ездили мы сюда почти постоянно, поэтому, периодически вспыхивающие, обрывки воспоминаний заставляют кидать машину из стороны в сторону, силясь придерживаться дороги. Вот так сейчас мы свернули с проселочной дороги, памятуя о когда-то бывшем между сосной и крупным валуном проезде. Только не застрять, только не застрять, только не застрять! Молюсь неизвестному мне богу и надеюсь оказаться услышанной. Развесистые еловые ветки того и гляди выбьют лобовое, царапают капот и крышу, но я упорно вжимаю газ, заставляя машину продираться вперёд. Видимо за городом ночью был мороз, да и сейчас температура воздуха держится около нуля, поэтому найти нас по отпечаткам колёс будет нереально. Словно сам злой дух Готэма сегодня к нам благосклонен. Или же… — Вот он! — Взвизгиваю я, ткнув пальцем во вдруг мелькнувшую между ёлок крышу тёмного здания. Если не знать о его существовании, ты никогда его не найдёшь. Кладбище моего детства. Ну или «райский уголок», как называла его бабушка. Райский уголок, забытый своими богами. Машина бултыхается по мшистому подлеску, и я наконец оттормаживаюсь перед крыльцом, ознаменовав конец этой бешеной гонки ключом, вынутым из зажигания. Повисает давящая тишина. Где-то, в отдалении слышен вой сирен полицейских машин. Только бы пронесло, лишь бы они не увидели, где мы съехали. Зарываюсь пальцами в волосы, чуть потянув за корни. И открываю глаза, уставившись в тонкий обод рулевого колеса. Боги, как я тут вообще оказалась? Почему я нахожусь в лесу, в одной машине с психопатом, убившим больше пяти человек? Что вообще пошло не так? Как такое случилось? Почему за мной, хорошей девочкой, вдруг гоняется полиция? Эдвард, Харли. Случился Эдвард. Приходится глубоко вдохнуть ртом, чтобы унять подкатившую тошноту. В груди снова заворочалась противная тряска. Надавливаю основанием ладони на глаза так, чтобы заплясали цветные пятна. Белые, красные… Красные, словно растекающаяся кровь, с тёмными прожилками тканей. С сереющими осколками кости. Горячая, вытекающая с пульсацией в лужу на полу. И белые носочки на фоне вдруг ставшего темным пола. Такое случилось, потому что я тоже убила человека. Убила и ни капельки об этом не жалею. Ведь если бы жалела, за мной бы не гналась полиция, ведь так? Если бы жалела, то я бы и так была наказана собственной совестью? Так глупо, что просто смешно. Если ты не накажешь себя сам, то придётся наказывать кому-то другому. И я даже не сразу понимаю, что начинаю тихо смеяться. Только имеют ли они на это право? А мы, мы теперь как чертовы Бонни и Клайд. Только если те отрывались во времена «Великой депрессии», то нам досталась эпоха мусорных забастовок. Откидываюсь на спинку кресла, наконец убирая руки от лица, и, сняв с среднего пальца ключи от машины, швыряю их в стакан для мелочи под торпеду. Выдыхаю медленно, чувствуя как опускаются рёбра, и наконец снова вспоминаю, что не одна. Артур улыбается уголками губ, приподнимает брови и наклоняет голову чуть в сторону, словно увидел что-то новое и удивительно приятное. Тут же становится не по себе. А в следующую секунду мужчина запрокидывает голову и начинает смеяться. Хрипло, с грудным клокотанием, оперевшись рукой на дверь машины и водя кончиками пальцев по нижней губе. Неестественно выгнув для этого левую руку. Он все ещё закован в наручники, и я тут же быстро оглядываюсь, пытаясь вспомнить куда кинула казённые ключи. Не идут.— проскальзывает в голове быстрее, чем я успеваю осознать странность своих мыслей. Словно кому-то вообще могут идти наручники. Под все ещё непрекращающийся смех, повод для которого так и не получилось понять, я обнаруживаю связку ключей в кармане куртки. Мужчина вдруг затихает, и вместе с прекратившимся смехом вдруг наваливается какое-то странное напряжение. Словно должно произойти что-то неминуемое и неправильное, но никто ещё ничего не понял. Отстегиваю ремень безопасности, устраиваясь на сиденье в пол-оборота, поджав под себя правую ногу и перегнувшись через коробку передач, берусь расстегивать наручники. Маленький железный ключик чуть подрагивает в руках, почему-то холодеют пальцы, а ладошки наоборот становятся противно влажными. Я чувствую его дыхание, его прожигающий дыры взгляд на своей щеке. Обжигаюсь о тёплые руки почти до кровавых пузырей, касаясь его запястья, чтобы открыть замок. Легкий щелчок, словно звук нажатого курка, пронзает тишину, ознаменовав что-то новое. Словно открытый замок вдруг накинул на горло невидимый ошейник и крепкой цепью примотал к сидящему напротив человеку. Теперь мы вместе. Дергаюсь назад, выронив ключи. Безумие, длящееся секунды, но после обмозговывающееся вечность. Но сейчас нет времени, надо спрятать машину.***
Лес шумит раскидистыми кронами, чуть поскрипывая и искрясь в лучах солнца. Дышится легко, воздух свежий, чистый, пахнущий холодом, хвоей и табаком. Артур курит, отойдя чуть в сторону, но все равно ветер приносит слегка терпкий запах его сигарет. Однако это сейчас не важно. Нужно осмотреть дом и вытащить из гаража старый пикап, если он там до сих пор есть. В противном случае до ближайшего поселения сорок минут хода: если какие-то запасы в доме и были, то за семнадцать лет от них скорее всего и воспоминаний не осталось. Качнувшись из стороны в сторону, отправляюсь осматривать дом. Необходимость столкнуться с упадком самого светлого места из твоего детства противно точит сердце. Словно увидев сейчас чужие следы, придётся принять невозвратность ценного времени. Прошлое не повторить. Но дом не выдаёт своих тайн. Кажется, словно с нашего последнего визита здесь не ступала нога человека. Да, если не знать, где искать, на него сложно наткнуться, но неужели за столько лет сюда никто не забредал? Под ногой тихо скрипит ступенька террасы. Раньше, когда бабушка была жива, здесь всегда стояли два плетёных кресла и маленький столик. А все широкие перила были заставлены горшками с цветами и травами… И словно в ответ на это тепло врывается мазок воспоминания о том, как мать резкими, нервными движениями вволакивает кресла в дом, заталкивая следом столик и замирает на мгновение в дверях, оглядывая батарею горшков: в последний раз мы уезжали слишком быстро, можно сказать сбегали. Я даже не успела толком попрощаться со своей подругой. А теперь я даже не помню, как её зовут. Была и была. Подушечки пальцев цепляет облупившаяся краска перил, и я по сохранившейся привычке заглядываю между бурых горшков, ожидая увидеть стальной блеск ключа. Зная маму, она в жизни бы не стала брать ключ от этого дома с собой в город. Не знаю почему, но этот дом мать не любила. Но между горшками ключ не обнаруживается. Бессознательно спускаюсь по трём ступенькам вниз и, зацепившись взглядом за истлевший коврик, решаю приподнять его носком кроссовка, но и там пусто. Главное, чтобы мама с привычной для неё импульсивностью не вышвырнула ключ в ближайшие кусты. Ломать дверь в своём неофициальном наследстве как-то не хочется. От раздавшегося скрипа нервно вздрагиваю, обернувшись на звук. А в следующую секунду, осознав всю свою глупость, появляется желание провалиться на месте. Если дверь закрыта, ещё не значит, что она закрыта на ключ. Остаётся только улыбнуться и поспешить за вошедшим в дом мужчиной. На тумбочке у входной двери обнаруживается тонкий ключ с плоской, круглой головкой. Мама такая мама.***
— Чьи это вещи? — наконец прерывает тишину Артур, выкинув в окно машины сигаретный бычок. Мы выезжаем на песчаную дорогу, ведущую к маленькой деревеньке, название которой стерлось из моей памяти много лет назад. Притормаживаю перед очередной выбоиной, бросив быстрый взгляд на Артура. Черный джемпер с высоким горлом, чёрное классическое пальто, брюки от костюма и лаковые туфли. Такие, словно их только что сняли с манекена, будто их не было столько лет в шкафу заброшенного дома. — Отца, — закусываю губу, повышая передачу. Старый пикап отвратительного небесно-голубого цвета как снаружи, так и внутри, отвечает густым ревом.— У бабушки рука не поднималась выкинуть вещи сына и мужа. В этом у неё была небольшая странность. А мама наоборот уничтожила кажется вообще всё, что могло напоминать ей о моем отце. Мама. Беспокойство больно бьет в грудь. Наверное, нужно было дождаться скорую, узнать о состоянии и куда её увезли. Но в тот момент я не могла здраво думать. Краем глаза замечаю, как Артур чуть наклоняется вперёд, а его коленка начинает нервно подпрыгивать. — Извини, я не…— начинает вдруг он тихим голосом. — Ничего страшного, я их почти не помню.— перебиваю я, вытягиваясь на сиденье. За елками появляются очертания крыш и заборов. Сложно скорбеть по тому, кого не знаешь. «Добро пожаловать в Хамден.» Задерживаю дыхание. Лишь бы обошлось.***
Тихо шурша резиной по промерзшей земле, машина заворачивает к пошарпанной заправке. Если верить Артуру, в подвале дома пылится дизельный электрогенератор без топлива, да и неплохо было бы заправить пикап. Получив весьма ёмкое «я сам», на мою попытку заправить машину, фыркнув себе под нос, отправляюсь в небольшой магазинчик. Тихо дзинькает дверной колокольчик. Сидящая за прилавком бабушка даже не поворачивает головы в мою сторону, продолжая смотреть такой же старенький, как и заправочная станция, телевизор. Негромкий голос диктора что-то вещает через шелест помех. Взяв корзину, рассеянно оглядываю полки. Мысли в страхе разбегаются. Что нужно купить, чтобы выжить в лесной избушке? В корзину начинает лететь всё без разбора: какие-то чистящие средства, зубные щётки с туалетной бумагой, консервы, мороженые овощи, крупы. Деревянная ручка больно впивается в кости предплечья, оставляя красные пятна. Становится душно и тошно. А ещё до чёртиков страшно. Я убила человека. Рассеянное движение вперёд заканчивается перед кассой. Артур поворачивается, закусив ещё не зажжённую сигарету, и забирает из моих рук корзину, опуская её на прилавок. —… очень опасны. Полиция Готэма делает всё, чтобы найти преступников. Если вы владеете какой-нибудь информацией о местонахождении Харлин Квинзель и Артура Флека или видели чёрный Вольво Р1800, просьба немедленно связаться с представителями местного правопорядка. Кажется, что сверху падает бетонная плита, вбивая в пол. Медленно выдыхаю, переводя взгляд с железных прутьев продуктовой корзины, на замершего рядом Артура. На худом лице снова выступают желваки. Он напрягается всем телом, словно готовясь к прыжку. Рука, лежащая на прилавке начинает выстукивать бешеный ритм. Смотрит куда-то в стену, словно отгородившись в своих мыслях от всего происходящего. Одергивает руку, вытаскивает сигарету и облизывает губы. — Ну наконец-то что-то веселое, — вдруг раздаётся сухой, надломленный, старческий голос, и, чуть пошатываясь, женщина поднимается с места, ковыляя к кассовому аппарату.— Видали? Говорят из Аркхема сбежали. Медленно нажимая кнопки, бабушка начинает пробивать продукты, вылавливая их трясущейся рукой из корзины. На мгновение кажется, что она боится, но по её движениям быстро становится понятно, что тут нечто другое. Неврология, паркинсонизм. Артур бросает на меня быстрый, непонимающий взгляд. — Пациент и врач, представляете? Врач, говорят, с катушек слетела и выпустила убийцу. А я считаю, что они все врут. Знаем мы, где у них убийцы находятся. — Бабушка отрывается от тюбика зубной пасты, поднимая на меня водянистые голубые глаза и делая неопределенное движение рукой, видимо долженствующее обозначать, что истинные убийцы гуляют на свободе. Артур растягивает губы в фальшивой улыбке, от чего у меня по спине пробегают мурашки. Я же многозначительно киваю. — А докторша эта, очень милая девочка, — женщина пробивает банку тушеного мяса с овощами.— с вас девятнадцать шестьдесят пять за бензин, сорок пять ровно за дизель и за продукты тридцать четыре девяносто один. Итого: девяносто девять пятьдесят шесть. Женщина встряхивает протянутой рукой. — А, да, вот.— с пробуксовкой вспоминаю о том, что должна отдать деньги. — Я вот думаю, что это такая любовь. Только она может толкать людей на такие безрассудства. Чудесное чувство, как вы думаете? Мы с Артуром нервно переглядываемся. — В этом сумасшедшем мире возможно всё.— Наконец хрипло отзывается мужчина, снова закусывая сигарету, сваливая всё без разбора в пакет. — Всего доброго! — натянуто улыбаюсь я, выпрыгивая из магазина вслед за Флеком. — До свидания, Ли! Приезжайте ещё! Маме привет передавай! Кажется, словно мне в спину выплёскивают кастрюлю кипятка.