Небо за нас

      Боль. Невыносимая, адская боль, будто в виски вонзили два клинка и медленно проворачивают, пытаясь выпотрошить и намотать на них мои рассыпающиеся от нестерпимой агонии мозги. Зачем? За что? Спустя столько лет и снова, опять? С тех пор, как я помню себя, мне практически не снятся сны. Лишь иногда в сознании будто вспышкой возникают эти проклятые глаза. Такие родные и яркие, невероятного золотистого цвета, заставляющие давно окаменевшее сердце предательски сжиматься. И сегодня я убедился, что они реальны, а не являются плодом моего больного воображения. Мне хватило всего секунды, чтобы взглянуть в них и практически сойти с ума от нахлынувших воспоминаний. Кто ты, моя боль и надежда?       Я сижу на полу там, где меня никто не найдёт, как ребенок, обхватив голову руками, едва сдерживая крик от разрывающих сознание воспоминаний. Лопатки и задницу отрезвляюще холодит ледяная каменная кладка, но этого недостаточно. Маска, много лет дарующая чувство спокойствия и уверенности, валяется рядом, ехидно скалясь демонической пастью. Она будто издевается надо мной и наслаждается моими страданиями. Закрыв глаза, я падаю в непроглядную тьму, рассеивающуюся лишь золотым цветом…       Мы сидим на берегу реки, соревнуясь, кто заставит камушек проскакать дальше по неспешно текущему руслу. Я выигрываю, как, впрочем, и всегда. Нам всего лет по семь, но мы уже мним себя сильными грозными шиноби, мечтающими защитить деревню, страну и принести мир всей планете. Несмотря на очередной проигрыш, ты беспечно улыбаешься и поднимаешься с земли, а я невольно застываю, любуясь твоим профилем и умиротворенным лицом, оглядывающим прилегающий к деревне лес.       — Хаятэ, давай дадим обещание? Что бы ни случилось, мы всегда будем защищать её? Она такая бестолковая, сегодня я видел её тренировку и потом полчаса утешал. Не понимаю, как, будучи внучкой главы деревни, она ухитряется быть столь неуклюжей? Я понимаю, почему над ней все смеются, но мы ведь её друзья. Поэтому давай поклянёмся во что бы то ни стало всегда защищать её, согласен?       Я смеюсь и соглашаюсь, хвалясь, что и без твоих слов бы это всегда делал. Мне не нужны всякие дурацкие клятвы, чтобы беречь своих лучших друзей. В конце концов, мы с тобой мужчины и должны нести ответственность за девушку, пусть даже она внучка главы деревни. И в тот момент мне кажется, что, пока ты рядом, мы способны на всё.       Мгла будто сгущается. Возвращение в реальность, как глоток затхлого воздуха, врывается в лёгкие и вновь отдаётся в голове мучительной болью. Я хочу большего…       Над деревней занимается алый рассвет. Мы сидим втроем на огромных ветвях векового дуба, любуясь открывающейся картиной. Я обожаю этот момент, когда небо окрашивается золотом цвета твоих глаз и постепенно меняется, предвещая новый день, полный интересных свершений и… тебя. Я ненавижу закаты, ведь они разлучают нас, вынуждая расходиться по домам.       — И всё-таки я больше люблю ночь. Тихо, спокойно, никто не шумит, — опять ворчишь. Ты всегда возмутительно спокойный, и, глядя на твоё насупившееся лицо, я хочу рассмеяться. Будто подражаешь взрослым, лишая себя всех радостей жизни. Впрочем, даже нахмуренные бровки не портят твоего лица, на которое уже засматриваются некоторые девушки. Те немногие, которые не сохнут по мне, разумеется.       — Ну и дурак, — беззлобно хмыкаю, запрыгивая на ветку повыше. Делаю вид, что оступился, лишь в последний момент цепляясь ногами за древесину, и повиснул вниз головой, любуясь перепуганными лицами друзей. Сору несложно напугать, но увидеть в твоих обычно бесстрастных глазах панику для меня истинное удовольствие. — Для того, чтобы почувствовать счастье, надо лишь посмотреть в голубое небо и подставить лицо ясному солнышку. Попробуй как-нибудь, может, наконец перестанешь быть таким хмурым?       Касаюсь пальцем морщинки между твоими сведенными бровями и невольно смеюсь, когда ты сбрасываешь мою руку и раздраженно отворачиваешься. Мне нравится вызывать в тебе хоть что-то, кроме безразличия. Нравится быть во всем первым, дразня тебя и потом наблюдая за тем, как ты пытаешься скрыть досаду. Это только наша игра, и только я знаю, что ты в ней уже давно победил, пусть даже пока еще об этом не знаешь.       Воздух заканчивается, сжимая грудь стальным обручем, не дающим вдохнуть. Я больше не могу этого выносить, но вновь погружаюсь в пучины воспоминаний.       Мы уже не дети, а подростки. Сидим рядом на заборе, ожидая, пока Сора закончит с тренировкой. Последнее время мир чуть изменился, заставляя меня совсем иначе взглянуть на некоторые его аспекты. Я всё чаще ловлю себя на мысли, что мне хочется коснуться тебя. Прижать к груди и никогда не отпускать. Останавливает меня лишь тот факт, что за подобное я, скорее всего, схлопочу по морде. Ты вовсе не слабый, лишь немного слабее меня, подрастающей надежды всей деревни. Мало кто понимает, почему я вместо постоянных тренировок болтаюсь с тобой и нашей любимой подругой, к которой мы оба испытываем необъяснимую нежность. Мы через столь многое прошли вместе, столько накуролесили по всей округе, что теперь я с трудом представляю свою жизнь без вас двоих. Наши совместные шалости связали нас покруче самых крепких оков. И твои внезапные слова словно гром среди ясного неба.       — Знаешь, мне кажется, я влюбился, — сердце пропускает пару ударов, пока ты слегка краснеешь и отворачиваешься, будто опасаясь, что сейчас я начну над тобой смеяться. Но я не начну. Мне совсем не смешно, а чувства накрывают с головой, и в этот момент всё будто рушится, осыпаясь по кусочкам и оставляя зияющую пустоту в груди. Ты пожимаешь плечами и, словно стыдясь своих чувств, признаёшься. — Она так быстро выросла, что я даже не заметил, как это произошло. Как думаешь, есть хоть малейший шанс, что Сора ответит мне взаимностью?       — Конечно, — пожалуй, даже слишком быстро отвечаю, привычно смеясь и ероша твои светлые волосы. — Кто же не поведется на твои волшебные золотые глаза?       — Придурок, — отвешиваешь мне подзатыльник, сталкивая с нашего насеста. Я весело смеюсь, впервые в жизни почувствовав нестерпимое желание оказаться как можно дальше от тебя. Это было неизбежно.       Именно в тот самый момент я понял, что ты для меня куда больше, чем друг. Тем самым вечером, собирая свое сердце по кусочкам и обдумывая твои слова, я впервые с предельной ясностью осознал, что безнадёжно влюбился. В парня, более того, своего лучшего друга. И как бы я ни желал тебе счастья, я не смог принять твоего решения, точно так же, как ты бы не принял моих чувств, даже если бы я решился тебе открыться. Ты только мой, и никто больше не имеет права обладать тобой. Я утроил количество тренировок, и ты, по привычке не собирающийся от меня отставать, тоже. Я нарочно просил ставить нас вдвоем на миссиях, лишь бы побыть с тобой наедине. Сидеть в лесу у тлеющего костра и неспешно разговаривать обо всем на свете, любуясь бликами огоньков в твоих и правда совершенно неземных глазах. Даже мои ненавистные разноцветные гляделки, по которым сохла почти вся незамужняя часть женской половины деревни, в пыль не попадали рядом с твоим золотым, ярким и искренним взглядом. Таким захватывающим и проницательным, что я буквально разрывался от желания обладать тобой и запретить смотреть на кого-либо, кроме меня.       Ты всегда считал героизм неимоверной глупостью, будто в пику мне стараясь быть рассудительным и спокойным. Но, чёрт возьми, как же ты был прав…       Боль, ранее ввинчивающаяся лишь в голову, постепенно расползается по всему телу. Верни меня, умоляю. Я должен узнать…       Деревня полыхает. Те, кто может биться, сражаются, позволяя остальным покинуть горящие дома. Воздух заполнен удушливым едким дымом, глаза слезятся. Как шиноби клана Ветра узнали, где мы скрываемся?       — Берегись! — какой-то мужчина буквально выталкивает нас из-под падающей балки, сам чудом оставаясь в живых. — Парни, вы как?       Мы поспешно убеждаем его, что всё в порядке, и бросаемся дальше помогать тем, кто не в силах самостоятельно покинуть опасную зону. Лишь спустя полчаса, уже встретившись с теми, кто возглавлял отступление, мы можем перевести дух. Но всего один вопрос пробирает меня до самых потрохов, будто окатив из ушата ледяной водой.       — Хаятэ, где Сора?! — я в отчаянии кусаю губы, прекрасно понимая, что ты сейчас скажешь, не будучи в силах это предотвратить. — Я возвращаюсь.       — Стой, — лихорадочно соображающий мозг готов на всё, лишь бы не дать тебе вернуться в этот ад. Ты, как всегда, тысячу раз прав, но я не могу позволить тебе это сделать. Поэтому я беру тебя за плечи и пытаюсь в твоей любимой манере здраво объяснить. — Лучше я пойду. Ты нужен здесь: твоя сила, рассудительность и спокойствие не дадут людям впасть в панику, понимаешь? Поэтому я бегом за Сорой, а ты помогай уводить остальных, понял?       Ты чуть медлишь в нерешительности, перед тем как кивнуть, и за это время мой желудок делает кульбит. Тогда я жутко боялся, что ты станешь спорить и настаивать, но ты промолчал, за что я тебе был чертовски благодарен. В тот самый момент я принял решение, что если выживу в этом хаосе, то непременно признаюсь тебе во всем по возвращении. Плевать, как ты после этого будешь меня ненавидеть, я больше не мог и не хотел держать всё в себе.       Я нашел её в одном из горящих домов, сжавшуюся в комочек и тихо плачущую от страха. Как и мы, она, видимо, пыталась помочь выбраться старикам и детям, но стропила обрушились, перекрыв единственный выход уже опустевшего дома. Умей она пользоваться нужной техникой, то смогла бы выбраться, заставив огонь пугливо прижаться, но в этом вопросе она всегда была на диво бесталанна.       — Сора! — я встряхнул её за плечи, приводя в себя и давая понять, что я не сон и не глюк. Она подняла на меня свои огромные заплаканные глаза и бросилась на шею.       — Хаятэ! Боги, ты всё же пришел за мной! — я бережно обнял её за талию, успокаивающе поглаживая по спине.       — Всё будет хорошо, обещаю. Давай выбираться отсюда, пока тут всё не рухнуло.       Она закивала и схватила меня за руку, неуверенно улыбаясь. Как маленький ребенок, ищущий спасения у сильного дяди. И я всеми силами должен был его оправдать. Что бы я ни испытывал к влюбленной в меня Соре, эти чувства ни в какое сравнение не шли с тем, что я чувствовал к тебе. И тогда я думал лишь о том, что, если я её не спасу, ты мне этого никогда не простишь. Даже когда на окраине деревни нас настигли шиноби Ветра и я приказал ей бежать, вступая в заведомо проигрышную схватку. Даже теряя сознание от полученных ран, я думал лишь о твоих золотистых глазах и о том, каким счастьем они будут светиться, когда увидят, что я выполнил свое обещание и спас её.       Пальцы онемели, больно впиваясь в собственные плечи, а организм словно выворачивало, что отдавалось дрожью во всем теле. Остальное было вспомнить куда легче, вот только теперь всё это выглядело совсем иначе.       Шиноби клана Ветра зачем-то выходили меня и передали в страну Зимы. На тот момент я уже ничего не помнил о своей прошлой жизни и лишь смутно догадывался о том, что вокруг меня происходит. Очевидно, удар по голове был слишком сильный, поэтому я и так еле выжил назло всем лекарям. Убедившись в том, что потерю памяти я не симулирую, похитившие меня «благодетели» соловьями разливались, заполняя пробелы в памяти историями из моего несуществующего детства в их клане, а затем якобы сдали на обучение своим союзникам для укрепления товарищеских отношений и подтверждения своей полной лояльности. К своей новой родине я не испытывал ровным счетом ничего и даже спорить не стал, послушно отправившись в замок правителя страны Зимы, не подозревая о том, что меня ждет.       Тогда мне не показалось странным задание устранить внучку главы деревни, несмотря на то, что я понятия не имел, где она находилась. Ни внучка, ни деревня, ибо, по словам наставников, совсем недавно сумевший бежать клан отстроился заново, понеся большие потери, но сохранив большую часть жителей. Не напрягло меня и то, что мне сказали, что я чертовски похож на одного из жителей клана противника и поэтому меня с радостью примут и всё покажут. Наверное, стоило еще тогда заподозрить неладное и попытаться бежать, но я послушно выполнял всё, что скажут, даже не замечая, что с каждым разом, как я надевал выданную в первый же день маску, сознание всё больше затуманивалось, оставляя в голове лишь чарующий женский голос, каждое слово которого воспринималось как истина и приказ, не подлежащий обсуждению. Эта проклятая штуковина потихоньку высасывала из меня и так не особо бурные эмоции, подчиняя и делая послушной куклой в руках дальней родственницы правителя, по совместительству невесты главы клана Воды и организатора нашей постепенно увеличивающейся в численности банды.       Как мне и говорили, стоило мне оказаться неподалеку от пепелища, еще недавно бывшего кипящей жизнью деревушкой, как меня сразу признали, узнав «того самого Хаятэ, спасителя внучки деревни, её лучшего друга и одного из самых перспективных шиноби». Наверное, в тот момент мне бы и стоило призадуматься, но в голове уже поселился проклятый нежный голос Тёко, напоминающий мне о возложенной миссии. Которой так и не суждено было выполниться. Я почти вонзил кинжал в спину беспечной девчонки, что-то рассказывающей мне о несказанной радости встречи, как на моем пути внезапно вырос ты, закрывая её своим телом. Я едва не лишился глаза, но резкая боль слегка отрезвила, заставив сознание расколоться. Я до сих пор помню, как застыл нелепым изваянием, зажимая рану на лице и глядя в такие знакомые и до боли родные золотые глаза. Я не помнил тебя, но не смог закончить дело, хотя у меня и была примерно минута до того, как все осознали, что только что произошло. А ты стоял напротив меня, непривычно решительный, зажимающий рану на плече и готовый умереть, но не дать мне добраться до бестолковой девицы, с ужасом наблюдающей за происходящим. Тогда мне показалось, что однажды я всё это испытывал. Эту нестерпимую боль от осознания того факта, что для тебя я никогда не буду на первом месте. Только в тот день я так и не понял, что это за странное чувство, будто выбившее землю у меня из-под ног и заставившее в ужасе бежать, так и не выполнив задание.       И лишь сегодня, вновь напоровшись на этот взгляд, в котором смешались обида, ненависть и отчаяние, я наконец-то тебя вспомнил…       Боль потихоньку отступала, сменяясь волнами накатывающих чувств. Я долго был заперт в мире апатии и безразличия, а теперь проснулся и тонул в захлестывающих душу эмоциях. Плотина годами сдерживаемой боли и невероятной нежности внезапно прорвалась, в прямом смысле не давая вдохнуть и заставляя нелепо корчиться на холодных камнях, как какого-то червяка, придавленного палочкой.       — Токи… — выдохнул я самое важное в своей жизни слово, и от этого почему-то стало немного легче.       Я перекатился на спину, пытаясь восстановить дыхание и смотря в потолок проясняющимся взглядом. Передо мной вновь стояло его лицо. Побледневшее, решительное, с плотно сжатыми губами и привычной морщинкой между бровей. Испуганное, отчаянное, такое беззащитное и желанное. Рука сама потянулась к щеке, давая почувствовать под пальцами тонкую полоску шрама, рассекающего мое лицо. Памятка о последней встрече, о которой я ничуть не жалею. Меня вдруг накрыло давно забытым чувством веселья, заставив расхохотаться, как безумного. Он жив. Я жив. Сора жива. Значит, ещё не всё потеряно, я ещё могу их спасти, помочь бежать из этого проклятого замка. А потом я всё объясню, заставлю выслушать меня и…       «Хаятэ, не заставляй меня ждать, немедленно ко мне».       От этого голоса, эхом отозвавшегося в черепной коробке, веселье будто стёрли мокрой тряпкой. Я с ненавистью посмотрел на всё так же злорадно скалящуюся маску и неохотно поднялся, решительно возвращая её на привычное место. Как я и ожидал, в этот раз сознание оставалось ясным, ничуть не помутнев от контакта с этим долбаным намордником. Наверное, потому, что теперь я точно знал, чего хочу сам, и не собирался отступать. Плевать, какой ценой, но я выполню то, что задумал, и спасу своих друзей. А уж с тем, что будет потом, придется разбираться по мере возникновения проблем. Очень надеюсь, что проклятая баба, как всегда, выдаст парочку поручений и отцепится от меня, дав сосредоточиться на планах по спасению самых дорогих мне людей.       Когда же я наконец спустился в знакомый до каждого камушка подвал, ставший моим домом на прошедшие четыре года, впервые в жизни порадовался тому, что ношу свою маску. Не знаю, смог бы я сохранить беспристрастное лицо и скрыть безумную ярость, направленную на тех, кто стоял сейчас в просторном холле, освещаемом лишь светом факелов. Я прекрасно знал, что справа по коридору располагались камеры для пленных и готовящихся к трансформации, а слева были наши комнаты и небольшие залы со всякими запрещенными техниками и прочей наворованной из других деревень литературой. Страна Зимы не больно-то полагалась на честную схватку, не брезгуя самыми грязными техниками, которые хранились в тайне даже от жителей охраняющих их деревень. Именно с помощью одного из таких свитков Тёко и смогла подчинять разум пленных, нанося нужные символы на выдаваемые нам маски. Как раз благодаря её хитрости и непревзойденному актерскому таланту она завладела тайной техникой, запрещенной к использованию много веков назад и хранящейся в деревне Огня. В моей деревне. И сейчас она стоит рядом с тем, кого я люблю больше всех, при этом паскудно ухмыляясь и держа его за волосы, как какого-то раба. От вида стоящего на коленях Токи с явно покалеченной ногой и затуманенным от боли взглядом кровь ударила в виски, вызывая нестерпимое желание сделать резкий выпад и снести голову той, которая искренне наслаждалась мучениями моего друга. К счастью, я сдержался, прекрасно понимая, что мы в комнате не одни и вдоль стен стоит не меньше десятка первоклассных бойцов, как и я, ранее бывших жителями страны Лета. Может, саму Тёко я и успею убить, но, затеяв драку, обеспечу вполне вероятную смерть себе и стопроцентную этому беззащитному герою, непонятно как ухитрившемуся оказаться в самом центре вражеского оплота.       — Прошу прощения за задержку, моя госпожа, — даже не дрогнувшим голосом выдохнул я, привычно опускаясь на одно колено и склоняя голову в поклоне. В золотистых глазах при звуках моего голоса вспыхнула лютая ненависть, сотней кинжалов впивающаяся в сердце. Как бы я хотел тебе всё объяснить, хоть немного оправдаться, чтобы больше никогда в жизни не видеть этого чувства в твоих глазах. Но сейчас не время и не место. Я покорно жду едва заметного мановения изящной ручки Тёко, позволяющей мне подняться.       — Тебя не было несколько дней, я уж думала, что ты и вовсе не явишься на мой зов, — губы женщины расплываются в самодовольной улыбке, но ей не нужны мои слова. Она привыкла говорить сама. — Поведай же мне, что мальчишка из клана Огня рассказал тебе, пока лечил в своей занюханной каморке в корпусе прислуги? Мы пытались узнать об этом у его братца, но тот оказался на диво несговорчив.       — Он и не мог знать, Сора лечил меня тайно от него и лишь сегодня перед самым уходом этот парень сумел увидеть меня мельком, — послушно отчитываюсь, стараясь не смотреть на то, как кривится от презрения любимое лицо. Прости, малыш, она всё равно об этом узнает. Так что всё, что я могу сейчас сделать, это выиграть нам немного времени, чтобы придумать хоть какой-нибудь план побега. И чем больше у нас будет этого времени, тем больше шансов, что мы отсюда выберемся живыми, а не по частям. — Он нёс какой-то бред, что он, я и его брат друзья детства, вместе жившие раньше в клане Огня, но я ему не поверил. Я шиноби Ветра и прекрасно помню свое детство, кто бы что ни сказал.       — Ах да, конечно, — Тёко рассеянно отмахнулась и жестом поманила одного из стоящих вдоль стены парней, коротко приказав: — Принеси мне одну из наших заготовочек, у меня созрел отличный план, как развлечься.       Я почувствовал, как внутри меня всё перевернулось и оборвалось, примерно догадываясь, что она запланировала. Подчиняющая сознание маска действительно заставляла даже самых злейших врагов выполнять приказы того, кто её создал и надел на тебя, вот только была одна проблема. Насколько я знаю, из ныне живущих я был единственным, кто носил её больше трёх лет и до сих пор был жив. Наверное, это лишь потому, что у меня не было воспоминаний до сегодняшнего дня и мой мозг не разрывался между отданным приказом и собственными желаниями. Тем же, кто был предан стране Лета, приходилось несладко. Они постепенно сходили с ума, непрестанно метаясь между долгом, честью и противоречившими всему этому словами хитроумной бабы. Чаще всего это заканчивалось либо полнейшей потерей рассудка, либо самоубийством от нестерпимого ощущения, что тебя разрывает на две части. Ну или просто от мысли о том, что смерть лучше, чем такое существование, я не знаю. Меня подобная участь миновала, и сейчас я лихорадочно соображал, что же такого можно сказать, чтобы заставить её передумать. Тем временем Тёко слегка склонилась, вынуждая свою жертву посмотреть на её лицо.       — Знаешь, сейчас я расскажу тебе, что я сделаю. Мне чертовски нравится смотреть на ваши лица, когда до вас доходит, какая участь вас ждёт, — красотка взбудораженно облизнула губы, вглядываясь в каждую черточку его лица, но Токи держался молодцом, как всегда, состроив непроницаемую морду, за которой всегда прятал свои эмоции. Взяв в свободную руку принесенную маску, женщина многозначительно улыбнулась, продолжая рассказ. — Сейчас я надену на тебя эту маску, и ты всю ночь проведёшь в камере, чувствуя жуткую боль. Твои мозги будто вскипят и попытаются вылезти через уши, но всё это будет лишь игрой воображения. Если ты доживёшь до утра, то мы тебя подлатаем, поставим на костыли и отправим к твоему братишке, где ты скажешь ему, что у вас еще есть шанс вернуться в деревню, если вы освободите томящихся здесь в плену шиноби своей деревни. Ты заманишь его сюда, а потом я сниму с тебя контроль и заставлю смотреть, как твой дорогой друг детства Хаятэ перережет ему горло. Не думаю, что мальчишка соврал, так что моя любимая марионетка должна быть вам обоим хорошо знакома. И тебе придется смотреть на отчаяние в глазах брата от осознания того, что вы оба его предали. А затем, если ты не свихнёшься, мы с тобой немного побеседуем. Как я поняла, даже эта техника не позволяет вам рассказать о новом месторасположении деревни, но что будет, если ты сам захочешь со мной поделиться всей имеющейся у тебя информацией? Однажды мне уже удалось выяснить ваше месторасположение, раскрутив на ответы какого-то лопуха, и он сам привел меня к вам. Так что я приложу все силы, чтобы у тебя тоже появилось желание пооткровенничать. Как тебе мой план, нравится?       Я невольно закрыл глаза, когда безумно улыбающаяся Тёко прижала к лицу Токи чёртову маску, которая тут же словно приросла к коже. Только те, кто уже сломался и был под контролем, могли снимать её, и, насколько я знаю, кроме меня, никто не мог долго без неё находиться. Подвалы заполонил дикий, нечеловеческий крик, будто прошивающий моё тело насквозь и ввинчивающийся в сознание, словно штопор. За несколько лет я не раз слышал его, но впервые прочувствовал в полной мере, разделяя боль того, кто сейчас корчился на полу в нестерпимых муках.       — В камеру его, — Тёко легонько пнула беспомощного и кричащего парня носочком туфельки и, не оглядываясь, скрылась в правом коридоре.       — Да, госпожа, — эхом отозвался я, медленно подходя ближе и подхватывая на руки потихоньку затихающего друга. Он уже лишь тихо стонал, но я прекрасно знал, что спустя несколько минут он вновь будет кричать. И так снова и снова, пока не сдастся и не подчинится.       Прости меня за всё. За то, что я сказал и сделал, а также не сказал и не сделал. Ты вынес столько боли, и немалую часть причинил именно я. Обещаю, я всё исправлю. Просто продержись немного, и я искуплю свои грехи. Умоляю, только продержись…