Peccata capitalia

      Родители, как и дети, бывают разными. Порой, ребенок, прижимающийся к боку матери, впавшей в алкогольный делирий, может свято верить в то, что она самая лучшая. Только он один видит ореол святости в сальных, завитых волосах и бездну сострадания и щедрости в протянутой конфете.       Он охраняет ее сон. Он привык не получать ничего, но любит самозабвенно и нежно.       Кто ты, мама? Шлюха, наркоманка, воровка или святая — не важно.       Кто ты, мама? «— Кроули отпусти! — глаза Азирафаэля были похожи на глубокие озера, подернутые тонкой паутиной ряби. На дне этой кристальной вечности плескался страх. — Кроули, пожалуйста!       Но демон лишь рассмеялся, чувствуя, как все тело ноет, горит от нечеловеческого усилия, с которым крылья загребали плотный воздух, пропахший серой. Как нервы превращаются в провода, пропускающие высоковольтное напряжение, перегружая частички пазла, из которых состояла его оболочка: кости, мышцы, органы — все в труху. И на все наплевать.       В его руках — перепуганный ангел, и он не мог позволить себе ни капли сомнения. — Ты слишком много переживаешь. Выберемся. — Мы погибнем.. Если упадем вместе мы просто разобьемся о стены расщелины! Я не хочу твоей смерти! Пожалуйста! — Азирафаэль, — ветер гудел так яростно, будто эти двое нанесли ему личное оскорбление. — Ты доверяешь мне? — Да, — ангел зажмурился, обнимая Кроули за шею. — Как никому другому. — Тогда, — демон криво усмехнулся, — держись крепче».       Но в жизни происходит одна маленькая, но очень занятная херня: дети вырастают. И вот уже очаровательный в своей глупости щеночек, превращается в Цербера: озлобленного, поумневшего и от того жестокого. Он плюется ядом, отталкивает от себя протянутые руки и вопрошает «Зачем?»       «Зачем» предлагалось выбрать виновнице торжества.       Зачем боль, смерть, войны, жестокость и агрессия?       Зачем разлука, апатия, депрессия и запреты?       Зачем слезы, разочарование, кошмары и нетерпимость?       От меня ничего не осталось, мама, только вопросы, те самые вопросы, за которые ты выгнала меня из дома. «— Дорогой мой, — в глазах Азирафаэля сияла нестерпимая нежность, слишком сильно резонирующая с его демонической сутью. Кроули хотелось зажмуриться, чтобы не видеть, как крылья его ангела начинают кровоточить. Их разрывало на куски этим вихрем. Никто не смеет противиться воле Бога, но демону было на это плевать. — Я не позволю им разлучить нас! — это похоже одновременно на рык, шипение и плач. — Не теперь! — Шесть тысяч лет — большой срок, — ангел был удивительно спокоен, учитывая, что кожа на его руках начала трескаться до самого мяса, а капли крови, рубиновой россыпью, подхватывал ветер и тащил прямиком на дно. — Шесть тысяч лет, чтобы запомнить твое лицо, твои движения и манеру говорить. Шесть тысяч лет, чтобы постоянно одергивать себя, занимаясь самообманом и неуместными метаниями. Господи, а ведь ангелы, довольно часто, считают глупыми людей. Но те, за свой короткий век, умудряются как-то разобраться в своих эмоциях, а мне понадобилось шесть миллениумов. — В тебе тормозной жидкости больше, чем в Бентли, — несмотря на боль, Кроули не мог не улыбнуться. — А ты не думаешь, что если бы не весь этот кошмар, мы так бы и вальсировали друг напротив друга, пока Земля не рассыпалась бы от старости? — Пожалуй, соглашусь. Надеюсь только, что аккомпанировали бы нам не твои драгоценные Queen. — Эй, нужно уважать классику. — Классика — это Верди и Бах! — Ты невыносим, — демон, из последних сил притянул к себе Азирафаэля. Он умел мыслить здраво и прекрасно понимал, что шансы на спасение у них минимальные. Даже если ангел выживет при падении, его растерзают полчища бесов. Он мог бы спастись, вот только зачем ему эта жизнь, если в ней не будет того, кто делал ее ярче? Не будет танца книжной пыли в солнечных лучах и запаха старого дерева, не будет теплых улыбок и свежих блинчиков, не будет надежды, и любовь, что раньше давала сил, превратится в кислоту и пожрет его изнутри.       Они прошли весь этот путь рука об руку. Значит, и погибнут, не расцепляя объятий».       Как глупо стоять над своим чадом с кнутом, надеясь на возвращение наивности. Как ты не понимаешь, в сопротивлении злу злом, все равно побеждает зло, как ни крути.       Искорёженная и поломанная жизнь будет носить в себе лишь видимость нормальной. Подавленная воля не вспыхнет вдохновением и воображением, что сродни коллапсу яркой звезды в черную дыру: где даже свет не в силах выбраться из этого кошмарного разлома в материи.       Подчинение — это не принятие.       Изгнание — это не решение проблемы.       Уничтожение — это далеко не единственный выход из ситуации.       Взгляни! Из всех своих детей, ты вознамерилась потушить того, кто ярче солнца светится от макушки, до кончиков пальцев твоей первородной любовью к самой жизни? Уволь своего аналитика. Он явно налажал! «— Можно я тебя поцелую? — Чего? — Кроули, от удивления, даже сбился с ритма взмахов, и их резко дернуло вниз. — Я хочу тебя поцеловать, — краска прилила к щекам ангела, и его кроткий вид совершенно не вязался с окровавленной кожей и прядями волос. — Давно хотел. Сейчас вот, я думаю, довольно подходящий случай, хотя бы потому что другого не представится. — Не говори так, пернатое недоразумение. — Ты сам все понимаешь, — он уткнулся лицом в изгиб шеи демона. — Это полет в один конец. Хорошо, что с тобой, Энтони Дж Кроули. Кстати, что это все-таки за «Дж» такое? Что оно означает? — Ничего, — демон пытался подавить гнев и злость на Всевышнюю за то, что сейчас происходит. Смысл беситься, если ей-то точно все равно. — Просто это такой изощренный способ заставлять людей гадать, сомневаться и злиться. — Ты чистое зло! — ангел рассмеялся и все-таки поцеловал его.       Вот как вы думаете, как целуются древние существа, прожившие на земле огромное количество лет, особенно, если учесть, что один из них демон-искуситель, положивший начало всем земным прегрешениям?       Ответить тут легко и просто. Как школьники, зажмурившись и сталкиваясь носами, вцепившись в партнера мертвой хваткой, поскольку, казалось, что стоит только открыть глаза и все незамедлительно рухнет в бездну.       Они состояли из контрастов: губы, тонкие и прохладные, против горячих и чувственных, острые углы в одном против плавных линий в другом, огонь глаз, против глади бескрайнего океана. Но вместе они звучали гармонично, в унисон, как прекрасно настроенные инструменты.       Но видимо Она устала ждать, пока ее мятежные дети наиграются.       Молния пробила насквозь два тела, сплетенные вместе, выжигая оболочку и крылья до основания».       Кроули вздохнул, щурясь от яркого блеска звезд. Он бы сказал, что стоит по колено в Млечном Пути, если бы у него вообще были колени. Демон чувствовал себя мыслью: быстрой, легкой и неуловимой. Он больше не испытывал боли или страданий, и все было бы просто прекрасно, если бы среди этой прекрасной россыпи светил, он был не один на один с Матерью.       Ты осуждаешь меня?       Его вдруг потащило вперед. Время, словно пленка на старой VHS кассете, отматывалось назад.       Вновь и вновь сворачивались в малую точку «Большие Взрывы». Тухло небо, распадались на части планеты, вселенная пустела и снова возрождалась.       Творений до Земли было семь.       Число 7 – истинная форма обозначения полноты: история творения завершается 7-м днем покоя, народы земли происходят от 70 предков, всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро, семь лет труда Иакова за Рахиль. И прочее и прочее.       Первый мир был населен нежными и непорочными ангелами. Зло тогда не казалось Богу необходимым, однако, в какой-то момент, делегация из увешанных цветами и украшениями ангелов попросила Всевышнюю уничтожить их, поскольку у них не было сил влачить свое существование в скуке и бессмысленности. Нежно и непорочно.       И она исполнила их просьбу.       Потом было еще два мира. Богиня вносила коррективы, изобретая любовь, сострадание, восхищение, но все было тщетно… Пока, комкая, как пергамент, очередную вселенную, ужимая ее до исходной точки взрыва, Создательница не изобрела гнев. И понеслось…       Алчность, гордыня, похоть, злость , корысть — мир и существа, наделенные этими качествами не прожил и тысячи лет. Пожрали друг друга, как говорится.       Тогда-то и появилась под Смертью крылатая лошадь, а по правую руку скакала Война, а за ней — Голод и Чума (которого, впоследствии, подсидел более молодой и продуктивный сотрудник). Богиня была в ужасе от происходящего, но сделанного не воротишь. Эмоции, испытываемые Создательницей, испытывали и ее творения.       Все остальные две попытки походили на тяжелые будни бармена: сюда щепотку зла, пусть это будут демоны, а этих, с крыльями, оставим непогрешимыми. Добавим одну сферу обитания, конечных ресурсов для пикантности. Пусть контактируют, повелевают живыми существами и учатся. Одного не учла Мать, что дети, те самые, кому были даны крылья, черствели душой, возгордившись белыми одеяниями и приближенностью к Ней. Снова и снова поднимали охладевшие к миру ангелы мечи против своих соседей по вселенной, считая тех грязными, недостойными и инородными.       Любовь, по какой-то причине, выгорала в них, хоть изначально, они сами были сотканы из любви.       И Кроули чувствовал реликтовое отчаяние, исходившее от всего сущего. Он почти слышал в своей голове шепот Небесных Сфер.       С каждой неудачей Я становилась все черствее: Я ослепла от слез, Мое сердце покрылось коркой льда от горя за своих детей, от обилия смертей, казалось, что лишь Я знаю, как нужно поступать. Земля должна была стать чем-то новым. Уникальным. Но случилось то, чего Я не предвидела. Вы, Мои дети, начали задавать вопросы, на которые Я просто не могла найти ответы. А те, которые находила, казались не правильными. Мое молчание вы расценили неуважением, и подняли бунт, но Я лишь отмахнулась от вас, загнав в бездну Ада. Но крик своих детей я не могла забыть и в тот же миг оглохла, превратилась в камень, до следующего Конца Света.       Демон хотел расплакаться. Азирафаэль так в Нее верил, но, походу, с самого Падения Бога с ними не было. Был только ее план. Богиня, как настоящий любящий родитель, швырнула своего не умеющего плавать ребенка в воду и предоставила того самому себе. Но, похоже, ребенок отказался тонуть. Какая ирония…       Время снова сделало вираж и остановилось, чуть-чуть не добравшись до точки «настоящее». Вселенная вспыхнула, сотрясаемая криком, подобному крику отвергнутого любимого сына, заживо запекаемого в горниле гнева. Но этот крик был пронизан нежной грустью и отчаянной любовью:       «Спаси его!»       На глаза Кроули вдруг навернулись злые слезы. И умирая, этот придурок думал о других. — Где он? Везде. Нигде. Он растворился в самой материи, чтобы докричаться. Но Я проснулась. Я увидела, что вы сделали! Вы нашли идеальное сочетание света и тьмы. Такое, которое отменило Армагеддон, выступив против очерствевших сердец ангелов и обиды демонов. — Ты не учла, что демоны были не созданы тобой из чистого зла. Демонами стали изначально добрые существа, — Кроули хотел судорожно заломить пальцы, но пальцев у него тоже не было. Ему хотелось плакать.       Зачем этот разговор? Почему ему не дали просто умереть, потому что жить, зная, что Азирафаэля больше нет — изощренная пытка, по сравнению с которой все выдумки Дагон — детский лепет.       Я внемлю молитве ангела. Я верну тебя на Небеса.       Неожиданно он оказался в старинной зале, залитой солнечным светом. За его спиной распахнулись огромные белые крылья, увитые золотой вязью. Такие письмена были только на крылах Люцифера, как знак материнской любви. Они же и выгорели первыми.       В руке его горел меч. Меч, который принадлежал вовсе не ему.       Обернувшись, он увидел ангелов, приклонившихся перед ним. И даже Гавриил склонил голову.       Стань моим голосом. Научи их любви. Помоги им вспомнить, зачем Я создавала их. — А Азирафаэль?       Увы. Он станет мучеником. Символом того, к чему привела эта жестокость. — В таком случае, мне не нужны твои подарки, — он выпустил из рук меч. — Если можешь — верни мне моего ангела и отпусти нас.       Ты отказываешься от власти и святости? — Я не святой, Создательница. Мне нравится пакостить и грешить. Поверь, я люблю Азирафаэля и Землю гораздо больше, чем ненавижу Гавриила. А еще… Думаю, если бы можно было научить любви, то ты бы и сама с этим справилась, — Кроули нечего было терять. Он был настолько обнажен перед Матерью, что, как говорится, не особо фильтровал базар. — Думаю, тебе будет, чем заняться, пока ты будешь разбираться в той бюрократической чуши, в которую превратились Небеса, — в его крови кипела какая-то истеричная веселость. Белая тога смотрелась невероятно нелепо вкупе с едкой и хитрой улыбкой, которая тронула его губы. — Слушай, вряд ли, конечно, такому существу как ты, будет интересно, но сгоняй на Землю. Ты должна попробовать еду, которую создали люди, посмотреть кино, послушать музыку, а то, прости, конечно, но бубнеж сфер был актуален первое тысячелетие, а потом превратился в орудие пытки.       Да будет так.       Странное свечение охватило тело Кроули, будто все тело наполнилось пузырьками шампанского. — И это, — наглеть, так уж по полной, — позвони Люциферу. Его тут недавно сын продинамил и послал далеко и надолго, мотивируя это тем, что он не очень-то стремится воплощать в жизнь амбиции отца, которого не было рядом, пока он рос, и устраивать Конец Света. Думаю, сейчас вы найдете общий язык.       Последние его слова потонули в шуме ветра.

***

— Кроули?       Сознание возвращалось толчками, будто собирая в голове однотонный пазл на тысячу частей: дыра в Ад, ветер, ноющие плечи, теплые руки на его шее и слишком легкие крылья — все это пока сумбурно вращалось в голове, сталкиваясь друг с другом. — Кроули, дорогой мой, ты меня слышишь? — шорох перьев пробивался откуда-то извне, вместе с взволнованным голосом. — Я понимаю, что мы оба готовы к смерти, но может, стоит немного побороться?       Побороться?       Глаза демона распахнулись, открывая чудный вид на чрево преисподней и взбудораженного Азирафаэля, с которым они явно поменялись местами, потому что теперь ангел сам удерживал его навесу, загребая потоки воздуха огромными крыльями, что были похожи на крылья белого аиста. И ни следа сгоревших перьев. — Святое бухлишко, Она все-таки мне не привиделась, — единственное, что смог выдавить из себя бывший сотрудник месяца по опросу адской общественности и рванул вверх.       Создавалось впечатление, что они так летали всю жизнь: синхронно и плавно. Некоторые пряди белых волос стали бурыми от крови, но ран на теле Азирафаэля больше не было. Он выглядел столь же сосредоточенным, как и в те моменты, когда ему приносили что-нибудь редкое и старинное. В какой-то момент, они буквально вынырнули из потока, взмывая от неожиданности высоко над Лондоном. Бездна, словно удильщик, оставшийся без обеда, разочарованно вздохнула и, закрывшись, клацнула зубами. — Кажется, мы живы, — мягко ступив на брусчатку набережной, ангел деловито похлопал себя по бокам и удивленно замер, доставая из ножен меч. — Что это? — Тебя интересует только какая-то зубочистка, в то время как посмотри на это! — Кроули в негодовании распахнул крылья, которые были идентичными крыльям Азирафаэля: белый верхний кроющий слой контрастировал с черными, отливающими сталью, маховыми перьями. — И что это значит? Вроде как я отказался вписываться в братию святых! И вообще… — на его губы, как и тогда, на крыше, легла теплая ладонь, прерывая поток возмущения. — Мать сказала, что оставит нас охранять Землю. Не знаю, что именно она имела в виду, но просила не терять оружие. — Ты с ней говорил? — Не особо, — он подошел вплотную к демону, нерешительно обнимая. — Просто я… ох… перенервничал и немножко перестал существовать, а потом снова начал. Ну и она меня подтолкнула к своему телу и сказала, чтобы мы не теряли оружие. — Мы? У меня тоже что-то есть? Пусть это будет пистолет! — он похлопал себя по карманам, но там было пусто, хотя, на спине ощущался странный дискомфорт. Извернувшись, он ловко достал из-за спины, прикрепленный на ремнях цилиндр из белого золота. — Да вы шутите! — Кроули повертел золотую вещицу в руках и, нажав на небольшой выступ, чуть не рухнул на задницу от ужаса. — Спасибо Мама. Гриня меня знатно тогда этой мерзостью потыкал. Чуть не развоплотил к чертям! — Ты о святом Георгии? — О нем самом. — Ты не рассказывал, — Азирафаэль выглядел безумно обеспокоенным. — Да нечего там было рассказывать. Он в меня копьем спящего потыкал. Вот и весь подвиг, — Кроли не удержался и провел рукой по мягким светлым завиткам. — Я, конечно, считаю, что копье — это ни капельки не стильно и вообще, прошлый век, но сейчас меня беспокоит другое. — Что? — Скажи, а с учетом того, что мы бессмертные и нам не нужно дышать, сможем ли мы с тобой поставить новый рекорд по самому долгому поцелую в мире?