Peccata capitalia

      Время остановилось. Как быстрая речка превращается от плотины в болотистую запруду, так и само течение времени замедлилось, стало густым, липким и почти неподвижным.       Книжный магазин был закрыт. Покупатели, стоило им только приблизиться к лавке на расстояние в пару метров, внезапно вспоминали что хотели бы выпить кофе, сходить в кино, найти новую работу, срочно признаться предмету воздыхания в своих чувствах — нужное подчеркнуть. Тонкий слой пыли покрывал книги, мебель и самого ангела, что лежал на полу, раскинув крылья, и в прострации наблюдал за движением солнечных лучей по потолку.       Он смешон. До чего же смешон. Раньше ему казалось, что магазин — это все, что ему нужно, чтобы быть счастливым. Книги стали его священным Граалем, он любил их, ценил, ухаживал. С незапамятных времен, как раз после того, как демон изобрел письменность, чтобы потом изобрести рекламу и спам, Азирафаэль испытывал трепет перед человеческой фантазией, жестокостью, изобретательностью и юмором, которые те выплескивали в своих рассказах, балладах, романах и эпосах! Но сейчас, что-то неуловимо изменилось и причиной этому, был он сам.       Месяц назад, после того, как Кроули ушел из дома, демон так и не вернулся. Ни через день, ни через неделю. Его растения тоскливо тянули к ангелу свои листья, будто вопрошая: «Когда он вернется?» Да, они боялись своего хозяина, но понимали, что тот кричит на них не со зла. Зло, в Кроули, вообще было понятием относительным. Злое существо не стало бы спасать Азирафаэля, оно не стало бы так яростно уговаривать его сбежать с умирающей Земли к звездам, оно... Оно бы не приехало на горящей машине в самый центр назревающего апокалипсиса, пройдя сквозь столпы пламени, а потом не остановило бы время, чтобы перекинуться с мальчиком парой слов в напутствие. Кроули, был Кроули, как бы абсурдно это не звучало. Яркий, энергичный, гневливый и благородный. Он был подобен необузданному пожару, пожирающему величественный Тюильри, что отражался в окнах Лувра. Ужасающий, неистовый и, все же, завораживающий. И он, по собственной глупости, оттолкнул его от себя.       От ангела исходила такая удушающая атмосфера ненависти к самому себе, что цветы начали увядать.       В ужасе, Азирафаэль наколдовал им небольшую тучку, что дрейфовала под потолком, и разражалась дождем, как только у какого-то растения высыхала почва. Он ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь и сунув ключи под коврик. Боль в душе не утихала.       Да, бывали моменты, когда они с демоном ругались. Кричали друг на друга. Обижались. Но Азирафаэль знал, что сейчас он перешел черту, что задел то, чего трогать не просто не стоило, нет. Он будто ткнул скальпелем в гноящуюся рану и поковырялся в ней. Кроули был довольно ранимым демоном, и, скорее всего, он остынет только через пару веков, если вообще остынет. Но вряд ли после такого он на пушечный выстрел подойдет к книжному магазину.       Как только это осознание прострелило Азирафаэлю висок, то пламя горечи и вины потухло, оставляя после себя едва теплый слой золы. И совсем другая госпожа переступила порог букинистической лавки.       В голубом легком платье из тончайшей паутины, с рассыпанными по плечам белыми локонами, не касаясь земли, Апатия пробралась внутрь и возлегла с опальным ангелом, обвивая тонкими руками его тело и сердце. Сумерки — ее кузина, пыль — погребальный саван.       И шепот ее подобен был песне волн.       Зачем вставать? Ты уже потерял смысл существования. Потерял свои Небеса, не слышишь больше голоса ангелов и Матери и, продолжив цепляться за свою бесполезную суть, ты оттолкнул от себя единственное существо, что приносило краски в твою бессмысленную жизнь.       Зачем открывать лавку и продавать книги, которые ты так жадно прижимал к себе? Признайся, эта лавка — милый фарс. Ты ведь просто хотел, чтобы Кроули мог найти тебя. Хотел не мотаться по миру, а осесть на одном месте, в надежде на то, что, нагулявшись, златоокий демон сможет зайти в зал, а ты будешь привечать его вином и яствами.       Зачем держать глаза открытыми? Ты кичился ангельским ореолом, но гляди, возлюбленный мой, чернеют твои крылья, лениво, но неизбежно. Давай заснем. Там, на кромке грез, ты будешь счастлив. Позволь себе, усталому страннику, немного отдохнуть. Истлеют кости, плоть превратится в прах, все превратится лишь в воспоминание. Так зачем вставать?       Телефонный звонок заставил Азирафаэля вздрогнуть и нехотя подняться. Ленность же осталась дремать на полу. Она еще с заключения «Соглашения» между Ангелом и Демоном знала, что тот будет ее.

***

      Грех не приносит удовлетворения, если он не исходит от сердца. Грех не приносит удовольствия, если этим грехом не наслаждаешься. Порой, мелкая пакость, сделанная от души, стоит всех этих спящих женщин, раскинувшихся на вульгарно-розовом ложе.       Кроули, брезгливо выбравшись из рук любовниц, медленно поднялся на ноги. Он курил, захлебываясь горьким дымом на балконе одного из самых дорогих отелей Парижа. Эйфелева башня сияла во тьме, словно призрак ушедшей эпохи. Азирафаэлю почему-то очень нравилась эта металлическая уродина. — Почему ты в таком восторге? Это же… ужас! Да завтракать в Париже нужно только на этой гигантской железяке, чтобы можно было любоваться видом без ее присутствия. — Разве все так плохо, дорогой мой? — ангел снова в белом. Ему так идет белое. — Она такая воздушная. Современная. И в то же время, она не спорит с нежной старинной застройкой, но лишь приятно контрастирует. Как мы.       Как мы… — Не было никаких «мы»! — в сердцах демон кинул бычок и выскочил на улицу.       Бентли сверкала полированными боками, но перед глазами стояла горящая стена и неистовый жар Адского пламени. Ради ангела он готов был к развоплощению и смерти от рук Вельзевул, но, как видно, так и остался для него тем же сором под ногами, которыми они были для Бога. Вот бы Хастур над ним поржал.       Руки нервно сжали руль. Хотелось снова напиться до беспамятства и кто он такой, чтобы этому противиться?       Париж сверкнул кометой и остался позади. Европа спала, Франция тянулась к Англии через Ла-Манш в вечном, не случившемся поцелуе. В удивительно спокойных водах пролива отражалось небо. Звезды, не угнетенные светом мегаполисов, сияли восхитительным кружевом. Когда-то давно, по космосу, сидя на спине у четырехликого серафима, архангел творил созвездия и системы планет. Он зажигал самые первые, гигантские звезды, что были в сотни раз больше Солнца. И эти исполины светились до безумия ярким синим светом, как глаза его серафима. Зарывшись в львиную гриву, архангел слушал рассказы о первом дне творения, думая о том, что стоило бы привнести в космос больше красок: красные карлики, как три пары алых крыльев; желтые, спокойные звезды, что будут излучать мягкий свет, давая жизнь планетам; пылающие белые пульсары, стремительные и неистовые, что служат маяками небесными. Весь космос усыпан этими прекрасными горнилами, которые пропитаны поцелуями благодати.       Ни в Небесах, ни в Аду уже не помнили тех дней, первых, с сотворения всего сущего, но космос помнил, а потому и сиял еще ярче, будто зная, что сидя в машине, летящей над кромкой вод, одинокий демон будет вглядываться в бескрайний холод вселенной.       Лондон встретил его привычной иллюминацией, но чувство того, что он, наконец, вернулся домой, все никак не наступало. Хотя, кого он пытается обмануть? Дом — это не просто место. Дом — это там, где тебя ждут. А его не ждали.       Завалившись в один из немногочисленных ночных клубов с определенной радужной тематикой, имеющий звучное название «Heaven», Кроули без зазрения совести согнал компанию лесбиянок с уютного местечка и сам плюхнулся на диванчик, материализуя в руке бутылку виски.       Алкогольное опьянение не приносило облегчения, и все же, когда сознание начинало медленно уплывать в нирвану, становилось легче. Кровь пульсировала в такт музыке, которая разносилась под сводами зала, а танцы, пропитанные животной энергией, превращались в батарейку. И демон, криво улыбнувшись, готов был брать от многоликого чудовища толпы все, что он способен ему дать: пусть они смеются и целуются, пусть слизывают текилу с животов своих или чужих партнеров, пусть знакомятся, пьют и трахаются, запершись в туалетных кабинках!       Пусть!       Пусть тихоня, пришедшая сюда чтобы доказать набожной мамаше, что она уже взрослая, после всей этой вакханалии проснется с женщиной, которая станет для нее самым важным человеком в мире. Пусть, парень, постоянно изменяющий своему партнеру, глядя, как любовника утягивает за собой синеглазый красавчик, осознает ценность этого человека и подсунет завтра ему под подушку простенькое кольцо. Пусть мажор получит по морде, и с удивлением поймет, что бабло не решает все проблемы, пусть ревет и пьет брошенная девушка, утыкаясь в плечо своему лучшему другу. Пусть!       Кроули так хочет! Чтобы навзрыд! — Привет, ты один? — мальчишка, с лицом настоящего ангела, крутил в руках телефон, а в душе его — черная дыра отчаяния. — Может, я составлю тебе компанию?       Ну что же, отчаяние — это весело. К тому же, высветленная до цвета извести копна волос и голубые глаза пришлись демону по вкусу. — Садись, — Кроули хлопнул рядом с собой, приглашая парнишку. — Выбирай, милашка, все оплачу, — он сунул ему в руки винную карту.       И алкоголь потек рекой.       Пацан, назвавшийся Майклом, будто завороженный, выкладывал все, что творилось на душе. «Все» оказалось довольно банальным, но к такому, как и к острой боли, привыкнуть невозможно: он студент, воспитывавшийся матерью-одиночкой, периодически продает свое тело, чтобы тратить стипендию на обучение и не сдохнуть с голоду, влюблен в своего преподавателя — взрослого, степенного мужчину довольно строгих взглядов. — Он ведь… Ведь видел меня с клиентом, — мальчишка льнул к Кроули, будто пытаясь компенсировать острую нехватку тепла. — Я пытался все объяснить, но он сказал, что подобное поведение делает меня… — Пародией на человека. — Да. Лучше бы он злился или еще что, а так, он отмахнулся от меня, словно я был пустым местом. Я ведь… Мне ведь тоже больно! Я тоже человек и…       Он потянулся и неловко, будто в первый раз, поцеловал своего странного спутника. Подсаживаясь, он хотел либо развести богато одетого посетителя на деньги или вытащить бумажник, но Кроули поражал воображение. Он был совсем другим.       Алкоголь, смеясь, творил с людьми странные вещи.       Сильные руки притянули Майкла ближе, тепло тела партнера пьянило еще сильнее, а на глаза наворачивались слезы. Что один, что другой думал о том, до кого не мог дотянуться. Do what thou wilt

***

      Азирафаэль бежал вперед, впервые пожалев о том, что так и не научился водить машину. Примерно час назад Кроули вернулся в город. Вспышку знакомой демонической энергии ангел почувствовал и тут же сорвался с места. Он обязан был найти его. Найти и извиниться! — Алло? — ангел поднял трубку. — Азирафаэль, — голос Кастиэля был привычно тих и размерен. — Прости, что так долго не звонил. Тут была неприятная ситуация с джином. В общем, я узнал, что с тобой происходит. Лайла говорит, что это сороковая статья. — Испытание Божье!? Но у кого хватило сил… Хотя нет, не говори. Я знаю, — вспомнился ангелу блеск лиловых глаз Гавриила. — Это не проклятие, Азирафаэль, и как это остановить — никто не знает, — в трубке что-то загрохотало, и Кастиэль тяжело вздохнул. — Держи меня в курсе, пожалуйста. Я волнуюсь. — Хорошо, спасибо тебе. — Да не за что. Храни тебя Бог.       Его состояние — испытание Господне и он не справляется. Скорее всего, он падет окончательно, но перед этим он хотел все-таки извиниться перед Кроули, потому что уж кто-кто, а он точно не заслужил такого к себе отношения.       Уже сейчас ангел мог признаться себе в том, что вспышка гордыни была не случайной. Это было похоже на манию величия, плотно замешанную на комплексе неполноценности.       Кроули был невероятным. Он всегда находил выход из ситуации, у него был гибкий ум, и он был превосходным собеседником. Люди тянулись к нему не столько из-за того, что Змий их околдовывал, сколько потому, что его животная харизма была просто невероятной. Каждая встреча с ним была для Азирафаэля сродни самому сладкому искушению. И все же, рядом с ним он порой чувствовал себя ущербным. Не достаточно подходящим для него.       Он остановился перед ночным клубом. Проскочив внутрь, ангел поежился от обилия греховных мыслей и действий, чувствуя, что за пару минут пребывания внутри его уже успели облапать. Он судорожно озирался, пытаясь найти среди посетителей знакомое пламя волос.       И ведь нашел.       В зале, залитом синим, холодным светом, на диванчике две фигуры сплелись в объятиях, словно змеи во время брачного танца. Кроули нетерпеливо лобызал молодого парня, лаская горячими руками крепкое, податливое тело.       Азирафаэль задохнулся, а его мир погрузился в непроглядную, ядовитую прозелень.       Ну конечно… Конечно, зачем этому демону, которого Бог одарила гибким, стройным телом, бесподобными пальцами, длинными ногами и улыбкой, от которой млели все придворные дамы в далеком девятнадцатом веке, кто-то вроде Азирафаэля?       Разве может неуклюжий, толстый, бесполезный ангел, вечно влипающий в неприятности и не обладающий даже толикой чувства юмора, коим сам Кроули был щедро награжден, сравниться с красотой мальчишки, что обнимал рыжеволосого мужчину?       Ответ напрашивался сам собой.       Нет. Куда уж ему, сумевшему разбередить в душе демона старую рану, против юности и свежести молодого тела. Его пылкости и искренности. Он ничего не мог предложить Падшему, по той простой причине, что ничего у Азирафаэля и не осталось, кроме непонятных чувств и целого набора внутренних запретов.       И зависть.       Он был обнажен перед этим чувством.       Его Кроули было хорошо с другим, и это убивало ангела изнутри. Этот сопляк имел то, чего у самого Азирафаэля никогда не будет. Не справедливо!       Крылья раскинулись в стороны, разлетелись по залу перья, словно сожженные рукописи, куда были излиты все эмоции из глубины мятежной души.       Когда Кроули поднял взгляд, почувствовав вспышку благодати, ангела на танцполе уже не было.