The floating bubble

— Он такой… — Чонин качает головой, прикрыв глаза. — Я не могу описать. Чан заботится обо мне, ему действительно не всё равно, что произошло у меня за день. Думаю, — криво улыбается и смущенно ведёт плечами. — Я больше не по девушкам. Ну, не до конца. Джисон молчит, сжимая в руках стаканчик с кофе. С карамельным латте, если быть точным — вкусно. — Ты не подумай. Мне стыдно говорить о таком, но… Я только тебе могу довериться. Ты же не против, Джи? — Нет, конечно. Всё нормально. — Я брею ноги, чувак, — услышав, что сам только что произнёс, Чонин коротко ржёт. — Это пиздец, знаю. И у меня может встать на то, как Чан ходит без футболки по дому. Ян косится в сторону небольшой группы девушек, которые стоят рядом. Дамы никак не могут решить, куда им присесть и где лучше повесить куртки. Чонин дожидается, пока они отойдут подальше, потому что данный разговор точно не для чужих ушей. — Клянусь тебе, ещё месяц назад я был противником геев. Не лесбиянок, — он строит лицо. — Потому что уж извини, но девчонка плюс девчонка — крутяк. Я смотрел порно. — Блин, ты отвлёкся от темы. Джисон чисто машинально вспоминает о Хёнджине и о том, как сексуально тот выглядит в том, в чём приходит на работу. Он уверен, что если надеть на старшего мешок и сделать прорези для рук и головы, то всё равно Хёнджин будет вызывать в нём бурю тех же чувств. Хан никогда не видел старшего даже полуголым, но отчего-то уверен, что почувствует восторг и поймёт по полной всё то, о чем говорит друг. — Да, так вот, — это ахуенно. — Что именно? — Когда тебя, грубо говоря, трахают в задницу. А ещё, ты только не пей сейчас, окей? — Чонин указывает тонким пальцем с серебряным кольцом на кофе, — Отодвинь-ка в сторону, вот так, — Ян дожидается, пока ничего непонимающий Джисон сделает то, о чём он просит. — Я отсосал ему уже два… нет, пять раз — это ахуенно. Я понимаю баб, которые говорят, что от вида отличного члена у них чуть ли не слюни текут. Это пиздец. Старший в культурном шоке от откровенности и информации в целом. — Пиздец. — Именно об этом я и говорю. — Но он не знает?.. Чонин отрицательно качает головой и, кажется, даже грустнеет. — Я ему ещё ничего не говорил. — Тебе обязательно нужно рассказать. «Что же ты сам не скажешь Хёнджину, раз такой умный и раздаёшь советы направо-налево», — говорит внутренний голос с большим укором. Хёнджин творит странные вещи, Джисон идёт у него на поводу, просто потому что. Даже папа сделал замечание, что Хан приходит поздно домой, иногда и вовсе за полночь. Конечно, он уже взрослый, но родительская забота была и будет всегда. Джисон даже не пытается соврать, говорит, что так нужно было, и работу искать он продолжает. Хёнджин дарит зеркало. Двадцать на двадцать, обрамленное темно-коричневым деревом, и открытку. Хан её не читал — неудобно как-то раскрывать при хёне, но принял. В себя, вокруг себя — везде. И плевать, что прошло три дня; Джисон понимает к чему намёк, но не считает большие глаза преимуществом — не в его случае. Старший говорит, что чувствует себя так, будто пропустили через соковыжималку и: «Мне нужно переодеться, пожалуй. Хочешь покушать?». Джисону, вообще-то, не нравится, что почти всех их встречи сводятся к еде, которую покупает или же покупал Хёнджин. Хан отказывается и неловко присаживается на диван, намереваясь просто залипнуть в телефон. Это дело последнее, когда. — Красиво… Джисон завороженно выдыхает, раскрывает рот от удивления-восторга, хотя мелкой догадкой осознает, что ведёт себя как придурок. Здравомыслящие люди в подобном красоты не видят, разве что эстеты или художники. Джисон ни из первых, ни из вторых. Длинный шрам простирающийся практически по всему хребту очень заметен. Хёнджин немного улыбается, находясь вполоборота. Хван никогда ни перед кем посторонним не остаётся с голым торсом, но с младшим просто так вышло. Нет стеснения, нет неловкости. Просто потому что. Левая рука Джисона шлепает его же правую — не трогай, дубина. Хан, наверное, из той группы людей, которые прямо тащатся от подобного, потому что испытывает какой-то бешеный восторг (кажется, из-за того что это Хёнджин). — Потому береги спину. Ну же, — говорит очень тепло, младшему на секунду идёт картинка, что вот прямо сейчас он пьёт горячий чай с тыквенным пирогом — те же ощущения. — Выпрямись, Сон-и. — Что случилось? — Сколиоз случился. А ещё кифоз и прочие прелести. Ну, пожалуйста, береги спинку, — повторяет Хёнджин, совсем умилительно изогнув брови. — Это очень больно? — Приятного мало, поверь. Старший отворачивается, чтобы аккуратно сложить водолазку; Джисон немного паникует, потому что то, что он собирается сделать, очень шокирующе и будет являться полным нарушением границ личного пространства. — Я намереваюсь поцеловать это, так что не оборачивайся резко, хорошо? В противном случае ты ударишь мне по лицу или в живот локтем. Мне будет больно. Хёнджин глухо смеётся: — Что? Животным многое простительно, потому что они неразумны и мыслить рационально, как человек, не могут; оттого Джисон и целует. Джисону будет больно не из-за удара локтем, вовсе нет. Вообще, это странно и непривычно. Первый поцелуй получился сухим, краснющим, как и лицо Хана в тот момент, а ещё чересчур робким. Хёнджин просто замер, Джисон (почти) умер. Во время второго Джисону показалось, что выдохнул с надрывом старший не из-за того, что это было неприятно и неожиданно, а из-за того, что ему было пусть и самую кроху, но приятно. — Что ты хочешь делать дальше? — сипло спрашивает Хёнджин. — Поцеловать тебя… по-нормальному?.. Если, конечно, я могу… Хотя, вообще-то, мне бы очень хотелось, потому что… Ну, если ты не против. Джисон то и дело запинается, изо рта выливается вода, не иначе. Речь, ни то что мысли, нельзя привести в порядок. Слава Богу, что Хёнджин не может видеть эти жалкие, как кажется Хану, попытки не умереть на месте от смущения, потому что всё ещё не смотрит лицом к нему. «Боже, идиот, ты же не малолетка.» «Соберись, тебе гордые двадцать два! Возьми инициативу в свои руки и будь напористым!» А какой-то хилый, совсем тоненький голосок тихо-тихо говорит, что Хёнджин-хён обязательно поймёт и всё будет хорошо. Джисон по жизни ни то что бы оптимист, но старается думать, что даже из беспросветной темноты рано или поздно выберешься. В общем-то, это помогает. — Я не против. Джисон быстро обхватывает за шею, запуская пальцы в мягкие тёмные волосы, а потом окончательно теряется. Смотрит пару мучительно долгих секунд своими большими глазами, надеясь не увидеть никакого намёка на шутку или отказ. Сердце колошматит не в ушах и не в пятках — оно разрывает лёгкие и трахею. Джисон уверен, что если хёнджиновские губы не коснутся его, то он войдёт в неутешительную статистику умерших до двадцати пяти от остановки сердца. Хан не знает, сколько времени ему бы понадобилось на «решиться», но Хёнджин помогает. Чонин говорит, что человек должен подходить ему по характеру и интересам; Джисону хён подходит, кажется, по всем возможным критериям и параметрам. Старший касается пальцами линии челюсти, целует как можно нежнее, ведь у Джисона так глупо обветренны губы, а никаким бальзамом он упорно не хочет пользоваться. Хёнджин всё-таки чувствует привкус металла, когда немного забывается, и, отрываясь, извиняется со всей искренностью. — За что ты извиняешься, хён?! — на чуть повышенных тонах спрашивает Джисон. Его взгляд всё никак не может зацепиться за какую-либо часть тела старшего; Джисон хочет расплакаться от всего этого. — Если понадобится, сдери мне кожу, но только не проси прощения за то, что сделало меня счастливым. Я люблю тебя. Джисону не сложно было произнести. Но будет сложно принять «я тебя нет». Минхо лениво отвечает бывшей коллеге, которая ранее не могла взять у него номер, зато сейчас активно пишет и всеми намёками пытается вытащить на свидание. Ли скучно; она не понимает, что не на того нарвалась. Вообще, Ли обидно. Окей, но ещё ни разу парень не называл его чужим именем. Минхо это не ранило в самую душу, но неприятный горький осадок остался. Минхо обязательно кое-что проверит завтра утром, а пока можно немного помучить На Соми, в которую так глупо влюблён Уджин.