The floating bubble

«Ты приедешь?» «Нет.» «Ясно. Значит, тебе перед этим мальчиком стыдно. Я же говорил, что тебе не всё равно. Боишься, что опять будешь стонать его имя, поэтому и трусишь. Тебе всегда нужно было разжёвывать и класть в рот, только потом до тебя начинало доходить. Знаешь, я уверен, что ему очень плохо сейчас. Лежит, наверное, у себя на кровати и переживает безмерно или делает куклу Вуду с моей фотографией, чтобы потом повтыкать в неё иголки и сжечь.» «Не неси ерунды. Он не такой.» «Какой «не такой»? Не гей? Или не хочет убить меня, потому что знает, что ты трахаешь меня?» Минхо начинает злиться. Готовится закашляться раздражением, завистью и нетерпением, которые на глазах вырастают. Как же просто вышло: он — похоть, Джисон — любовь. Правильно внутренний голос кричал, что с таким как Хёнджин бесполезно даже пытаться начинать, но в противном случае отступление значило сильнейший удар по самооценке. Однако Хван Хёнджин ему нравился по-настоящему. «Сон-и наверняка стонет так же тихо, как и ты, но зато искренне и с чувством. Уверен, что он из сладких мальчиков, которым нужна романтика и нежные занятия сексом каждый вечер. Создали бы, блять, ахуенную идиллию.» «Если ты не перестанешь, я даже читать не буду. Минхо, хватит. Не говори про него такие вещи.» Минхо продолжает. Пока всё не выплеснет, не закончит. Это как же надо было так нарваться, вляпаться в подобную историю, так ещё и иметь к ней самое что ни на есть прямое отношение. «Под него бы ты даже прогнулся. Скулил бы, как щеночек, и почти плакал бы от счастья. Потом секс в душе на следующее утро в выходной день. Покупка ебучих разноцветных гирлянд, заранее, чтобы на Новый год. Обед в милой кафешке, вновь ленивый секс, просмотр фильмов в обнимку. Секс-секс-секс. Ой, прости, занятия любовью 💞 Ссорились бы вы, конечно, нечасто. И из года в год — всё у вас нежненько и приторно. Так, что мне хочется блевать. Два кретина — вот кто вы.» Хёнджин всё-таки читает, но Минхо больше не пишет. Вообще, ливни — не романтика. Ни на йоту, ни на молекулу, потому что холодно, на дворе настоящая осень, а болеть нельзя в этой жизни совсем. С волос Хёнджина буквально текут ручьи, впитываясь в шарф и пальто, которое потом очень долго будет сохнуть. Джисон о себе не думает — второе дело, ведь главное, чтобы хён не простудился и не слёг с температурой. Хан смеётся вдруг, хохочет от души; Хёнджин делает то же самое, но лишь из-за того, что подхватил смешинку. Так смеются взрослые и сдержанные люди, — почему-то думает младший, в груди теплеет, несмотря на всю промокшую одежду. — Хён, у тебя покраснел нос. Кажется, ты замёрз. Джисон говорит откровенные глупости, потому что ведь и так понятно. — Ты не зайдёшь ко мне домой, да? — Зайду. В ботинках хлюпает вода, ноги коченеют и неплохо бы принять горячую ванну или залезть под душ. Джисон закусывает изнутри щёку — слишком рано и… всё, о чем он думает, слишком. Хёнджин вешает пальто на вешалку и цепляет за дверцу шкафа в прихожей. Если повезёт, то к утру станет более-менее сносно, хотя вряд ли. Хан надеется, что у старшего есть в запасе другое пальто или куртка. — Хён, у меня ноги насквозь. — Ну, — он ладонью встряхивает мокрые пряди волос. — Может, быстро пробежишь в ванную? Я могу принести тебе другую одежду, вот только у тебя на два размера меньше… Не важно, — он забирает кожанку. — Быстренько иди и грейся. Невольно разглядывая полки с душевыми принадлежностями, полотенца бордового цвета и даже пену для бритья, Джисон хочет восторженно сказать: «Классно». Хёнджин вокруг себя создаёт такое же строго-красивое, до замирания сердца правильное. То, что кажется жизненно необходимым ему. Джисон открывает воду и затыкает слив — теплая ванна поможет, просто обязана. Он стягивает с себя одежду и кричит Хёнджину, спрашивая, куда её деть. Старший говорит, что просто закинуть в стиральную машину и поставить на самую быструю программу; Джисон молится, что задержится здесь дольше, чем вещи будут стираться. Опустившись по грудь в тёплую воду, Хан блаженно прикрывает глаза. Так хорошо, что можно ненароком и уснуть. — Я могу войти? — Хёнджин стучит дважды. — Конечно. Очень важное правило: вести себя так, как повёл бы себя гетеросексуальный парень, а потому: «Не смотри вообще в сторону Хёнджина», «Влипни глазами в промежутки стыков плитки и думай о бабочках». Почему именно о них — неизвестно, но, слегка поразмыслив, Джисон сравнивает их с теми, которые живут в животе и начинают порхать крыльями, когда думаешь о Хване. Джисон даже после поцелуя и «я тебя люблю» ощущает ментальный дискомфорт. Не нужно было спешно уходить, не услышав ответ, но хотя бы попрощался прилично. «Пока, хён. До завтра», — не настолько ужасно. И всё-таки Хёнджин в одних домашних шортах, Джисон голый лежит в ванной, мечтая в ней же утонуть, ведь фантазия — пропади оно всё. Зачем думать так много. — Где-то тут лежала бомбочка для ванны. О, — Хёнджин чуть выглядывает из-за открытой дверцы шкафчика. — Есть фиолетовая и голубая. Не хочешь? — Хочу. Хёнджин вскрывает длинными пальцами упаковку и отдаёт мини Нептун прямо в руки. Ладони практически мгновенно становятся синими, а кожа младшего бледно-розовой. У Хёнджина голубые нити вен по всему телу — неужели кожа такая тонкая? А Джисон полагает, что цвет его щёк хорошо подходит к этому. — Тебе тоже нужно согреться. Про то, что с удовольствием согрел бы его без какого-либо подтекста, он не говорит. Но похоже, что именно его Хёнджин и углядел; Джисон краснеет уже вовсе не из-за горячей воды и пара. Как Хёнджин раздевается, он не смотрит. Пальцы впиваются в бортик ванной, до перелива воды за него остаётся чуть меньше десяти сантиметров. Джисон поджимает ноги так, как это возможно, но вдвоём всё равно тесновато. — Вытяни их, неудобно же. — Тогда мне придётся положить на твои… — Джисон даже не договаривает, потому что это очень интимно. Он хотел бы этого очень сильно, но позволял себе только в мечтах. — Хорошо, хён. Джисон называет старшего хёном только в моменты, когда смущается и когда забывает на мгновения о том, что любит его. Взгляды то пересекаются, то Хан опускает глаза, пялясь на свои сцепленные руки в полупрозрачной воде. Хёнджин закрыл кран, потому тишина уже начинать быть той самой неловкой, позорной для Джисона, который сам предложил. Чужая ладонь касается бедра и плавно скользит вверх по коленке — шокирующе. Джисон издаёт какой-то нечленораздельный вздох-возглас, в паху начинает тянуть даже от таких нехитрых прикосновений. Хёнджин всем телом двигается навстречу, младший непроизвольно разводит ноги как можно шире, чтобы почувствовать долгожданную ласку, прикрывает веки. Только бы не встретиться глазами с Хёнджином, только бы вновь ничего не ляпнуть. Всё, меня нет — про него сейчас. Джисон в домике/замке/разлетелся пылью по вселенной, потому что дыхание старшего уже ощущается на губах. Смутно похоже на полноценный поцелуй, но ему этого хватает. — Хён, мы можем пойти в спальню, пожалуйста? — практически хнычет Джисон. — Пожалуйста-пожалуйста. Хёнджин кивает. Джисон не может поверить, что Хёнджин был серьёзен. Старший вытирает голову полотенцем, выходя совсем голым, как и Джисон, из ванной. В комнате тепло, но Хан покрывается гусиной кожей и с дыханием опять возникают проблемы. Хёнджиновская спина просит поцелуев — фетиш ли — ненормально ли? — Я не думаю, что смогу быть сверху, — Хёнджин говорит медленно, весьма деликатно. — Ты сможешь… помочь мне? И я доверяю тебе, Джисон. Не переживай. Я сам себе не доверяю, — думает Джисон, нервно сглатывая. Папа говорит, что он из рассеянных людей, которым доверять — всё равно что играть в русскую рулетку. Человек везёт-не везёт; тот, который сумел забыть рюкзак, когда шёл на занятия в колледж; тот, кто умудрился потерять важные документы, лежащие в сумке. Хёнджин принимает коленно-локтевую, чуть прогнувшись, смотрит вполоборота и молча просит начать. Член ноет от пронизывающего до мозга костей возбуждения. — Извини, что я не купил смазку и презервативы. — Это я болван. Джисон неловко просит Хёнджина взять пальцы в рот и сам едва ли не стонет, когда старший это делает настолько сексуально, совсем не прилагая никаких усилий. Вот как так можно? Хан не знает, кто быстрее сгорит: Хёнджин прячет покрытую пунцовыми пятнами шею в изгибе локтя, он становится кипяточным. Джисон лёгкими поцелуями опускается вслед за шрамом вниз, параллельно вводя указательный всего лишь на фалангу. — Так просто не получится, — младший качает головой, голос не слушается. Его познания в анальном сексе скудны, но даже ему ясно. — Я могу?.. Вслух даже произносить не хочется, но Хёнджин понимает, разрешая. Горячий язык неловко касается колечка мышц, свободная ладонь младшего поглаживает тёплую молочную кожу. Хёнджин машинально дёргается, коротко стонет и сжимает в кулаке простынь. Джисон смелеет, размашисто лижет и вводит палец до конца, слегка сгибая. Ему сносит голову от того, насколько приятно он делает и может сделать хёну. — Сон-и… Этот голос. Джисон никогда не обладал повышенным вниманием к звукам, но. Хёнджин насаживается сам, выдыхает сквозь зубы, а Джисона бросает в очередную волну дрожи. Добавляет второй, слюна стекает по подбородку, а нелепых мыслей, которые часто посещают голову, нет. Он хочет, чтобы Хёнджину было приятно до той самой дрожи, до громких стонов и признаний. Джисону необходимо это, чтобы не отдать Хёнджина кому-то другому — Минхо. — Хёнджин, я люблю тебя. Хан признаётся раз за разом, чтобы он случайно не забыл; чтобы не решил, что виной всему лишь желание; чтобы понял, что эти чувства настоящие. Его как при ханахаки разорвёт, не цветами конечно, но сыграть в ящик возможно. Младший свободно уже двигает тремя пальцами, целует позвонки, когда Хван хватает за кисть и просит «взять меня, пожалуйста». Джисон замирает, как восковая статуя. В прошлых отношениях девушка просила оттрахать её, как шлюху, она много материлась в постели — с ней был трах, с Хёнджином как минимум секс по любви. Джисон наворотил достаточно дел, но ни разу, честно, никогда не изменял (считается ли, что Хёнджин изменяет Минхо?). Джисон понимает, что даже если и да, то он не будет чувствовать ни капли стыда. Совесть некстати не проснётся — факт. — Повернись ко мне лицом. Хочу видеть тебя. Старший повинуется. Расставляет широко ноги и тянется за поцелуем. — Джисон, ну же, — тихо выстанывает он, оставляя на лопатках небольшие полоски от коротких ногтей. Хёнджин морщится и сильно закусывает губу — больно. Младший рассыпается в извинениях, но если быть откровенным внутри Хвана так хорошо и правильно, что Джисон медленно толкается на всю длину и замирает. Он успокаивающе гладит скулы и волосы хёна, мелкими поцелуями покрывает лицо и шею. Хёнджин сам подаётся навстречу, когда привыкает и улыбается очень тепло — сердце переходит от этого на бег. Джисон еле контролирует свой голос, повторяет: — Я люблю тебя. Упирается локтями в кровать, вжимается в тело старшего так, что между не остаётся ни миллиметра; до краёв заполняет себя Хёнджином, потому что так становится правильно. Так, словно ради этого «топтал двадцать два года своей тушей Землю». Хёнджин блаженно и протяжно стонет, стоит найти нужную точку. — Я тебя тоже, Сон-и.