In the Velvet Darkness / В бархатной темноте

Они переместились в дом Реджины с первой попытки, что, по мнению Эммы, было оценено не так высоко, как могло бы быть, и она несколько раз указала на это, пока Реджина нарезала и чистила ингредиенты для их позднего обеда. Сначала она удивилась, почему Реджина просто не наколдовала им еду, но потом вспомнила, что приготовление пищи было способом Реджины отвлечься и продумать все до мелочей. Ее кухня была единственным местом, где она чувствовала, что абсолютно все находится у нее под контролем. Эмма чуть подпрыгнула, устраиваясь на кухонной стойке рядом с Реджиной, свесив ноги на шкафчик внизу. Брюнетка напевала что-то себе под нос, возможно классическое, и Эмма задумалась, каково было Генри, когда его мать пела ему в детстве. Он действительно был счастливым ребенком, даже если им обоим потребовалось много времени, чтобы понять, насколько ему повезло. Эмма знала из подаренных ей воспоминаний Реджины о безграничной и бескорыстной любви, которую она дарила сыну в детстве. — Почему электричества нет, а газ есть? — спросила она. — Потому что это заклинание дело рук дилетанта, — ответила Реджина, скривив губы от неприязни, как она делала всегда, когда кто-то неумело обращался с магией. — Тебе не кажется странным, что наши дома не похожи на остальные? — В каком смысле? — Все наши вещи здесь, и лежат так же, как мы их оставили, а не как в других домах. Реджина помолчала, обдумывая ее слова и оглядев кухню, которая выглядела почти так же, как и всегда, когда Эмма была здесь. — Вообще-то, это хорошее замечание. — Спасибо. У меня бывает. — Да, бывает. Не часто, но все же, — глаза Реджины весело блеснули. Она быстро взмахнула запястьем, и в руке Эммы появилась бутылка холодного пива, а на столе перед Реджиной — бокал вина. — Считай, что это твоя награда за недавнее внушающее благоговейный трепет шоу, устроенное посредством невероятно простой магии, которую мог бы сотворить даже ребенок. — Ой, да ладно тебе. Ты меня в краску вгоняешь, — она поднесла бутылку к губам и сделала глоток. Пиво было настолько холодным, что она почти не почувствовала его вкус, но оно приятно прокатилось по ее горлу. Со второго раза Эмма ощутила вкус лучше, и он был насыщенным и чистым, и лучше, чем любое пиво на ее памяти. — Я бы предположила, что наши дома — более качественные копии, потому что мы явно были намеченными целями. Поскольку заклинание было сфокусировано на нас, то, видимо, основной его упор был сделан на создание нашей привычной реальности. Возможно, нам стоит наведаться в мой офис в участке, чтобы проверить эту теорию. По мнению Эммы, в этом был смысл. Она сделала еще один глоток пива, а затем повертела в руках бутылку, на которой не было никакой этикетки. — А что это вообще такое? — Что-то, что Люциус Адамсон варит в своей мини-пивоварне. — В Сторибруке есть мини-пивоварня? — Эмма болтала ногами, стуча пятками по дверце шкафа, чем навлекла на себя суровый взгляд, но не настоящий выговор. — Люциус был бондарем и самогонщиком в Зачарованном лесу, — Реджина взяла овощи, которые резала, и бросила их в кастрюлю с холодной водой, стоявшую над горелкой. — Он еще тогда начал варить домашнее пиво, которое, по всем отзывам, было действительно довольно неплохим. — Тут не поспоришь. На самом деле, очень вкусно, — Эмма снова поднесла бутылку к губам. — Как вышло, что я не знала об этой незаконной деятельности? — Понятия не имею. Но это наталкивает на вопрос о том, как ты вообще была выбрана шерифом, если ты настолько некомпетентна, что не знаешь даже о самой плохо скрываемой криминальной тайне этого города. — Эй, люди меня обожают и, что еще более важно, меня выбрали на безальтернативной основе. Впрочем, как и мэра, — она игриво подтолкнула бедро мэра коленом. — А кто такой бондарь? — Тот, кто делает бочки. — Это наверно очень удобно, если ты еще и самогонщик. А как ты вообще узнала о нем? — Я попросила Руби порекомендовать пиво, которое, по ее мнению, могло тебе понравиться. Она предложила обратиться к Люциусу. Эмма подавила довольную ухмылку. Реджина покупала пиво специально для нее. Мило. — Неужели весь город знает об этом месте? — Понятия не имею, — Реджина добавила соль и немного специй в соус, который готовила. — Я могу показать тебе его пивоварню позже, если захочешь. На самом деле, это просто сарай на северной окраине леса, но мы будем проходить рядом, когда снова пойдем на исследование городской черты, — она опустила деревянную ложку в кастрюлю, зачерпнув немного содержимого, и протянула ее Эмме на пробу. — Ммм. Потрясающе, — в другой жизни из Реджины вышел бы отличный повар. Даже если бы Эмма не любила ее по миллиону других причин, она могла бы влюбиться только в ее стряпню. — Может быть, я как-нибудь совершу рейд на эту пивоварню и конфискую часть его прекрасного, прекрасного продукта. Исходя из чисто официальных и профессиональных соображений, конечно. — Уверена, что он предоставит тебе немного бесплатных образцов, если ты предложишь оставить его бизнес в покое. Эмма прижала бутылку к груди в притворном ужасе. — Я надеюсь, что ты не намекаешь на то, что сотрудников офиса шерифа можно подкупить? Реджина оторвалась от приготовления еды и спокойно посмотрела на блондинку. — Не сотрудников офиса, нет. Твой отец неподкупен. А вот тебя можно было бы легко купить за кусок пирога или бутылку холодного пива. — Я возмущена тем, что ты даже просто предполагаешь такое. — Если я что и знаю наверняка, Эмма, так это то, что вами с Генри управляют ваши желудки, — меньше, чем за секунду, выражение лица Реджины из игривого поддразнивания сменилось печалью, и ее глаза закрылись при мыслях о мальчике, которого не было с ними. Недолго думая, Эмма поставила свое пиво и соскользнула со стойки, встав позади Реджины и обняв ее за талию. Реджина напряглась, склонив голову. — Все будет хорошо. Мы скоро будем с ним, — она крепче сжала женщину в своих руках, положив подбородок на плечо Реджины и чувствуя, как та расслабляется. — Все будет отлично. Ты вернешь нас к нему, я знаю это. Реджина фыркнула, но откинула голову назад, прижимаясь виском к щеке Эммы. — Ну какой из тебя Спаситель, если ты ждешь, что я сделаю всю работу, — ее ладони накрыли руки Эммы, переплетая их пальцы вместе. — Ты у нас мозги. Я — грубая физическая сила, — Эмма прикрыла глаза, наслаждаясь ощущением Реджины в своих объятиях. Это было так правильно, как ничто до этого в ее жизни. На этот раз всепоглощающая похоть, кипевшая в ней весь день, не была преобладающей. Все, чего хотела Эмма в этот момент — это защищать эту женщину, впитать, забрать себе все, что причиняет ей хоть малейшую боль. Любить ее до конца своих дней — раздался тоненький голосок у нее в голове. Они стояли так еще некоторое время, не разговаривая, просто успокаивая друг друга своим теплом, пока вода в одной из кастрюль не забурлила, и Реджина легонько похлопала Эмму по рукам, чтобы та ее отпустила. Реджина ничего не сказала и продолжила свое занятие у плиты, а Эмма запрыгнула обратно на стойку, огорченная тем, что их трепетное мгновение не продлилось хоть немного дольше. Но по тому, как Реджина поколебалась, прежде чем отстранилась от нее, Эмма поняла, что брюнетке так же не хотелось разрывать их объятие. Она потягивала пиво, наблюдая за тем, как Реджина заканчивает готовку. После того, как брюнетка сделала очередной глоток вина, другой рукой помешивая соус, Эмма вдруг заговорила. — Так, назвать меня спортивной, это был твой способ намекнуть, что я выгляжу стопроцентной лесби, верно? — она с трудом сдержалась, чтобы не хихикнуть, когда Реджина чуть не подавилась своим вином, моментально густо покраснев, прежде чем посмотрела на Эмму. — Просто спрашиваю. На самом деле, Эмма не ожидала ответа, но Реджина почти сразу взяла себя в руки, сделала новый глоток вина, на этот раз абсолютно спокойно, а затем повернулась к ней, скрестив руки на груди. — Да. Да, так и было. К чему ты клонишь? У Эммы не было заготовлено ответа на этот вопрос, поэтому она просто опустила голову и отпила пиво, избегая встречаться с Реджиной взглядом, пока та не вернулась к готовке. Черт. Она теряла голову с неимоверной скоростью. * * * После позднего обеда они отправились в участок шерифа, и, как и ожидалось, там было больше признаков жизни, чем в любых других местах, где они побывали. Недоделанный отчет, оставленный Эммой в четверг вечером, торчал из принтера, а кофеварку нужно было опустошить и вымыть, в чем определенно не было ничего нового. Реджина недовольно сморщила нос при виде бардака на столе Эммы, но ничего не сказала. Их следующим пунктом назначения был офис Реджины, аккуратный и безупречно чистый, и, по словам Реджины, такой же, каким она его оставила. Таким образом, они всего лишь подтвердили свои подозрения, но не получили никакой новой информации, поэтому вернулись к городской черте, так как это казалось их лучшей надеждой на новую зацепку. Их общение было нормальным, ну, настолько нормальным, насколько это возможно для двух женщин с зашкаливающими эмоциями, застрявшими в городе, где не было ни других людей, ни дневного света, ни звуков, да еще и окруженном странным светящимся барьером. По негласному соглашению, они поддерживали непринужденную беседу, больше похожую на их воскресные ночные разговоры, чем на жаркие перепалки, которые они вели с тех пор, как оказались здесь наедине. Вожделение Эммы вернулось в полную силу, и она немного жалела, что сейчас была ранняя зима, и Реджина переоделась в более подходящую для походов по лесу одежду. Бордовая блузка с соблазнительно открытым декольте сменилась свитером и чем-то наподобие укороченного пальто в военном стиле (одежда не входила в число того, в чем Эмма хорошо разбиралась, наряду с магией, заклинаниями и, по-видимому, женщинами). Реджина даже надела пару, без сомнения, смехотворно дорогих походных ботинок, и Эмма скучала по высоким каблукам, которые давали ей хоть какую-то надежду на то, что брюнетка снова споткнется и окажется в ее руках. С другой стороны, Реджина уверенно вышагивала впереди нее, а значит, Эмма могла беспрепятственно пялиться на задницу Реджины. И она, по крайней мере, снова надела джинсы Эммы. К девяти часам вечера, они так и не нашли ничего нового, и в завершение этого похода была проведена короткая экскурсия по нелегальной пивоварне Люциуса Адамсона. Напоследок, они вернулись на небольшую поляну, где слышали сверчков и запустили бейсбольный мяч в барьер. Быстрая проверка показала, что там ничего не изменилось. Мяч все так же висел в воздухе, застряв в барьере, а слабое стрекотание насекомых не распространялось дальше, чем на несколько сотен метров от маленькой аномальной зоны. Несмотря на то, что Реджина надменно закатила глаза на предложение Эммы, блондинка все же настояла на том, чтобы наколдовать второй бейсбольный мяч. Он с глухим стуком ударился о барьер, примерно на полметра ниже первого, и упал на землю. Реджине не нужно было произносить вслух «Я же тебе говорила», чтобы Эмма прочла это в ее плохо скрываемой усмешке. Они уже договорились, что ночевать останутся в доме Эммы, и им не нужно было произносить вслух, что они обе хотят этого, потому что именно там Генри видели в последний раз. Реджина перевезла туда кое-какую одежду, которой хватит на несколько дней. Пока она была в ванной, переодеваясь ко сну, Эмма стояла в гостиной, уперев руки в бока, и задумчиво смотрела на диван. Она была на сто процентов уверена, что не сможет провести еще одну ночь здесь с Реджиной. Только не после того, как они обе признали, что их эмоции проявляются слишком сильно, и только не тогда, когда все, о чем она могла думать, это то, как ей было хорошо прошлым вечером рядом с Реджиной, и как она хотела, чтобы так было каждый день до конца ее жизни. И в тишине, в темноте, где не было никого кроме них двоих, было бы слишком легко поддаться глупым фантазиям о том, чего никогда не будет. Любить во взрослом сознательном возрасте было далеко не так легко, как это было в семнадцать лет. В семнадцать лет, весь мир простирается перед тобой, словно сияющий горизонт возможностей. В семнадцать лет, даже Нил казался ей счастливым будущим. В тридцать с лишним лет, ты уже по себе знаешь, что жизнь несправедлива, что счастливый конец часто достается тем, кто меньше всего его заслуживает, а те, кто больше всего в нем нуждается, снова и снова наблюдают за тем, как рушатся их надежды. Риск теперь был намного выше, потому что бежать было некуда — ты уже не можешь просто вылезти из чужой постели среди ночи, стащив толстовку и деньги на такси, потому что у тебя теперь есть ребенок и куча других взрослых обязательств. Когда у тебя сын-подросток, ты уже не можешь день напролет валяться на кровати под громкую музыку, главным образом потому, что теперь такое поведение стало его прерогативой. О трехдневных пьянках-гулянках тоже не могло быть и речи, ведь теперь ты шериф, и у тебя только один полный выходной в неделю, к тому же, ты должна поддерживать образ жизни, соответствующий этой работе. Ну, и сам Генри. Что бы ни случилось, они всегда будут родителями Генри. Они всегда должны были найти способ ладить между собой ради него. И сейчас у них получалось быть хорошими родителями. Если Эмма разрушит их отношения с Реджиной, переступив через дозволенные границы только потому, что они застряли в каком-то заклинании, то пострадает в первую очередь Генри, и будет нечестно по отношению к нему, снова ставить его в ситуацию, когда его матери вцепляются в глотки друг другу. И вот, мы подошли к самой главной мысли: Реджина Миллс заслуживала гораздо большего, чем Эмма Свон. Реджина заслуживала того, кто всегда будет ставить ее на первое место, кто не причинит ей боль, кто подарит ей все счастье в мире. Эмма потратила впустую столько возможностей в Неверленде и еще бесконечное их количество перед вторым проклятием, и в заключение протупила в первые дни, когда вернулась из Нью-Йорка. Она была так поглощена своими собственными чувствами, тем, что у нее были родители, которые любили ее не так, как ей было нужно, и Нилом, и Крюком, и всем тем, что сейчас даже не имело значения. Она полагала, что Реджина несомненно подождет и будет рядом, когда Эмма почувствует себя готовой для нее. Тот, кто действительно заслуживал быть с Реджиной, никогда бы с ней так не поступил. Кто-то, кто заслуживал любви Реджины, сделал бы все, чтобы быть с ней. И уж точно этот кто-то не был бы настолько эгоистичен и самонадеян, чтобы полагать, что он единственный, кто видел истинную Реджину и единственный, кто хотел с ней быть. — Выглядишь так, словно мыслями очень далеко отсюда. Эмма резко обернулась, и, черт возьми, Реджина, в черной шелковой пижаме, босиком, без макияжа, с взъерошенными волосами, такая до боли красивая, сейчас совсем не помогала в устранении беспокойства в груди Эммы. — Задумалась. — Не навреди себе этим, — целую жизнь и несколько проклятий назад, это заявление сочилось бы презрением, но сейчас Реджина улыбалась ей почти застенчиво. Эмма пожала плечами и засунула руки в карманы джинсов, пока собственные пальцы не предали ее и не потянулись к женщине, стоявшей рядом. — Хочешь кофе или чаю или еще чего-нибудь, прежде чем мы ляжем спать? — это отвлечет ее, позволит чем-то занять себя, кроме как смотреть на брюнетку и хотеть ее, и снова смотреть, и думать о том, как ее руки будут скользить под этим шелком и касаться Реджины. — Я могу доверить тебе разогреть воду? Эмма закатила глаза, но ничего не ответила. Направляясь в свою маленькую кухоньку, она бросила еще один взгляд на Реджину, которая устроилась на диване, поджав под себя ноги, и достала книгу, начатую прошлой ночью. Через несколько минут, Эмма вернулась в комнату с двумя кружками кофе, и Реджина подняла глаза, так нежно улыбнувшись ей, что Эмма снова подумала о том, что именно так все и должно было быть: заботиться друг о друге, делить совместный быт, быть вместе. Она тяжело вздохнула, опускаясь на диван. — Уверена, что завтра мы со всем этим разберемся, — произнесла Реджина, неверно истолковав несчастный вид Эммы, и решив, что блондинка расстроенна из-за заклинания, а не из-за глупых мечтаний о чем-то невозможном. — Да, я знаю, — и она знала. Она все еще была полностью уверена, что Реджина сможет решить их проблему. Только была значительная часть Эммы, которая теперь не хотела, чтобы это заклинание закончилось так скоро, потому что быть с Реджиной так, как сейчас, было довольно близко к совершенству, за исключением разве что отсутствия Генри. — Хочешь, я зажгу свечи? Реджина покачала головой. — Нет, если только ты сама этого хочешь. Впервые с тех пор, как они оказались здесь заперты, Эмма перевела разговор на Генри. Не о том, как сильно они обе скучали по нему, что было само собой разумеющимся, а об их жизни Нью-Йорке, рассказывая разные забавные истории. Оглядываясь назад, Эмма осознавала, что их семья не была полной, и Генри, очевидно тоже это чувствовал. Без своих воспоминаний, они не понимали, что было не так, зато теперь Эмма знала, что им обоим не хватало Реджины. Но вслух она этого, разумеется, не сказала. Она рассказывала Реджине о научно-популярных викторинах, которые выигрывал их сын, об их совместном разочаровании в Музее Американской истории, о том, как они попали под ливень в Центральном парке, после которого они оба провалялись с ужасной простудой в течение нескольких дней, и о ее бесполезных попытках затащить Генри в магазин за одеждой, поскольку он вырастал из своих вещей быстрее, чем она успевала их покупать. Рассказывая все это, Эмма вспоминала о свойственных Генри чертах и мимике, которые определенно указывали на то, что он был сыном Реджины Миллс, даже когда самой Реджины рядом не было. И, хотя брюнетка слышала некоторые из этих историй уже много раз, Реджина упивалась каждым рассказом, потому что она могла всю ночь слушать, каким замечательным был ее сын. Вторая кружка кофе плавно превратилась в третью, когда Эмма наконец-то выдохлась. Они молча потягивали свои напитки, тишина и темнота снова уютно окутали их. — Можно задать тебе личный вопрос? — спросила Реджина, и Эмма усмехнулась правильному употреблению слова «можно». — Смотря какой. Я думала, мы решили избегать всяких эмоциональных тем. — Ты не обязана отвечать, — Реджина выглядела настолько серьезной, что Эмма сглотнула, боясь, что она действительно не сможет ответить, что бы это ни было. — Просто я заметила, что в твоем доме почти нет вещей Крюка, и ты о нем совсем не упоминаешь. Эмма медленно кивнула. Она давно гадала, когда же Реджина снова поднимет тему Крюка. — Это не совсем вопрос. — А это не совсем ответ, — Реджина опустила голову, чтобы избежать взгляда Эммы, когда продолжила. — В последнее время ты казалась не в своей тарелке, и я… я беспокоилась за тебя. Ее первым побуждением было сказать, что в этом нет необходимости, но ей нравилось, что Реджина беспокоится о ней, поэтому она решила сказать правду. — Сейчас мы даже не вместе. Мы поссорились из-за Генри и той истории с выпивкой. Я сказала ему не возвращаться, пока он не будет готов извиниться. Вероятно, он все еще не готов. — Ох, — Реджина бросила на нее быстрый взгляд. Эмма заметила в нем легкую обиду за то, что блондинка ни разу не обмолвилась о том, что что-то не так, хотя инцидент с выпивкой был почти два месяца назад. И это, очевидно выглядело в глазах Реджина так, будто Эмма скрывает от нее такие важные вещи. На самом деле все было не так, как выглядело сейчас. Эмма четко разделяла отдельные сегменты своей личной жизни. Эмма и Крюк были одним сегментом, Эмма, Реджина и Генри — были лучшим сегментом, а еще были Эмма и Реджина, которые были самым пугающим сегментом. Это были три очень разные части ее жизни, и блондинка не часто позволяла им пересекаться. Она устроила свою жизнь, внимательно следя за тем, чтобы держать их порознь. Она вздохнула. — Даже когда мы были вместе, он не… я хочу сказать, я не… — она вздохнула и погладила большим пальцем кружку с кофе, которую Генри подарил ей на прошлое Рождество. — Это дом Генри, и Крюк не может здесь оставаться. Это было бы непонятно и смущающее для Генри. Это не имело никакого отношения к Генри. Она никогда не предлагала Крюку остаться, потому что если он оставался в доме Эммы, то Эмма не могла уйти. А Эмма никогда не оставалась у него на всю ночь, даже в те недели, когда Генри был с Реджиной, потому что она просто не могла засыпать и просыпаться рядом с ним. Она смотрела ему в глаза и понимала, что привязала его к себе обещаниями, которые хоть и не произносила вслух, но точно знала, что никогда не сможет сдержать. Он же считал ее обязательства действующими только потому, что она никогда не противоречила его предположениям. И сейчас, в темноте ночи, чувство отвращения к себе накатывало на нее, потому что Эмма отчетливо осознала, что использовала Киллиана, как другую форму побега от себя и своих мыслей. Пока она была с Крюком, ее истинные чувства были в безопасности, скрыты и заперты под семью замками, и это было несправедливо по отношению к ним обоим. — Для Генри? — Реджина явно на это не купилась. — Он всего лишь ребенок. Ему не нужно, чтобы его жизнь усложнялась из-за мужчин, с которыми встречаются его мамы, — Эмма прикусила губу, не в силах придумать более правдоподобной лжи. — Ты не встречаешься с мужчинами, во множественном числе, Эмма. Ты была с ним больше двух лет, — сказала Реджина. Это было правдой, но все равно казалось ударом ниже пояса, и Эмма бросила на нее взгляд, откровенно говоривший об этом. — И вообще это не мое дело. Прости. Я не хотела влезать в твою личную жизнь. — Нет, все в порядке. Я просто… — она продолжала вертеть кружку в руках. — Обычно мы не говорим на такие темы. Ну, я не говорю. Я не особо хороша в этом. Реджина кивнула, всем корпусом поворачиваясь к Эмме. — Я хотела дать тебе понять — видимо, не особо умело — что если ты когда-нибудь захочешь поговорить на подобные темы, то ты можешь прийти ко мне. Я не стану тебя осуждать. Эмма не смогла скрыть недоверия в своем голосе. — Ты? Не будешь осуждать? — Я сказала, что не буду осуждать тебя. Я не обещала быть такой же лояльной по отношению к этому пирату или твоим родителям-идиотам. Они обе усмехнулись, потому что Реджина теперь дружила со Снежкой и Дэвидом, и их отношения были хоть и сложными, но определенно семейными. Они снова погрузились в молчание. Через несколько мгновений Реджина сдвинула левую ногу и подсунула ее под бедро Эммы. Блондинка не задумываясь положила руку на лодыжку Реджины, чувствуя ее тепло сквозь шелк. — Знаешь, с Робином я никогда не чувствовала, что это абсолютно правильно. — Что? — Эмма в шоке повернула голову. Реджина поставила свой кофе и сложила руки вместе, сжимая большой палец правой руки левой рукой и чуть потирая его. — Конечно, это крайне волнующе, когда за тобой ухаживают. И он был хорошим человеком, — она покачала головой. — Точнее, он и сейчас хороший человек. А Роланд — замечательный мальчик. И я не сомневаюсь, что со временем мы могли бы полюбить друг друга и жить в свое удовольствие. Но он не был… — Дэниелом? — Нет, он совсем не был похож на Дэниела, — согласилась Реджина. В ее глазах все еще мелькала боль, и Эмма с удивлением подумала о том, как сильно Реджина, должно быть, любила Дэниела, если даже просто его имя, произнесенное вслух так на нее действовало через пять десятков лет и всего, что произошло с тех пор. — Но я не это хотела сказать. Он не был для меня всем миром. Я не была влюблена в него. Это шокировало Эмму еще больше. — Но я думала, что Робин был твоей родственной душой? — Это не то же самое, что Истинная любовь, хотя может и совпасть. Вы можете быть родственными душами с кем-то и никогда не выйти за пределы очень глубокой дружбы, — Реджина уставилась в неподвижную точку на спинке дивана и царапнула ногтями по ткани. — Потом я задумалась, что может быть людьми, которые были предназначены друг для друга, были тот Робин, который никогда не встретил Мэриан, и та женщина, которой я могла бы стать, если бы ушла от Леопольда. Я всегда чувствовала, что я не та, кого он видит, когда смотрит на меня, что, возможно, у него есть какое-то идеализированное видение того, кто я есть или могла бы быть, — она покачала головой. — Наши отношения не были идеалом, но я хотела дать ему шанс, потому что были моменты, когда было так легко поддаться его привязанности и близости, и прошло уже невероятно много времени с тех пор, когда я… ну, когда я чувствовала, что кто-то настолько заинтересован во мне. И все же, эти отношения всегда были больше похожи на работу, — Реджина подняла взгляд на Эмму, ища на ее лице признаки понимания. — Ты понимаешь, что я имею в виду? Эмма кивнула. У нее было отчетливое ощущение, что за этим скрывается что-то еще, но она не представляла, что именно. Однако, она прекрасно понимала каково это, когда твои отношения требуют от тебя постоянных усилий. — И, это может прозвучать эгоистично, — продолжала Реджина, — но я не готова была пожертвовать всем, чем дорожила все эти годы, чтобы довольствоваться чем-то, что казалось просто приемлемым и хорошим, а не чем-то от чего замирало сердце. Как ни крути, я никогда не смогла бы заменить Робину его жену, а он никогда не смог бы… — она повертела шеей, словно разминая ее и выдохнула. — Я бы никогда в него не влюбилась. Он никогда бы не стал любовью всей моей жизни, — она протянула руку и положила ее поверх ладони Эммы, лежащей на ее ноге. — Отчасти поэтому мне было так легко простить тебя за то, что ты сделала. — Тогда почему ты ни с кем не встречалась и не ходила на свидания с тех пор? — честно говоря, Эмма предполагала, что Реджина тосковала по Робину и своей утраченной великой любви. Кроме того, она была потрясена, узнав, что родственные души, волшебная пыль и все это дерьмо, не обязательно должны были стать твоей судьбой, во что все заставляли ее верить. — Никто не приглашал. Видимо, моя репутация все еще имеет слишком большую популярность в этом городе. Эмма сразу поняла, что это еще одна ложь или, как минимум, очередная попытка самоуничижения, за которую Реджина слишком легко зацепилась, чтобы Эмма отреагировала на это нормально. Были люди, которые приглашали Реджину на свидание. Эмма вспомнила один летний денек, когда она зашла пообедать к Бабуле, и когда ее чуть не разорвало от ярости и ревности от того, что она услышала, как какой-то парень, появившийся в городе после второго проклятия, бывший дворянин из Королевства Мидаса, друживший с Кэтрин и Фредериком, строил планы пригласить Реджину на ужин. Он был молод и красив, и, вероятно, собственноручно побеждал драконов, потому что, судя по его словам, это не было так уж сложно, как думала Эмма. И он решил, что у него есть шанс, о чем он увлеченно вещал своему приятелю, а Эмма в этот момент хотела лишь подскочить к нему и предупредить, чтобы он держался подальше от ее женщины. Только в тот момент рядом с ней сидел Крюк, а Реджина ей не принадлежала, и она не имела права так себя чувствовать, поэтому она с трудом заставила себя проглотить вставший поперек горла персиковый пирог, и вместе с ним протолкнула свое горе и беспомощность как можно глубже. — Ты снова задумалась, — вернула ее в реальность Реджина. Эмма посмотрела на их руки, а потом на лицо Реджины. Она была так красива и беззащитна, и Эмма признала, что у них была крайне веская причина, по которой они действительно не должны были начинать обсуждать что-либо эмоциональное. Потому что теперь Эмма была ошеломлена тем, как много она чувствовала к Реджине, и ощущала себя невероятно глупо от того, что никогда не рассказывала ей об этом. — Почему Кэтрин до сих пор Кэтрин, а Джим стал Фредериком после падения проклятия? Реджина рассмеялась неожиданной смене темы. — Они оба хотят быть лучшими версиями самих себя, — она поджала губы. — Джим не был счастливым человеком, а Фредерику нравилось быть рыцарем, и он любил Абигейл. А Кэтрин никогда не была счастлива в качестве дочери Мидаса. И конечно, у нее не вызывала восторга перспектива быть с твоим отцом, ни в одной из реальностей. Но Кэтрин — она же адвокат и более сильная, более независимая женщина, чем Абигейл. Личность Кэтрин дает ей выбор, которого у Абигейл никогда бы не было. Во многих отношениях она ненавидела жизнь пустой принцессы так же сильно, как ее ненавидела бы и ты, если бы выросла в том мире. Они часто обсуждали то, как Эмма на самом деле была рада, что выросла в Америке двадцатого века, а не в Зачарованном Лесу, потому что она не смогла бы жить там в роли принцессы. Реджина время от времени поддразнивала ее по поводу чудесных платьев, которые ей пришлось бы надеть, и Эмму нервно передергивало при мысли о том, что Белоснежка сочла бы подходящим нарядом для своей дочери. Но еще одной вещью, о которой Эмма всегда думала, но никогда бы в этом не призналась, было то, что худшей частью взросления с родителями, было бы отсутствие Реджины в ее жизни. Они были бы настоящими смертельными врагами, находящимися в вечной стадии войны. У них никогда не было бы Генри. Эмма никогда бы не увидела такой нежной улыбки Реджины, в те моменты, когда брюнетка баловала Генри — или ее, потому что ее Реджина баловала тоже — и никогда бы не увидела ее такой мягкой, подготовленной ко сну, в пижаме, глядящую на нее таким нежным взглядом с тихой теплотой. — Я не влюблена в Крюка, — выпалила она прежде, чем смогла остановиться. — Я знаю. — Знаешь? Откуда? — Потому что я знаю тебя, а ты знаешь меня, — сказала Реджина, повторяя слова Эммы, сказанные немного ранее. Она чертила ногтями линии на тыльной стороне ладони Эммы, и Эмма знала, что ее рука дрожит, но старалась дышать ровно. — Потому что ты окунулась во все это, не подумав. Потому что ты так часто совершаешь неправильные поступки, руководствуясь правильными причинами, а затем тратишь слишком много времени, пытаясь исправить ситуацию, хотя это и не всегда возможно. Потому что иногда ты слишком стараешься быть той, кем, как тебе кажется, хотят тебя видеть другие люди, а не той, кто ты есть на самом деле. И, поверь мне, я знаю, как трудно притворяться кем-то, кем ты не являешься. Эмма чувствовала, как слезы щиплют ее глаза, и это становилось слишком, слишком тяжело, поэтому она убрала руку и сделала то, что делала лучше всего: она сбежала. — Мне реально нужно в туалет. Сейчас вернусь, — вскочив с дивана, она успела заметить разочарование, промелькнувшее на лице Реджины, но не смогла заставить себя остановиться. Когда она вернулась, Реджина мыла их чашки, держась отстраненно и официально. Сейчас она была больше похожая на мэра, которого Эмма впервые встретила, чем на женщину, которая стала ее самой близкой подругой. — Тебе стоит лечь в моей комнате сегодня, — сказала она, пытаясь изобразить небрежный тон, словно это было совсем не важно. — Ты совсем не спала прошлой ночью, а этот диван не такой удобный. Реджина обернулась, вытирая руки кухонным полотенцем и пристально глядя на нее. — А ты, похоже, выспалась довольно неплохо. Что она могла сказать? Что это было из-за компании, а не из-за места? Что рука Реджины на ее шее имела на нее самый умиротворяющий эффект, чем что-либо еще в этом мире? — Да, но ты заслужила сон в настоящей кровати, и я не думаю, что у нас остались основания полагать, что одна из нас может исчезнуть посреди ночи. — Полагаю, что нет, — Реджина чуть наклонила голову и глубоко вздохнула, прежде чем сложить полотенце и аккуратно разместить его на кухонной стойке. Она казалась разочарованной, что смутило Эмму еще больше, потому что… Реджина ведь не могла хотеть провести еще одну ночь с ней на диване, правда? Возможно, она просто хотела обычного человеческого контакта, потому что ее беспокоила их изоляция и слишком личные разговоры. И теперь Эмма чувствовала необходимость исправить это. — Я могла бы… хм… посидеть в кресле в моей комнате, если ты все еще переживаешь. Реджина нахмурилась. — Ты не будешь спать в кресле, Эмма. — Я и не собираюсь спать. В любом случае, мне будет спокойнее, если я смогу присматривать за тобой, пока ты спишь, — да что не так с ее ртом, который несет всякую чушь не посоветовавшись с мозгом? Она говорила сейчас как какой-нибудь сталкер. Эмма прочистила горло. — Так что… да, ты, в общем, иди наверх, а я присоединюсь к тебе, когда закончу здесь, — она улыбнулась ей улыбкой, которая, как надеялась блондинка, была ободряющей. — В этом нет необходимости. Не сомневаюсь, что ты вполне успешно сможешь присматривать за мной даже отсюда. — Да? — Если только ты не предлагаешь нам разделить твою кровать. Глаза Эммы расширились от этих слов, и ее разум наполнился картинками всего, что она хотела бы сделать с Реджиной Миллс, если бы брюнетка оказалась в ее постели: обнаженная Реджина, извивающаяся и скулящая под ней, умоляя об освобождении, когда Эмма медленно вела бы влажную дорожку языком вверх по внутренней стороне ее бедра, руки бы исследовали гладкую кожу, зубы царапали и вызывали мягкие стоны. — Нет, это не то, что я… — она замолчала, увидев улыбку Реджины, и поняла, что та лишь поддразнивает ее. Эмма почувствовала, как ее плечи расслабились. — Я только переоденусь во что-нибудь, а потом можешь ложиться. Она юркнула в свою спальню, а Реджина следовала за ней по пятам. Эмма нашла одежду, в которой была прошлой ночью, и взяла ее. Не потому, что от этих вещей пахло Реджиной, а потому, что они были удобными. Да, удобными. Она прижала их к груди, а Реджина все так же стояла у двери, прислонившись к стене и наблюдая за ней. — Что ж, кровать, очевидно, здесь, — она качнула головой в сторону огромной кровати, занимавшей большую часть комнаты. Блондинка не могла смотреть на нее, не думая о том, что Реджина будет спать в ее постели, между ее простынями, где Эмма так долго и отчаянно хотела ее. — Очевидно, — согласилась Реджина. — И, да, — она покачала головой, чувствуя себя некомфортно от собственного смущения. — Я заведу будильник на шесть, — она сделала несколько шагов вперед. — Ты знаешь, где меня найти, если я тебе понадоблюсь, — и, серьезно, это было лучшее, что она могла сказать? — Знаю. — Тогда спокойной ночи, — она опустила голову и попыталась пройти мимо Реджины, убежать из этой спальни, прежде чем она сделает всю эту ситуацию еще более неловкой, чем ей уже это удалось. — Эмма? Она остановилась, замерев на пороге. Черт, так нечестно. Дурацкое Криптонитовое имя. Эмма обернулась, и Реджина стояла перед ней, закусив нижнюю губу, глядя на нее из-под ресниц, и — нечестно, нечестно, нечестно — это было безумно сексуально. Реджина подняла руку и накрыла ладонью щеку Эммы. Блондинка резко втянула воздух, почти вздрогнув от неожиданного прикосновения. Эмма завороженно смотрела, как показался кончик языка Реджины, быстро увлажнив полные губы. Темные глаза изучали Эмму, а затем брюнетка медленно наклонила голову вперед, остановившись в паре сантиметров от ее губ. — Закрой глаза, — прошептала Реджина. Это было самым последним, что бы Эмма хотела сделать, но она все равно послушалась, потому что Реджина попросила таким голосом, которому Эмма никогда бы не стала сопротивляться. Она почувствовала, легкое надавливание на свою щеку и, подчиняясь ему, слегка наклонила голову, а затем самые мягкие губы в мире прижались к ее коже. Реджина поцеловала каждое веко, потом чуть ниже, щеку, медленно двигаясь вбок, пока не коснулась поцелуем кончика носа Эммы. Спустилась ниже, добравшись до очертания линии челюсти, и вдоль нее к подбородку, прежде чем невесомо скользнуть вверх и поцеловать уголки губ блондинки. И, наконец, Реджина мягко надавила пальцами, чуть приподнимая голову Эммы, и губы брюнетки прижались к ее губам. Из всех миллионов вариантов их первого поцелуя, которые представляла себе Эмма — она думала об этом почти каждый день, даже когда старалась не думать — она никогда не представляла себе что-то настолько нежное и чистое. Она полагала, что естественной составляющей между ними будет страсть. Возможно, даже ярость, судя по тому, как часто они спорили. Зубы и языки, извивающиеся и стонущие, горячие и жаждущие — вот, что она предполагала. Но рука Реджины была мягкой и теплой на ее щеке, пальцы невесомо накрывали кожу, в то время как большой палец поглаживал подбородок, а губы Реджины были почти шепотом напротив ее собственных. Ее поцелуй был легким, и в нем было столько трепета и обожания, что сердце блондинки замерло. Эмме хотелось погрузиться в это нежное касание и никогда не останавливаться, потому что ощущение от того, как ее целовала Реджина, было верхом чувственности. Ласка губ Реджины была не просто одним поцелуем: это была тысяча крошечных поцелуев, прикосновений губ к губам, иногда затяжных и долгих, но всегда не вполне достаточных. Поцелуй Реджины был серией едва слышных вздохов и гортанных низких звуков, вибрировавших у ее рта и заставлявших все ее тело содрогаться от желания. А потом все закончилось. Реджина медленно отстранилась, оставив на ее коже несколько последних легких поцелуев, которые показали ее нежелание заканчивать это. Эмма снова открыла глаза и увидела улыбающуюся Реджину, и глаза брюнетки были темными и теплыми. — Спокойной ночи, Эмма. — Ага. Реджина проскользнула в спальню и тихо закрыла за собой дверь, оставив Эмму стоять в коридоре, ошарашенную и растерянную, но наполненную невообразимой надеждой и желанием. Блондинка поднесла пальцы к губам и уставилась на закрытую дверь перед собой. Твою ж мать. * * * На другом конце города, невидимый и неслышимый никем из обитателей, бейсбольный мяч вырвался из места своего заточения в барьере, упав на другую сторону городской черты.