Ментол

Я разглядываю его, пока он паркуется, потом выходит из тачки и тянется за пальто на заднем сиденье, ныряет в рукав… В целом, одет он дорого, но без франтовства: пожалуй, при других обстоятельствах заподозрить в нём бывшего работника правоохранительных органов было бы сложно. Мне щекотно от то ли радостного, то ли тревожного предчувствия, и я медлю с тем, чтобы самостоятельно покинуть салон машины. Так, чтобы прямо гордо и независимо, в стоптанные сугробы по правому борту внедорожника… Я понимаю, что совсем чуть-чуть — и нервное напряжение превратится в самую настоящую непреодолимо наваливающуюся усталость. Потому предпочитаю не делать лишних телодвижений. Через пару минут Шилов откроет дверь с моей стороны, а пока мы обмениваемся взглядами, — его короткие против моих долгих. Успеваю заметить тень улыбки на его предельно сосредоточенном лице. Когда он берётся за ручку двери, я улыбаюсь. — Привет, — говорю в ответ на его протянутую руку, тут же вкладывая чуть дрожащие пальцы в его широкую тёплую ладонь. Так странно: мы уже успели поцеловаться, но наши руки, кажется, встречаются впервые. О времена, о нравы! Додумать свою немного ханжескую ремарку я не успеваю, утыкаясь в маячащую прямо передо мной широкую грудь под белой рубахой с кровавым подбоем. Это почти рефлекторное желание спрятаться, и он позволяет мне это, притягивая к себе ближе, обхватывая по рёбрам и выдыхая ответное: «привет» куда-то в мой затылок. Его тачка у меня за спиной послушно отзывается на электронный брелок, вставая на сигналку. Мы как-то запросто залипаем в образовавшейся паузе. Я никак не могу надышаться воздухом, нагретым теплом его тела здесь, близко к коже: этот смурной флёр микродозного алкоголя, сигарет и почти незнакомца будоражит меня, давая волну слабости куда-то в коленки. Он обнимает, едва ощутимо касаясь губами моей макушки, и от его иррационального спокойствия, от его осязаемой железобетонной надёжности впервые за день я чувствую себя в безопасности. — Не отпускай меня, Рома… — это довольно тихая просьба, но она доходит до адресата практически мгновенно. И он реагирует, делая наши почти целомудренные объятия совсем тесными. — И в мыслях не было. В его голосе есть что-то такое… Чуть отстраняюсь, чтобы видеть его лицо. Шилов вполне серьёзен, но его светлые глаза отнюдь не напоминают пару прицелов. Оставляю в покое его многострадальную рубашку и ловлю в ладони его гладкие, холодные от ноябрьского ветра, щёки, касаюсь большими пальцами уголков тонких губ — и снова отступаю к щекам. — А что было, Рома? В твоих мыслях… — начинаю с банального переспроса, но он улыбается в ответ. Всерьёз. — Ты, — коротко говорит он, прежде чем поцеловать меня снова. Ветер лезет ледяными пальцами в волосы и отчего-то пахнет металлом. Сердце вязко ворочается в груди — кажется, я уже и не помню, как это. Терять голову. Не думать о завтра. Да вообще ни о чём, кроме гладких щёк под пальцами, не думать… Прямо сейчас нас срисовывает весь двор — все, кому не лень выглянуть в окно, чтобы проверить, не оседлала ли соседская машина поребрик. Но мы залипаем, будто и в самом деле никуда не торопимся. Мне нужна точка опоры, но прямо сейчас у меня есть только эти требовательные губы и болезненно-короткий момент на вдох. Терпкое томление в груди завязывается узлом ниже, и пережить этот бесконечный рефрен невозможно — его можно только прекратить. Отрываюсь — с трудом, тут же впиваясь взглядом в фактурное лицо напротив, — и снова вжимаюсь губами в губы. Что-то вроде безмолвно-красноречивой просьбы осадить хоть немного. Шилов считывает без подсказок, и это выдаёт в нём опыт если не оперативника, то любовника. — Ну, и чего? — интересуется он с шершавой иронией в чуть просевшем голосе. — Теперь отпустить? — Теперь — тем более нет. Теперь — забери меня отсюда. — А вот это — запросто, — он улыбается, хотя в его интонации мне отчётливо слышится что-то вроде: «Не говори, что я тебя не предупреждал». Впрочем, подумать дважды он мне всё равно не предлагает. В подъезде темно по классике, и мы тут же припадаем к стене, рискуя изгваздать чёрное шиловское пальто в побелке и бог знает, в чём ещё. Сталкиваемся губами в губы снова, как раз вовремя: телефон во внутреннем кармане Роминого пиджака играет бравурную сальсу, пробиваясь в наши немного спутанные сознания. — Ответь, — выдыхаю ему в шею, тут же припадая ртом к горячей коже. — Рома… — Не хочу, — отвечает он, запрокидывая голову, подставляя под мои поцелуи беззащитное горло. — Какого чёрта? Я же сказал, что перезвоню сам… — Шилов… — внезапно, мне нравится его колючая фамилия. — Ответь уже, просто, чтобы отстали. А я никуда от тебя не денусь. — Слышал такое неоднократно. И всякий раз это оказывалось, мягко говоря, неправдой, — вздыхая, вынимает свой слайдер, крепко удерживая меня за талию свободной рукой. — Да, это я. Мне всё ещё неудобно разговаривать, раз я не перезвонил. Спасибо… Пожалуйста! Выжидаю паузу на пару глубоких вдохов, прежде чем спрашиваю: — Всё в порядке, Рома? — В полном… — Видишь, я всё ещё здесь. Он смеётся, а потом целует меня в висок, стискивая почти до хруста. — Это всего лишь первый звонок не вовремя. Их бывает многовато даже для меня самого. — Значит, имеет смысл поторопиться? — Определённо. Пойдём. Взбираясь по истёртой тысячами подошв питерской лестнице, я, как маленькая девочка, крепко держу его за руку. Четвёртый этаж. Металлическая дверь. Два замка по три оборота. Входим. Шилов запирает, я же нащупываю включатель, выхватывая из темноты незнакомую просторную прихожую. Свет комфортен для глаз, но происходящее кажется мне сном: в попытке удержать шаткое равновесие, оседаю на скамейку для обуви — голова кружится, в глазах темнеет… Кажется, я даже отключаюсь на пару секунд. Или минут? Открываю глаза, услышав настойчивый голос Ромы. «Настя… Настя …» Впервые собственное имя слышится мне, будто со стороны, кажется почти незнакомым, не помещается в сознании. Но звучание кажется приятным. Его ладонь на моей щеке такая горячая… Касаюсь её губами, не отводя взгляда от его обеспокоенного лица. — Всё нормально. Просто обморок. Возможно, голодный… — Так, приехали… Сейчас буду тебя кормить тогда. Прикладываю палец к его губам, качая головой. Ну, в самом деле, Роман Георгиевич… — Потом, ладно? — Тебе нужно… — настырность, достойная работника органов. Такие не меняются, даже в отставке. Подаюсь вперёд, прихватывая его за ворот пальто и коротко целуя в уголок рта. Просто помолчи, милый. — Мне ты нужен. Сейчас… Всё остальное может и подождать. Я действительно в порядке, насколько это возможно в финале сумасшедшего дня, в меню которого были, преимущественно, сигареты, холодный питерский воздух и поцелуи. Но этот испытующий взгляд Заговорённого — точь-в-точь как там, в ресторане, — приводит меня в чувство лучше обещанного кофе с коньяком. В том, как он помогает мне снять сапоги, как выпутывает меня из кокона верхней одежды, есть что-то трогательное, отчего моё сердце тревожно ухает, спотыкаясь на ровном месте. В конце концов, именно за этим я — мы — здесь, не так ли? Не кофе же, в самом деле, попить… В голове проясняется окончательно, когда я ныряю пальцами в его волосы, прихватывая за затылок. Шилов легко поддаётся, попутно сбрасывая с плеч собственное пальто вместе с пиджаком. Запах уличного ветра и сигаретного дыма на волосах звучит фоном, возможно, навсегда впечатываясь в мою память чем-то вроде эмоционально-сенсорного аккомпанемента к происходящему. — По-хорошему… — его голос звучит глухо, но это только подхлёстывает меня продолжать. И мои ладони ласкающими движениями скользят вдоль его шеи вниз, расстёгивая рубашку дальше. — Я должен бы убедить тебя в обратном. Умом понимаю… Но хочу-то я совсем не этого. Мне вовсе не нужно слышать, чего он на самом деле хочет — я знаю и так. Оттого я лишь улыбаюсь в ответ, а Шилов тут же сминает мою улыбку губами, отнимая у меня вдох. — Расскажешь, где можно руки помыть? — интересуюсь, едва получив возможность дышать снова. Зрачки его прыгают, расширяясь — здесь и сейчас, в окровавленной рубашке с распахнутым воротом, он выглядит взволнованным. Мелькнувшая мысль о том, есть ли при нём оружие, совсем некстати, но она падает куда-то в пустоту моего сознания, обнулённого внезапно сильным желанием близости. — Да, конечно. Прямо и налево, дверь одна, увидишь, — невозмутимо выдаёт он координаты ванной комнаты, но выпустить меня из полузахвата не спешит. Смотрит, будто пытаясь просчитать мои намерения. Что-то мне подсказывает, что мы примерно в одной кондиции по части осознанности. Моя шаткая походка ничем не напоминает завлекающее дефиле гордой и независимой женщины, неудержимо флиртующей с мужчиной, но его взгляд я чувствую где-то между лопаток. Уже склоняясь над раковиной в непривычно просторной ванной комнате, я судорожно выдыхаю, даже не пытаясь успокоиться. Аккуратно, стараясь не наделать зацепок, стаскиваю колготки, которые мне, предположительно, ещё пригодятся. Пускай полежат в хозяйской стиралке до завтра. Завтра? Ох, чёрт… Завтра пока что не существует. Вода течёт. Мыло пахнет чем-то приятно-незнакомым. В зеркале над раковиной отражается моё бледное лицо с потемневшими вдруг глазами. Белки чуть красные, оттого серая радужка отдаёт зеленцой… Пытаюсь привести в порядок волосы, но они никак не желают собираться в пучок, то и дело рассыпаясь по спине тёмной волной. Ну и чёрт с ними! Касаюсь мокрыми пальцами губ как раз тогда, когда в отражении появляется Шилов. Улыбаюсь ему, стоящему у меня за спиной — не слишком близко, чтобы сделать разговор невозможным, но и недостаточно далеко, чтобы вдоль моей спины не рванули мурашки волнения. Он подмигивает, снимая рубашку с абсолютно будничным выражением лица. Оборачиваюсь к нему, даже не пытаясь отступить в сторону. — Как думаешь, это отстирается? — спрашивает Роман, комкая в руках белую ткань с красным крапом. И тут же сбрасывает её в приоткрытый зев стиралки, где-то за моими коленками. — Вряд ли… Этот нехитрый манёвр позволяет ему изобразить почти целомудренные объятия, почти сразу упираясь ладонями в край раковины по обе стороны от меня, и прямо сейчас меня касаются только нагретые теплом его руки часы. Чуть отклоняюсь, чтобы почти спокойно посмотреть в его светлые глаза, а не пялиться на симпатичный голый торс прямо передо мной. Почти спокойно. Почти. — Хочешь, я потом подумаю, что можно с этим сделать? — Хочу, — коротко соглашается он. — Но, только если потом. Ты руки-то помыла? — Ага… — Тогда теперь — моя очередь, — Шилов склоняется к журчащему крану, а я на мгновение прижимаюсь к шиловской груди. Просто, чтобы удержать равновесие. Касаюсь влажными пальцами его лица — там, где совсем недавно пришёлся удар прикладом, и уже темнеет ссадина. Прохожусь губами — там же. Увлекаюсь, спускаясь ниже, к твёрдо очерченным скулам, и не успеваю заметить манёвра: Рома ловко ловит меня — и очередное касание заканчивается серией коротких поцелуев. Сперва нам обоим смешно, но тут же — жарко, и его мокрые ладони, отыскивающие застёжку-молнию на моей спине — это что-то логично-предсказуемое. Его рубашка и моё платье, медленно, словно воск со свечи, оплывающее с моих плеч под его пальцами, гарантированно останутся в ванной. Вечер, начавшийся как приключение и скатившийся в драму, отступает на задний план, будто его и не было вовсе. Разоруживший полоумного начальника убойного отдела голыми руками, Роман влёт справляется и с крючками моего лифчика. А я залипаю в моменте, в котором его большие ладони скользят по моим, теперь уже голым, плечам вниз. После синтетического трикотажа и совершенно небудничного волнения, тело чувствуется неприятно наэлектризованным. Рефлекторно передёргиваю плечами в ответ на затянувшееся касание. В голове пульсирует очередное почти что ханжеское: «Не здесь же…», — но это всего лишь слова, которые мне и вовсе не судьба озвучить. А Шилов, кажется, не хуже меня это понимает, оттормаживая и окидывая меня чуть помутневшим взглядом исподлобья. Напряжённым, — как и он сам, если верить моим ощущениям. — Что не так? — его и без того густой баритон проседает почти до глухого ворчания. И я чувствую, как покрываюсь гусиной кожей, то ли от этого бархатистого звука, то ли от прикосновения холодного санфаянса к моей пояснице. Руки он убирает почти сразу же, снова вцепляясь в край раковины. Он действительно напряжён в самом приятном из смыслов, и я чувствую это более чем отчётливо — там, где наши гудящие от этого тёмного, вездесущего электричества, тела соприкасаются. Мгновения тянутся, словно во сне, и мы балансируем на этой зыбкой грани, упираясь друг в друга лбами, нежно притираясь носами и ни слова не говоря. Его глаза закрыты, словно перед поцелуем. Его тёплое дыхание щекотно касается моей щеки. Его пальцы медленно, но уверенно ложатся на мою талию, притягивая ближе, фиксируя — будто ответ на свой вопрос он пытается отыскать ощупью, проверяя мои реакции. А я… Мне тесно в белых бесшовных трусиках от «Юникло». И когда Шилов аккуратно стягивает их вниз вдоль моих бёдер, я расслабленно выдыхаю. Переступаю ногами, стряхивая со щиколоток ставшее бесполезным бельё. Прохожусь чуть влажными ладонями по напряжённым шиловским дельтам. Прижимаюсь ближе, хотя ближе уже, кажется, некуда — чтобы в самое ухо ему прошептать: «Всё так, Рома…», прихватывая губами за мочку. Его выдох больше похож на сдавленный стон. — Я немодный. Люблю в постели… — всё так же глухо говорит он. Это не приглашение и не предложение. Это констатация факта. *** Добираемся до пункта назначения, прокладывая пунктирный тракт через нехитрую квартирную географию, периодически залипая у стены и повисая друг на друге. Пряжка его ремня ощутимо впечатывается мне в живот раз за разом. Наверняка, останется след, но я подумаю об этом потом. Как и о выпуклом шраме на его груди, о который постоянно запинаются мои пальцы… Я будто бы пытаюсь вывернуться из его рук, а он будто бы догоняет, чтобы удержать — что-то вроде брачного танца хомо сапиенс на скользком коридорном паркете. У самой заветной двери неловко утыкаюсь в стену лбом, словно вампир, которого так и не пригласили войти. Шилов чуть наваливается сзади, сперва пройдясь кончиками пальцев вдоль моего позвоночника, слегка задерживаясь в прогибе поясницы, а потом и прижимаясь грудью к моей спине. Его ладони спокойно-ласкающим движением устраиваются у меня под рёбрами. Выдыхает мне в затылок. Контрольный. Удерживая меня одной рукой, второй — толкает дверь в комнату. И это по-прежнему не приглашение. Но продолжение. Почти что вваливаемся в дверной проём. В спальне выключен свет и немного душно. Тусклый уличный отблеск располовинен полуоткрытыми жалюзи — значит, хозяин нечасто бывает дома, и, очевидно, ещё реже приводит сюда гостей. Глаза привыкают к полумраку, выхватывая интуитивно знакомые предметы обстановки. В сущности, все спальни похожи друг на друга. Кровать, прикроватная тумбочка, бра с болтающимся на цепочке включателем, шкаф-купе с зеркальными створками. Деревянный пол, исполосованный световыми бликами… Примитивная магия погруженной в ночь городской квартиры. Шилов молчит, но я слышу, как он дышит чуть позади. Шероховатый, узнаваемый звук. Белая, явно разворошенная ещё с прошлой ночи, постель кажется тёмно-голубой. И у меня нет ни единого шанса промахнуться с приземлением — падаю в эту жёстко взбитую пену, пахнущую брендовым химозным коктейлем, имитирующим морозную свежесть. Забираюсь ближе к низкому изголовью, ныряя под одеяло и давая своему визави небольшую фору: он молча лязгает ремнём, уравнивая нас по степени обнажения. Здесь и сейчас от меня мало что зависит: я смотрю на него снизу, чувствуя что-то вроде вязкого предвкушения, разливающегося по телу почти что гриппозной ломотой. Это в равной степени возбуждение, нервы и шершавое прикосновение хлопка к разгорячённой коже. Шилов, кажется, чувствует то же самое, раздеваясь в чуть суетливой, ни разу не армейской, манере. На вооружении у родной милиции явно не только отечественный короткоствол ПМ. Когда мы, влекомые такой логичной инерцией, оказываемся под одеялом вдвоём, у меня будто отбирают дыхание. Здесь, в медвежьих Роминых объятиях, я — один сплошной выдох. Касаясь его напряжённой спины, я чувствую под пальцами дрожь возбуждения, созвучную моей собственной. Мы целуемся снова, и это похоже на жгучую бесконечность термоядерной реакции. Он — жёсткий даже на ощупь, но в этих затяжных поцелуях больше нежности. Будто он и в самом деле соскучился по человеческому теплу, а не только по телу. Это подкупает. Это так непохоже на стандартную заезженность пододеяльного взаимодействия, когда глаза боятся, а руки делают, хаотично нашаривая чувствительные местечки партнёрши с ориентиром на карту желаний её невольной предшественницы… Здесь и сейчас Роман великодушно избавляет меня от раздумий о том, какой была его бывшая, и была ли она. Его глаза закрыты. Он движется ощупью, но его влажно танцующие вдоль моей шеи губы вынимают из меня душу. Промедление кажется мучительным, но мы оба знаем толк в подобных вещах. Моё собственное воодушевление мне в новинку, и я так же точно мучаю его в ответ. Касаясь губами. Прикусывая разгорячённую кожу… Под ним тесно, а когда я впускаю его между коленок, мне кажется, что воздуха совсем не осталось. Вместо вдоха вжимаюсь губами в губы, замыкая этот почти электрический контакт. Близкое знакомство с Заговорённым. Близкое и очень приятное. В животе урчит, но этот звук — он словно из какой-то параллельной реальности. Здесь же нет ничего важнее происходящего. И мой чуть разгулявшийся аппетит не идёт ни в какое сравнение с голодом, который так легко считывается в шиловских порывах. И если его разрядка — это вопрос времени, то от себя я отнюдь не ожидаю чудес. Просто получаю удовольствие от процесса. Кажется, меня никто не хотел с таким неприкрытым энтузиазмом. Моё чуть спутанное сознание то и дело прохватывают всполохи эмоциональных реакций. На незнакомые прикосновения. На подбитый мускусом мужской запах. На шершавое ощущение проникновения раз за разом. Мне нравится его большое и сильное тело. Его красивое, выразительное лицо. Дерзкая уверенность, сквозящая даже в манере двигаться. Даже сейчас. С ним — легко. Незнакомое это чувство безопасности, — здесь, под его горячей грудью, — похоже на глоток алкоголя. Оно включает самый естественный из возможных автопилотов. И я не знаю, что торкает больше — вся эта нехитрая механика, замешанная на вязкой слюне и возвратно-поступательных, или вполне осязаемая попытка Шилова пропустить меня вперёд. Я чувствую, как он замедляется, в попытке вытолкнуть меня на пик раньше, хотя и не понимаю, почему это важно ему сейчас. Мне всегда казалось, что в этой борьбе каждый сам за себя. Сорвать флажок, чтобы перевести дух, облизывая ставшие вдруг сухими, словно бумага, губы. Лениво поглядывать на того, кто плетётся позади, пытаясь урвать для себя немного острого удовольствия… Но сегодня для меня всего — слишком, и именно это в некотором роде синхронизирует нас. Неидеально, как и любая грубая стимуляция… И вот меня сперва комкает от короткого взрывного оргазма, а потом плавно размазывает ощущением упруго толкающегося внутри члена. Время будто становится резиновым, растягиваясь вдоль наших разгорячённых тел. И мне хочется пришпорить его, но мои короткие ногти впиваются куда-то под лопатки Романа, почти сразу совершенно безопасно соскальзывая вниз. Скрещиваю лодыжки у него на закорках. — Не тормози, ладно? — выдыхаю ему в губы шёпотом. И тут же чувствуя улыбку в ответ. Это что-то вроде уже знакомого мне: «И в мыслях не было». Теперь — незачем. Уже через минуту он расплёскивается куда-то в сторону, чуть наваливаясь сверху и шумно выдыхая. Мне хочется видеть его лицо, и я жду. Жду, когда пройдёт это немного тоскливое послевкусие. Всё хорошее всегда быстро заканчивается. Здесь и сейчас, в комнате с белым потолком, спёртым воздухом и шумом дыханий, для меня очевидно лишь то, что это чувство у нас общее. Наконец, Роман нависает надо мной, приподнимаясь на руках, и медальон с его шеи щекотно чиркает по моей груди. Ловлю нагретую его телом цепочку одной левой, а правой — тянусь к включателю. Главное, не перепутать, которую из цепочек рвануть… Вспыхнувший приглушенный свет маслом растекается по нашим лицам. Шилов щурится, но и улыбается тоже. — Привет… — всё тем же умопомрачительно глухим голосом говорит он, будто обозначая своё и без того очевидное присутствие. Его взгляд красноречиво блуждает в отнюдь не бермудском треугольнике между моими глазами, губами и грудью. Целую его в уголок рта, прекрасно понимая, какой будет ответная реакция. Сгребает в охапку, шумно выдыхая над ухом своё насквозь риторическое: «Чего это ты добиваешься?» в значении: «Пожалуйста, продолжай». — Ммм… Пытаюсь уместить в сознании новый опыт. — Какой же? — Секс со случайным знакомым. Он фыркает, усмехаясь. — И как тебе? — Классно. Но опасно. Мне бы подумать о том, что правда в подобной формулировке не останавливает, а заводит. Но на самом глубинном уровне я понимаю: и это тоже — часть игры. Оттого неожиданно завожусь ещё больше. — Чёрт… — отзывается Шилов, безошибочно считывая двусмысленность и соглашаясь с одним из её смыслов. Но его слова тут же расходятся с делом, когда он целует меня в шею, планомерно спускаясь ниже. Тяжёлая и тёплая цепочка с медальоном дублирует его путь, и от этого прикосновения меня буквально завязывает в узел. — Завтра обязательно исправлюсь. Разве завтра существует, Рома? Это изначально спорное уточнение. Но оно становится окончательно риторическим, когда он проходится губами по моей груди, мягко обхватывая сосок. Сперва левый, а потом и правый. Предсказуемо, но от этого ничуть не менее электрически. — А что завтра, Шилов? — спрашиваю, едва он прерывается на вдох и на посмотреть. Ожидаемо напарываюсь на его взгляд: уперевшись подбородком в свод моих рёбер, он улыбается, накрывая ладонями растревоженные недавними поцелуями места. Сперва слева, а потом и справа. — Съезжу с утра в Следственный, а потом… — лёжа вот так, он распластывает меня тяжестью своего торса, но это приятная тяжесть. И гудящее напряжение в связках бёдер, когда я пытаюсь удержать его, словно ездок — чересчур норовистого скакуна. Ездок наоборот… Почти рефлекторно сдвигаю ноги, и он реагирует, придерживая мои коленки локтями там, ближе к его бокам. — … вернусь к тебе с джентльменским набором. Включая какие-нибудь «Дюрекс». Никогда ещё разговор о барьерной контрацепции не был таким приятным. — Звучит, как план, — соглашаюсь, чувствуя, как Роман мягко высвобождается из моего не слишком уверенного захвата, продолжая своё нисхождение. Его губы последовательно касаются места, куда он только что пристраивал подбородок, солнечного сплетения, критически щекотной точки чуть ниже пупка… — Эй… Впиваюсь пальцами в его напряжённые плечи. Остановись, Рома. Прямо сейчас это — лишнее. Он возвращается на расстояние поцелуя, молча прижимаясь лбом к моему лбу. И я отчётливо чувствую привкус собственных духов, едва наши губы встречаются снова. Слишком очевидно, что повторения ради. А кофе… Кофе будет потом.