Пускай мы в разных городах, Однажды я с дождем вернусь назад Не пророни слезы, Укройся от грозы Плохой не трогай алкоголь, Я заберу себе всю твою боль И за твоё тепло Отдам себя всего
Антон не может уснуть ещё очень долго. Изнутри буквально распирает чувство, когда ты весь на взводе, будто в ожидании какого-то праздника, но ничего не происходит, и ты готов кричать, потому что чуть ли не искришься. Шасту с этой внутренней трясучкой в кровати приходится очень тяжело, поэтому он принимает положение полулёжа и пялится в белую стену напротив. Мыслей в голове ноль, эмоций на пределе. Примерно так можно описать состояние, названия которого он не знает. Но точно уверен, что именно так ощущается счастье. Ворочаясь примерно с часов двенадцати до трёх ночи, Шастун пришёл к выводу, что волнение накатило именно потому, что завтра ему предстоит встреча с любимым человеком. Другие люди назовут это свиданием, но тогда у него просто треснут щёки от улыбки во все тридцать два. И да, такой влюблённой нищенкой быть — опасно, но Антон с этим ничего поделать не может. Он буквально задыхается собственным счастьем, потому что окончательно поверил в его реальность. Сердце внутри трепещется вольной птицей и, Антон думает, что накрутил себя даже слишком сильно. Внутренности сжимаются от предвкушения и в районе груди как будто бы щекотно. Несмотря на то, что нервы у него шалят — это ощущается приятно, а не граничит с истерией. И ему все равно, что было или будет потом, если сейчас так хорошо. Ведь ощущать себя по-настоящему счастливым — это то, к чему стоит стремиться всю свою бренную жизнь. Поняв, что сегодня он уже уснуть не сможет, Шаст решает приступить к сборам прямо сейчас — в полчетвёртого утра, ага, — чтобы никуда не спешить и быть готовым ко всему сразу. Он даже не понимает, к чему сам готовиться-то, но мозг авторитетно заявляет, что ему это ой как надо. А еще Шастун с ужасом понимает, что он не знает, что ему надеть, как уложить волосы и как дальше жить в принципе. Потому что это, чёрт возьми, его первое свидание. И он очень надеется, что не последнее.***
И помни, если в пальцах дрожь Я тоже попаду под тот же дождь Ты солнышко, и впредь Не дай мне умереть
Арс Выходи 16:55
— Су-у-ка, — мученически тянет Антон, еле разлепляя глаза и благодаря вообще всех богов, что у него на уведомлениях стоит крик чайки, способный разбудить его заспанную морду. Пытаясь залезть в штанины узких чёрных джинс, Шастун проклинает всё, что попадается под руку, включая кота под ногами. Уже в коридоре натягивает красную толстовку, хватает ключи от дома и решает, что лучшей укладкой будет провести пару раз рукой по волосам. Не проверяя квартиру на существование включенной плиты или чего-нибудь ещё, он просто надеется, что вернётся не в полыхающий многоквартирный дом. — Привет, — за две секунды оказываясь со своего этажа на крыльце, Шаст буквально вываливается из-за подъездной двери, даже стукнув ею при этом ждущего Попова. — Долго ждал? — он только сейчас осознаёт, что собрался рекордно минуты за две, но почему-то жизненно важно было оказаться здесь прямо сейчас. — Н-нет. — Арсений даже запинается легонько, при этом всё еще тараща глаза на парня, который как будто бы правда из под земли вырос или ждал под дверью. — Ты спал что-ли? У тебя на щеке... — и пальцем обводит след от уголка подушки на скуле Антона. — Да там долгая история... Идём? — и не дожидаясь ответа, Шастун уводит Попова от чуть ли не единственного места, где они были в безопасности. Но, как говорится, кто не рискует — не пьёт шампанское.***
Коснутся капли рук твоих, Завидую я им, я весь притих Мне хочется уплыть, На месте их побыть И вот пешком к тебе ползу, А смерчи носят на руках грозу Ни страшно мне ни чуть, К тебе одной хочу
Парни гуляют по одной из набережных вдоль Невы, полностью поглощённые друг другом, а не открывающимися видами. Арсений рассказывает что-то, раз за разом вставляя абсурдные каламбуры, а Антон лишь заливисто смеётся. И даже не от шуток, а от нахождения этого человека рядом. Пусть даже он говорил бы про то, что житель Омска увидел инопланетян, Шаст всё равно улыбался бы так, что щёки начинали болеть. Весь мир — сущий пустяк, когда у вас двоих в руках ваша жизнь. Своя собственная, сокровенная и, безусловно, длиною в вечность. Конечно, у обоих проскакивала мысль, что сейчас бы было неплохо взяться за руки или, к примеру, остановиться у перил и целоваться долго-долго, медленно, наслаждаясь моментом. Но всё это остаётся несбыточной мечтой, хоть народу вечером и мало. Поэтому они довольствуются тем, что есть и почти не жалуются. И так ведь хорошо. Если бы они не были так увлечены попытками сделать друг друга счастливее, то заметили бы, как настораживающе нахмурилось небо. Оно затянулось серо-синими тучами, не оставляя места солнцу и его лучам. Погода — всегда знак, потому что чувствует. — Арс, — зовёт Антон и собеседник приподнимает бровь в знак внимания. — А что с твоими... — он не договаривает, ибо его перебивает свист в спину. Шастун сначала даже не планирует оборачиваться, но плохое предчувствие стремительно разрастается в грудной клетке, заставляя ускоряться сердечный ритм. — Эй, голубки, — раздаётся ещё ближе, и Арсений оборачивается, сильно надеясь на то, что знакомый голос окажется просто звуковой галлюцинацией. Но чуда, как обычно, не случается, и в голове парня с феноменальной скоростью разрастаются гениальные и не очень планы дальнейших действий. Суета. — Антон, иди домой. — Первоначальный страх в глазах Шаста сменяется очень громким недопониманием. Арсений смотрит в ответ, но даже близко не представляет, как объяснить парню ход своих мыслей. Он просто надеется, что его поймут. Попову страшно безумно, но не за себя в первую очередь, а за Антона. Перед глазами буквально всплывает секундомер и навязчиво тикает в висках, потому что ещё немного и он снова не убережёт, не спасёт и не поможет. Непонимание. — Что? Почему...? Я никуда не пойду без тебя. — Шастун даже не успевает соображать, вникнуть в суть и понять, что происходит. У него напрочь отсутствует критическое мышление, зато паника накрывает с головой очень невовремя. Страх. — Уходи немедленно. — Арс готов буквально рычать, потому что силуэты компании приближаются всё ближе, ближе и ближе, а шансов на выигрыш не прибавляется. Скорее, отбавляются. — Пожалуйста, — в глазах безмолвная мольба; в глазах всё-всё-всё и даже больше; в глазах разрастается шторм разрушительной силы; в глазах такая просьба отыграться, что отказать невозможно. Антон старательно смаргивает застилающую слёзную пелену на глазах, сам не понимая, что только что произошло и что произойдет минутой позже. Ему вдруг резко становится холодно и это не из-за начавшегося осеннего ливня. Это колючки мороза, что режут душу где-то под рёбрами. Он не оглядывается, знает, что не сможет. Не вывезет. Он почти срывается на бег под конец, сам того не замечая. Он готов проклясть этот день за его дерьмовую драматичность. Он просто запрещает себе думать о том, что ещё может случиться. Но наивно надеется, что всё будет хорошо. Хотя "хорошо" уже точно не будет, Шаст уверен. Они доигрались в любовь. — Что вам нужно? — Арсений говорит громко, чётко и уверенно, когда группа из пяти парней приближается на достаточное расстояние, чтобы услышать его. Пряди кудрявой чёлки промокают под каплями дождя и липнут ко лбу, закрывая глаза. Но сейчас это скорее распаляет огонь внутри, чем успокаивает его. Попов просто не позволит себе ещё раз сделать его пацану больно. — А куда это твой голубок собрался? — В лице первого парня Арс узнаёт Серёгу Матвиенко, за ним видит Выграновского, а остальных трёх он просто не знает. Но именно от кого-то из них он получает первый удар в солнечное сплетение, который выбивает воздух из лёгких. — Не трогайте его, — только успев разогнуться, не просит, а заявляет Арсений, за что получает сразу от двух человек: под коленку и в бок. — Ты теперь никто, Попов, — раньше эти слова резанули бы сильнее, чем острый нож, но теперь не причиняют никакой боли. Потому что Арс знает, от кого он это слышит. Он знает, что прав здесь только он. Сразу за этой фразой Арсений выпадает из мира сего, получая бесчисленное множество ударов. Он пытается отбиваться по началу, но даже учитывая, что он занимается спортом, один против пяти — не вариант. Он успевает лишь сплёвывать кровь, даже не видит ничего перед собой, ибо голова идёт кругом. Под конец уже ничего не чувствует, ибо, кажется, потерял сознание на пару минут. Последний удар ботинком в живот, лёжа на холодном и мокром асфальте — прямо как тогда с Антоном. Мысль о парне отдаётся лучиком света в полнейшем мраке, заставляя бороться до конца. Любовь вдохновляет, любовь оживляет. Попов сейчас думает лишь о том, что смог защитить, пусть и такой ценой. Он смог. — Думаю, твой Шастун не будет против, если мы зайдём к нему в гости. Жди, — последнее, что слышит Арсений, проваливаясь в глубины сознания.***
Дождь, не трожь мою любовь Я спрятал далеко, ты не найдёшь О чем же ты молчишь? О чем поешь, дождь?
Арсений не чувствует себя. У него ощущение, что кровоточит буквально все. Начиная от сопливо-романтичного сердца, заканчивая почками, печенью и подобными. Ноги сводит, а к телу липнет промокшая насквозь одежда. Прохожие, ожидаемо, посчитали, что он наркоман подъездный и провалялся он тут достаточно, чтобы простудиться так, что голоса хватает только на хрипы. Арс хлопает по карманам в поисках телефона, удивительно, что находит его, но, конечно, вдребезги разбитым. Зарядки хватает только на то, чтобы посмотреть время — без десяти восемь, — и заметить огромное количество пропущенных. Он уверен, что это от Антона, но смартфон вырубается, отказавшись больше работать. Попов чертыхается и пробует подняться. Получается не с первого раза, потому что тело прошибает крупная дрожь, но попытка не пытка. Справившись с подъёмом, он пробует идти. Получается из ряда вон плохо, но идти просто надо. Не домой, не в больницу. В свой новый дом, ибо именно там ждут и переживают. Именно там помогут и залечат не наружные раны, а внутренние, которые гораздо сильнее внешних. Ноги сами несут туда, где любят. Арсений идёт с передышками, иногда спотыкаясь о собственные ноги. Голова по-прежнему кружится, его тошнит, но упорства у Попова не занимать. Впрочем, если он не пойдет сейчас, то с каждой минутой его состояние будет всё ухудшаться. Поэтому через боль и слабость, но он всё же идёт. Спустя где-то час, Арсений всё же добирается до нужного подъезда, звонит в домофон и морально готовит себя перед тем, что ему необходимо будет пройти несколько этажей. Задача — сложная, непосильная. Антон не отвечает как назло, но через время входная дверь распахивается и он сам оказывается на месте. — Боже, Арс... — пацан шепчет одними губами, не потому что боится быть услышанным, а потому что внутренности немеют от шока. Не остаётся кислорода в лёгких и снова свербит в носу. Перед ним — кровавое месиво на лице из-за разбитого носа, ссадины и синяки, наверное, по всему телу и, в принципе, на Попове не остаётся ни одного живого места, а в добавок к этому идёт промокшая и грязная одежда. Арсений вдруг именно сейчас понимает, что он перед Шастом в таком виде быть не хочет, но уже поздно предпринимать что-то другое. Сейчас он сам себе кажется каким-то слабым и уязвленным, но, видя ужас в глазах напротив, понимает, что просто не хочет делать больно. Антон отбрасывает все эмоции — удивительно, — и подхватывает своего парня за талию, закинув его руку себе на плечо. Таким образом они долгие десять минут, хромая вместе, добираются до квартиры Шастуна. Антон сажает Попова на пуфик, снимая с него кроссовки, и в этом жесте нежности больше, чем в сотне любовных признаний. Закончив с обувью, они снова кое-как добираются до ванной, где Арс садится на бортик в ванной. Шаст убегает снова, возвращаясь уже с аптечкой. Арсений хмурится заранее, представляя, как сейчас это всё начнёт шипеть и щипать. Антон осматривает его придирчиво, видимо, прикидывая, с чего лучше начать в этом безобразии. — Раздевайся, — выдаёт с неизвестно откуда взявшейся решимостью, как будто он сотни раз недо-бойцов выхаживал. Но Попов доверяет, поэтому слушается. После того, как грязные вещи были убраны в стиральную машину, Шастун снова пробегается взглядом и раздаёт дальнейшие указания. — В ванную залазь. Когда струи тёплой, почти горячей, воды льются по телу, до Арса медленно начинает доходить осознание случившегося. Он будто бы даже дышать начинает медленнее. А наблюдая за тем, как смывается кровь и грязь в слив, становится даже легче. Морально, конечно, ведь физически всё ещё безумно больно. Антон же стоит безмолвно, только двигая душем и проводя рукой по тёмным мокрым волосам. Он поджимает губы и сдерживает себя от того, чтобы не наговорить лишнего, но даётся ему это с трудом. —Прости меня, — спустя ещё минуты молчания, всё же выпаливает Антон. Говорит тихо, но не мямлит, просто пытается вложить в просьбу всё чувство вины. — Мне очень жаль. — Обо всём и ни о чём сразу. Шаст ни капли не жалеет о том, что они вместе, но перед Арсением себя виноватым всё равно чувствует. — Тебе не за что извиняться, — не врёт и не пытается подбодрить. Они оба не могут изменить мир вокруг, если не самих себя. А, как известно, в любой спорной ситуации надо идти по зову сердца и выбирать, конечно же, себя. Попов вылазит из ванной, одеваясь в сухую и тёплую домашнюю одежду. Ему уже становится гораздо лучше, хотя бы потому, что его шанс на спасение живой и рядом. Шастун начинает обрабатывать ранки на лице перекисью, которая начинает пузыриться белой пеной. Арс шипит вместе с жидкостью, но Антон легонько дует на обрабатывающиеся места. Придерживая подбородок Арсения двумя пальцами, Шаст кропотливо и заботливо дезинфицирует каждую ссадину, но мыслями он где-то мимо, совсем не тут. Попов это, конечно, замечает. Арсений распахивает глаза и смотрит безотрывно, пристально, будто взглядом проходит насквозь и сканирует душу. У них происходит небольшая дуэль взглядов, где Антон мешкается, а Попов ждёт терпеливо, показывая, что он просто так не отстанет. Со стороны их безмолвная перепалка показалась бы очень нелепой, но они, к сожалению или к счастью, не в фильме. — Ты бросишь меня? — У Шаста этот вопрос навязчиво бьётся в ритм сердца, отдаёт под лопатками, и приливает в сознание, хоть сам он это и отрицает. Арсений всё ещё может испугаться, но ведь менять всё уже так поздно. Антон смотрит исподлобья своим взглядом Бэмби и как будто сам стесняется того вопроса, который задал. Арс хмыкает облегчённо, будто ожидал чего-то серьёзнее и трепетно смотрит в глаза младшему. — Не дури, малой, — Арсений чмокает Шастуна в кончик носа, точно в родинку, и сам тихо смеётся от своих действий. Второй раз целует намного более целомудренно, неспеша оттягивая то верхнюю, то нижнюю губу, чтобы вложить всю нежность, что с недавних пор теплит душу и греет сердце. А если внутри есть свет, то ты, конечно, стремишься осветить им и всё вокруг. — Вместе и до конца, — говорит он шуточно, даже не подозревая, что...