***
— Доброе утро. Я на секунду замираю в коридоре, не сразу сообразив, что происходит. В нос ударяет запах тостов и свежего кофе. Взгляд, словно намагниченный, моментально обращается на обнаженную мужскую спину. Артур стоит у плиты, видимо варя кофе. И из одежды на нем одни домашние штаны. Без белья— тут же подсказывает какое-то внутреннее чутьё, от чего мгновенно бросает в жар, а по голове бьет кувалдой стыд, взывая к благоразумию. Пять минут назад же только было решено, что необходимо быть выше своих животных инстинктов. Выше вдруг обуревающего до чесотки желания подойти к нему сзади, уткнуться лицом между лопаток, ощущая, как от моего холодного прикосновения у него пробегают мурашки. Желания обнять, ощущая, как бьется под ладонью сердце и медленно опустить руку под резинку штанов, упиваясь его прерывистым дыханием и утробным стоном. — Гуляла? Артур оборачивается, бросив на меня взгляд через плечо, отчего хочется провалиться сквозь землю. Несколько раз быстро моргаю, наконец поняв, что я так и застыла в коридоре, словно олень в свете фар. — Доброе, да, решила немного пройтись,— скидываю на тумбу дублёнку и отставляю с прохода сапоги, усиленно стараясь не смотреть на полуголого мужчину. Слишком это как-то не вяжется с концепцией выстраивания границ личного пространства. На столе появляется банка с джемом, тосты и кофе. Несмотря на вкусный запах, есть упорно не хочется, поэтому, взгромоздившись на стул с ногами, делаю вид, что жду, пока кофе остынет, наблюдая за тем, как Артур ест. Плавные, неторопливые движения. Подцепляет джем кончиком ножа, размазывает по золотистому хлебу, отчего тот чуть хрустит. Откусывает кусок, тщательно пережёвывая. Тёмная капля стекает по пальцу— джем растёкся по горячему хлебу. Артур быстрым движением слизывает джем и поднимает на меня взгляд. С шумом глотнув воздух, чуть не падаю со стула, резко решив узнать, как там за окном погода. В доме вдруг становится до невообразимого душно. Я чувствую, что он смеётся над моей реакцией. Специально издевается, проверяя, как я себя поведу. Словно теперь я оказалась в кабинете психолога, который решил кропотливо рассортировать пинцетом, по одному, моих тараканов и мух. — Извини за вчерашний вечер.— Наконец выдавливаю я то, что собиралась сказать с порога. Получается сипло и совершенно не уверено. На гласных буквах голос противно вздрагивает, словно я вот-вот собираюсь разрыдаться. И почти тут же затылком ощущаю, как мужчина замирает, ожидая от меня пояснений. Что и говорить, как интересно утро в лесу! Потому что кто-то жалкий трус и не может с достоинством проблеять своё решение, глядя в глаза. Неосознанно начинаю ковырять кожицу на большом пальце. — Стресс, нервы, все такое... Ну, сам понимаешь. Мы ведь просто друзья? Друзья. Вслух это звучит ещё хреновее, чем на репетиции в моей голове. Я медленно оборачиваюсь, какое-то время тупо разглядывая деревянную столешницу, и наконец поднимаю взгляд на Артура. И холодею, боясь шелохнуться. Он смотрит мне прямо в глаза, всё так же расслабленно развалившись на стуле. Хочется отвернуться, а лучше вообще выйти из дома, закрыв за собой дверь на ключ. Смотрит внимательно, и как-то по-особенному холодно. Тело реагирует мгновенно, и по рукам пробегают мурашки. Жутко. Во взгляде читается что-то такое, чего быть не должно. Словно бы ещё слово, и он меня попросту убьёт, разбив мою голову о стол. Наконец он отводит взгляд, несколько раз ударяет пальцами по столу, словно выстукивая мелодию. Кусает губу, а, спустя мгновение, достаёт сигареты и закуривает. Чувство вины захлёстывает лавиной: я сделала больно. Хочется рухнуть перед ним на колени и извиняться, но я тут же отгоняю эти мысли. Это неправильно, так быть не должно. Отношения построенные на жалости это какая-то больная ерунда. — Да, Харли. Друзья. Сжимаю челюсти, проглатывая его слова. Словно вылитая в лицо кислота. И почти тут же вздрагиваю, от разорвавшего воздух хохота. Очередной приступ, от которого почему-то становиться больно и мне самой.***
Машина цепляет снег и лёд намотанными на колесо цепями, выкарабкиваясь из леса на дорогу. Решение отправиться пополнить запасы продовольствия и топлива родилась в моей башке спонтанно. Но с другой стороны, чем хуже погода, тем меньше шанс встретить кого-то. А погода, надо признать, на редкость мерзкая. Дворники с шумом прыгают по лобовому стеклу, силясь разогнать липкий снег. Началась настоящая зима. Ещё каких-то пара дней, и Новый год. Первый Новый год в моей жизни, который я не буду отмечать. Как встретишь— так и проведёшь. Даже страшно думать, что может выкинуть год, который ты встречаешь лёжа в ледяной кровати под тремя одеялами, потому что спускаться к камину не позволяет чувство стыда и остатки разума. Никогда бы не подумала, что так легко избегать человека, проживая с ним в одном доме. Самое тяжелое во всей этой ситуации оказалось то, что после четырёх минут болезненного смеха, Артур принял мою позицию, и больше не делал даже призрачной попытки что-то поменять. Не кричал, не требовал, не швырялся чашками и даже не пытался хоть как-то уколоть в немногих разговорах. Словно бы ничего и не произошло. И от этого безропотного принятия почему-то стало совершенно тошно. Попользовалась, не понравилось/испугалась , сбежала. И он не разу ни попробовал ткнуть меня в то, что это я была инициатором той глупости, инициатором, который не умеет отвечать за последствия. Иллюзия жизни. Этакий франкенштейновский монстр человеческих отношений, рефлексирующий просто потому что. Мы вместе завтракаем. Всегда, насколько бы это не было странно. В гробовой тишине или же перекинувшись парой дежурных фраз, при этом старательно дистанцируясь. Потому что, всё равно, никто не хочет быть один. И, всё так же руководствуясь принципом сохранения дистанции, было решено просто оставить записку о причинах своего исчезновения, и пополнить провиант в одиночку. В конце концов, если меня и сцапают, ничего плохого, хочется верить, мне не сделают. На заправке ожидаемо никого другого не оказывается. Провозившись добрых минут двадцать с канистрами солярки, перемазавшись в топливе чуть ли не по самые уши из-за задеревеневших от холода пальцев, наконец дзынькаю колокольчиком на двери магазина. В лицо ударяет приятное тепло, и хочется немного задержаться, но я и так провозилась непозволительно долго. Снова в корзину летят крупы и консервы. На секунду задерживаюсь перед прилавком. — А у вас есть топливо для зажигалок Зиппо?— Обращаюсь к вынырнувшей откуда-то из складского помещения всё той же бабушке. — Чудесная погода, не так ли, милая? Да, конечно. У нас всё есть.— старушка гордо промурлыкивает последнюю фразу, расправив зажатые возрастом плечи. — Можно тогда и его ещё. — Нервно улыбаюсь. Почему-то эта старческая медлительность вызывает панику. А вдруг специально тянет время? — Вот, держи.— женщина протягивает мне жестяную банку, и принимается за продукты. — Спасибо.— коротко киваю я, начав запихивать пробитый товар в пакет. — Ах, да, и вот это возьми. Быстрее чем я успеваю среагировать, бабушка впихивает мне под руку какую-то небольшую упаковку. — Что...— я подхватываю картонную коробочку, уже было собравшись спросить о том, что это вообще такое, как в секунду становлюсь краснее варёного рака. — Спасибо, это лишнее, мне не надо.— еле слышно бормочу в ответ, доставая из пакета любезно подсунутую пачку презервативов. От стыда хочется провалиться вот прямо тут, на месте. — А, ну ведь правда, и о чём я только думала!— тут же охает бабушка, очередным удивительно бодрым движением убирая контрацептивы под прилавок.— Вы же их у себя там, в своей больнице, проверяете, так что бояться нечего... На мгновение заканчивается воздух. Прокрутив в голове свой ответ, становится неловко до абсурдного. И ведь в виду то имелось совершенно другое! В жизни больше сюда после такого позора не вернусь.