~~~
небо цвета скисшего молока и пахнет примерно так же. борис мирно сопит под одеялом, которое пугает своей неправдоподобной белизной. я кусаю губу намеренно сильно и слизываю выступающую теплую медную каплю. шрамы на предплечьях похожи на узкие веревки в узлах. на город кто-то сверху просыпал снег. ну, или у всех птиц в городе диарея. борис мирно сопит под одеялом, которое пугает своей неправдоподобной белизной. его темные кудри занимают пространство целой вселенной и в то же время — всего-то одну подушку. голая пятка торчит где-то ниже по курсу. улыбка сама лезет на лицо, такая сучья и довольная, что я не могу ее сдерживать. — ты смотришь, как я сплю? — нет. я тут же отворачиваюсь, тут же корю себя за то, что отворачиваюсь, поворачиваюсь обратно и натыкаюсь взглядом на взгляд. его черные глаза в светлом полумраке утренней бледной спальни — горячие и сквозные раны. он тоже улыбается. потом мне в лицо летит подушка. потом он сам опрокидывается на меня, сонный и теплый, и у этих объятий привкус печенья с молочным шоколадом. потом я просыпаюсь. за окном — темень и ветер насвистывает какую-то скрипучую пародию на баха. в горле стоит комок из слез, а у меня просто стоит член. на бориса. бориса, которого здесь даже и нет. впервые за долгое время я нахожу в себе силы на злость. — сука! в стену летит ваза. стакан. пепельница. пустая рамка для фотографии. еще один стакан. кружка. тарелка. пустая пачка сигарет. зажигалка. будильник. флакон с чьими-то духами, которые, разбившись, пахнут на всю комнату какими-то невъебенно гигантскими мутировавшими розами. зачем ты мне снишься. зачем ты не рядом. борис, блять! осколки повсюду. еще один повод не вставать с кровати. и я не про стекло сейчас говорю. член все еще стоит и собственная эрекция никогда не ощущалась так до странного инородно, так неправильно. дрочить в слезах — тоже как-то неправильно. борис. борис. эти его ужасные белые зубы, словно пластиковые, манекеновские, как же они ему шли. эти его волосы, вьющиеся, блестящие, словно вечно вымоченные весенним ливнем. эти его вечно расстегнутые рубашки, за которые его хотелось избить и поиметь. в таком порядке. ему бы шло валяться в канаве, пьяным в щи, или лежать под равнодушной морговой лампой (что вполне возможно), ему бы шло всему в крови улыбаться, обнажая свои ужасные белые зубы, косить под вампира. желтое пальто. стоны сквозь зубы. поцелуи-укусы. злежность. недо-любовь. я произношу его имя в два слога, на выдохе, когда кончаю. отчего-то у меня будто поднялась температура, отчего-то лицо мокрое не только от слез, но и от пота. больно. так больно, боря.~~~
останься со мной. я буду невесом. я буду твоим псом., а ты — моим голосом. зароюсь в твои волосы, и пусть это не ново все, и пусть старо все. он стоит передо мной, в мокром пальто, в мокрых волосах, весь в мокром, и маленькая капля с кончика его носа разбивается о паркет. похоже на слезу. — я не прощу тебя, если ты опять съебешься, понял? он хмыкает, не делая попыток сделать и шага ко мне. за окнами — снегодождь, который похож на рой ужасно огромных пепельных мух, которые, пикируя на асфальт, превращаются в мокрые кляксы. — я правда тебя не прощу, блять. я просто повешусь. его глаза наполнены каким-то неподдельно омертвелым ужасом. у меня тошнит сердце. у меня просто тошнит. его волосы под дохлым желтизноватым светом лампочки кажутся темно-русыми, а не черными, и глаза теплеют до нормального медового-карего и прозрачного. шаг в тень — он снова похож на дьявола. я боюсь шевельнуться, опасаясь расстрела. — ты слышишь меня, сука ты такая? — да. он не говорит мне «прости», «я не хотел делать тебе больно», «мне правда жаль», «я никуда не уйду». мне хочется ударить его по лицу этим ебаным «да». у бориса на ногах кеды, на плечах коричневый плащ. все мокрое насквозь. — у тебя одежда мокрая. — я попал под дождь. — это снег, вообще-то. — нет, дождь. — неважно. раздевайся. не мелькает и тени удивления, не мелькает сомнения или смущения — он покорный и безропотный, может, потому что знает, что сейчас я его слушать не буду. впервые в жизни мне захотелось причинить е м у такую боль, которую он причинял мне своими «да», своими ужасными белоснежными клыками, своим существованием. я его ненавидел. я его любил. так любил в ту секунду, когда он стягивал кеды пятками, придерживаясь за стену. я стоял перед ним, скрестив исхудавшие руки на груди. его кудри свешивались на лоб, закрывая лицо. потом он выпрямился, взглянул на меня снизу вверх, прямо и честно. он разводит локти, скидывает с плеч плащ. — делай, что хочешь. — какая же ты сука. бить его по лицу открытой ладонью — неприятно, но не так неприятно, как когда ты сидишь в душевой кабинке, поджимая колени и раздирая лезвием хрупко натянутую на кости кожу. на его скуле горит пожарное алое пятно. раз, и два, и три. я разбиваю ему губу и он рассеянно слизывает кровь кончиком мокрого розового языка. — доволен? — да. — все? — да. — теперь моя очередь. я не успеваю возразить и что-то сделать, он хватает меня за предплечья, иссеченные белесыми тонкими шрамами и по-недоброму заглядывает мне в глаза. такие темные. черные. тьмушные. непрозрачные. доподлинная, истинная тьма. он отпускает мои руки и, по-прежнему глядя мне в глаза, начинает расстегивать рубашку. — чего замерз, поттер? на тебе все еще слишком много одежды. я непроизвольно сглатываю. его зрачки чуть смещаются за движением кадыка. моя широкая футболка с логотипом какой-то связной компании падает на пол как какой-то охотничий трофей. борис хищник. он почти щерится, глядя на мое тело, изрисованное синяками и ссадинами. почти шипит, потому что знает, что это все — я, что это все сделал я сам. — значит так, поттер. сейчас я тебя трахну, потом мы будем спать, а утром тебя ждет серьезный разговор, который я откладывал бог весть сколько. вопросы есть? мотаю головой и прикусываю губу. мои отросшие волосы касаются ресниц, щекоча и так обнаженные нервы. — раздевайся, засранец. он остается в джинсах, в то время как я, полностью раздетый, стою перед ним, поджимая пальцы босых ступней и гляжу в пол. — где у тебя кровать? молча показываю рукой. он жестом велит идти вперед. я чувствую себя заключенным, которого ведут на казнь. он разворачивает меня к себе лицом, а потом толкает на постель, и пока я падаю спиной вперед, я успеваю запомнить его хмурое красивое лицо, затененное полумраком моей холодной комнаты. не знаю, что мы нашли друг в друге. два одиночества, два тощих подростка, два торчка, два уебана. мы, что говорится, были созданы друг для друга. борис кажется мне моим личным богом, когда одно колено, все еще затянутое в грубую ткань, ставит мне между ног. он сводит брови знакомым и трогательным кукольным жестом, превращая их в дурацкий домик, дует губы. — скучал по мне, поттер? — да. я тянусь к его ремню, будто случайно задеваю пальцами отвердевший член под одеждой и он негромко ругается на польском. ремень звякает, как будто отстегивают цепь, которой я был прикован где-то в подземелье. — я бы тебя выпорол. меня этот вариант несколько пугает и мои и без того непослушные пальцы замирают на мгновение над его поясом. — испугался? в другой раз, поттер. «в другой раз» почему-то греет. борис не исчезнет. я расстегиваю пуговицу и ширинку, но все еще смущаюсь снимать остатки одежды с его тела. почти слышу, как он закатывает глаза. «поттер, ты как целка семнадцатилетняя». борис подхватывает одну мою ногу под коленом, приподнимает и одновременно уводит в сторону. дотрагивается пальцами другой руки сначала моего члена, потом скользит на промежность. — серьезно, поттер? ты всегда готовишься к анальному сексу, стоит мне сообщить о скором своем появлении? я неловко дергаюсь и он сжимает пальцы на моем бедре крепче. останутся синяки. отлично. в темноте не видно, как мои щеки наливаются апельсиновым горячим румянцем. может и видно, черт его знает, борис усмехается, как дьявол и засовывает в меня два пальца, а сердце просто отказывается биться. я бы хотел умереть в тот момент. это ближе, чем все, что у нас с ним было до этого. он держит одну свою руку у меня на взмокшей груди, прямо над глупой, противной мышцей, а второй прихватывает шею. не сильно, лишь дает ощутить контроль, и это почему-то возбуждает сильнее, чем самое качественное порно. время замедляется и каждый толчок ощущается яркой вспышкой где-то очень глубоко в сознании. когда он кончает, заливая горячей спермой мой пах, время останавливается. для меня все заканчивается просто и до обидного быстро — пара быстрых движений его ладони и вот мы уже обессиленно лежим рядом, мокрые и просоленные. почему-то вспоминается вегас. потом я отключаюсь, напоследок ощущая его теплые губы на своем плече и натягиваемое на мое голое тело одеяло.