Тебя не вытравить из моей головы Ты въелась в кровь, как будто самый дешевый дым Ты, моя девочка, красивей всяких фотографий Насилуй мою душу, не закапай кафель Ты в ссоре матом посылаешь далеко пойти Больная дура, все равно нам по пути Ликуй и смейся, погибать так рука об руку Лежим в заброшенной квартире, как на облаке
Дождь крупными каплями бьёт по стёклам окон. Он не прекращался со вчерашнего дня ни на секунду, что для Петербурга, в принципе, свойственно. Ветер срывает последние листья с крон деревьев и природа медленно погружается в долгий, тихий и холодный сон. Арсений и Антон лежат вместе. Голова Шастуна теплится на груди Попова, пока тот бездумно смотрит в потолок и перебирает пальцами пшеничные пряди волос. Шаст выводит на чужой груди какие-то кружочки, будто бы пишет что-то, слова у сердца стараясь оставить там навечно. Они до сих пор не сказаны вслух, потому что всё это лишь формальность. Потому что любое маленькое действие значит больше, чем самое громкое слово. Потому что им так надо. Им так легче. Можно считать, что это их первое утро вместе, потому что прошлое было пропитано неловкостью, сумбурностью и напряжением. Сейчас же им так хорошо, что на этой кровати можно пролежать будет целую вечность и потерять всякий счёт времени. Не задумываться о том, что происходит за пределами этой квартиры, что им куда-то надо и они что-то должны. Можно полностью растворяться друг в друге и не думать ни о чём. А это дорогого стоит. Они проснулись уже очень давно, но где-то час просто валяются в кровати, максимально напитываясь друг другом и дыша одними моментами. Арс перехватывает руку у своего ребра, подносит к своим тёплым, сухим губам и нежно целует костяшки, укладывая ладошку обратно и накрывая ее сверху. Шаст улыбается и тяжело вздыхает. У него по венам течёт счастье, от которого становится дурно и голова идёт кругом. — Шаст... — Попов прерывается на зевок, а Антон приподнимает голову и смотрит снизу вверх. — Я сейчас быстро домой загляну, чтоб родители трубки не обрывали, и сразу вернусь обратно, идёт? — в ответ снова тяжёлый вздох. Расставаться сейчас не хочется до противного скулежа в сердце. Потому что у одного без другого сжимаются чувства до боли, а у второго тревожность навязчиво стучится где-то в районе живота. А, когда вместе — спокойно и правильно. Так, как должно быть. Но, Шастун всё понимает, неглупый и немаленький. Арсений же обязательно вернётся. А Антон, безусловно, дождётся. — Хорошо. — Антон отлипает от Попова и поднимается с мягкой постели. — Я провожу. Арсений встаёт следом и буквально заставляет себя идти, ибо на подсознательном уровне остаться хочется так, будто это физическая потребность организма. Уходить раньше тоже было сложно, но это можно списать на обычную тоску. Тут же душа и тело работают синхронно, всячески заставляя быть рядом. Но Арс знает, что если он не уйдёт сейчас, то дальше — хуже. У слова "хочу" всегда есть слово в противовес — "надо". Дойдя до коридора, они не тратят время на долгие прощания, ведь обязательно встретятся снова. Успеют ещё побыть наедине, сказать и сделать многое. Одно расставание — не конец для такой длинной истории. Они лишь обнимаются крепко, вдыхая запах друг друга. У Антона запах дома — безопасности, чистоты и уюта. У Арсения запах кофе и жвачки с мятой — теплоты, терпкости и неожиданности. Оторвавшись, Попов легонько чмокает парня в губы. Шаст прикрывает глаза, прижимается в ответ и после улыбается кратко, будто бы смущённо. Попов ловит мгновение и уходит, закрыв за собой дверь. В замке скрипнул ключ.***
Моя любовь, сегодня нам придётся умереть А смерть придёт и будет в карие глаза смотреть И будет гром, кислотный ливень, ядовитый мрак Когда в тебя влюблялась, было всё примерно так Мне небо давит на ладони, в невесомости И если упадёшь, я буду на руках нести Ты, моя девочка, красива, как последний выстрел Прошу, не бойся, ведь от пули умирают быстро
На Антона накатывает необъяснимая паника. Сначала он списывает всё на элементарное перевозбуждение и перенасыщение эмоциями, но ком в горле и скрученные внутренности не отпускали. Потом он считает, что эта тревожность — следствие накрученности, ибо переживает Шаст буквально из-за всего. Но, когда ему становится плохо чисто физически, Шастун пугается не на шутку. Его мутит, кружится голова и дрожат руки. Антон буквально молится на то, чтобы Арс вернулся как можно скорее и помог в случае чего. Но парень всё никак не появляется. Через несколько минут, когда Шаст только присаживается на диван, раздаётся звонок в дверь. Он облегчённо выдыхает, кое-как поднимается и медленно плетётся к двери, чтобы открыть её. Открывая дверь со слабой улыбкой на лице, в следующее мгновение его тело прошибает крупная дрожь. На пороге вместо ожидаемого Арсения стоит троица парней, двое из которых Антону уже знакомы. Он дышит тяжело, прерывисто, потому что волнение ударяет в голову с двойной силой. Шастун не знает, что ему делать, как себя вести и что им нужно. Он не знает, он запутался и ему страшно. По-настоящему страшно. — Ну здравствуй, голубок, — начинает с ухмылкой на лице парень с кичкой. Он угрожающе хрустит костяшками, смотрит с вызовом, как и остальные двое. Шастун сглатывает вязкую слюну, но старается не подавать виду. — Что вам нужно? — в ушах начинает звенеть, очевидно, не от испуга. И собственное состояние Шаста сейчас волнует куда больше, чем трое "вершителей правосудия". Они ведь не могут причинить ему серьёзный вред для здоровья хотя бы потому, что не сделали этого с Арсом.***
На заре, на расстрел От воды, от огня Я умру, я умру, я умру за тебя Я умру, я умру за тебя
Серж Иди к Антону 16:06 Прости. 16:08
Попов вчитывается в текст сообщения около минуты. Он получает его на подходе к дому Антона и сначала считает написанное какой-то глупой шуткой. Лишь спустя несколько шагов он по-настоящему осознаёт, что может застать в квартире Шаста и срывается на бег. Он бежит, не помня себя и острую боль в конечностях от вчерашней стычки, он не обращает внимания на прохожих, парочку из которых чуть не сбивает с ног. У него есть одна единственная цель — успеть. Ведь он не знает, что уже опоздал. Арсений взлетает по несчастным ступенькам, что разделяют его до неминуемой картины. Картины, где по щелчку чьих-то пальцев глупо оборвалась одна история про двух людей. Резко исчезли мечты паренька, что в свои шестнадцать познал всю несправедливость этого мира. Канули в бездну чьи-то амбиции, желания и цели. На дно залегло одно общее разбитое сердце. Арс видит замыленным взглядом приоткрытую дверь, но не соображает от слова "совсем". Всё вокруг превращается в тусклую и замедленную съёмку, где происходящее потеряло весь смысл. Дешёвая мыльная опера, что не могла произойти с ним. Он делает слабый шаг за порог и зажмуривает глаза до боли, чтобы лишиться зрения. Он не в силах больше держаться, он не может оставаться в адекватном состоянии. Он слишком устал. В голове на повторе крутится одна единственная мысль: Не успел. Арсению хочется кричать от пронзающей внутренности боли, но у него не хватает сил ни на что, ибо тело буквально обмякает. Он уговаривает себя держаться в руках, не поддаваться эмоциям, потому что тусклый огонёк надежды ещё греет сердце. Ведь чужое сейчас со всей силы пытается справиться с сохранением своей жизнедеятельности, из последних сил стараясь стучать под ребрами. Сейчас он нужен Антону как никогда, он просто обязан сохранять спокойствие. Верить до последнего и не сдаваться даже тогда, когда не видишь никаких выходов — он знает это не понаслышке, и происходящее окажется лишь очередным кошмаром, через который они пройдут вместе. Тогда снова будет хорошо.Выводишь маркером простые слова Ты ими разрисуешь всё мое тело: «Держаться за руки, встречая рассвет, Держаться за руки, во время расстрела»
Попов места себе не находит, то выхаживая суточную норму шагов вдоль ряда сидений, то стоя на месте и бездумно пялясь в стену. Но "бездумно" в его случае не подходит. Непонимание происходящего лишь шаткая плотина, заботливо выстроенная мозгом и удерживающая все мысли и эмоции, чтобы не сойти с ума. Арсений почему-то уверен, что ещё пара минут ожидания и это обязательно случится. Где-то на подкорке мозга неосознанно прокручиваются все воспоминания, когда были вместе. Улыбки, смех, слёзы, обида, боль. Все эмоции, сейчас увеличенные стократно, наполняют каждую клеточку тела и застилают глаза. Арсу уже не хватает сил злиться на себя, потому что сейчас его волнует только происходящее за белыми дверьми. Он смотрит на серый больничный пол коридора и видит только моменты, когда не осознавал, как любил. Глаза широко распахиваются, а шестерёнки будто снова возвращаются в свой ритм. Арсений так сильно любил Антона, что не успел ему сказать об этом. Попов уже не может злиться на себя, но теперь в висках стучит навязчивая мысль о двух людях, что точно причастны к случившемуся. Пусть они и не хотели такого сценария, Арсу плевать. У него дрожат руки от того, насколько он сдерживается, чтобы не сорваться и не отомстить. За Шаста, за себя и за то, что у них было слишком мало времени. Но сейчас он слишком нужен здесь, чтобы уйти куда-то еще. И неизвестно сколько Арсений сгрызает себя изнутри, пока не видит идущего к нему человека, веры в которого больше, чем в самого себя. Человека, что парой слов может подписать смертный приговор. Человека, в чьих сильных руках была чужая жизнь. У него глаза карие, тёплые, но на их дне плещутся все минуты, когда для кого-то те были последними. Он ещё не проронил ни слова, но Попов считывает ссутулившуюся спину, морщинки на нестаром лице, руки в карманах халата и это заставляет нервно сглатывать. У него вместо слов в горле один большой комок, поэтому он просто надеется, что врач сейчас улыбнётся и первый скажет, что с пациентом всё хорошо. — Мне очень жаль, но... О бетонные стены эхом разлетается звук разбитых ожиданий. Мужчина говорит что-то ещё, но Арсению хватает одного чёртового клише, чтобы звон заложил уши, а стены впереди размылись одним большим серым пятном. Его. Антона. Больше. Нет. Это не шутка и не розыгрыш, это не сон или галлюцинация. Арса с размахом по лицу бьёт осознанием того, что это факт, с которым теперь придётся жить. У него не осталось каких-либо сил на громкие слова и эмоции, у него нет желания слушать кого-то и делать что-либо. У него внутри разрастается зияющая пустота размером в утраченные шестнадцать лет. Врач лишь поджимает губы, уходит, возвращается со стаканчиком воды и просит собраться. Попову же, чтобы собраться теперь нужна целая вечность, если от него ещё что-то да осталось. В голубых глазах мужчина встречает лишь пугающую отстранённость и понимает, что смысла в этом всём сейчас ровно столько, сколько разговаривать с надгробным камнем. Хотя Арсений слышал, что некоторым людям от этого становится легче. Проверять он не хочет. У Попова руки дрожат, а ноги не слушаются. Он пытается рассуждать адекватно, пытается подумать о том, что теперь нужно делать. Он пытается спрятать нарастающую боль, что криком течёт по венам, но в конечном итоге у него лишь смазанное настоящее, ублюдское прошлое и испорченное будущее. Арсений вёл свою игру, где старательно пытался избегать все проблемы, пока они в одно мгновенье сами не сорвались с тормозов. Готовым к этому не был никто. Он теперь поломленная кукла, из которой можно слепить что угодно, потому что уже плевать. Потому что думать надо было раньше, когда всё ещё можно было исправить. Хвататься за ластик, когда карандаш превратился в ручку — поздно. Потому что смысл был найден, но потерян. Снова. Попов во второй раз потерял всё, что ему было важно. Идиот. Арс скатывается по стене на холодный пол, прикрывает глаза и теряет счёт времени. У него кожа горит чужими прикосновениями, уши слышат чужой смех, а глаза видят того, кого не смогли уберечь ни родители, ни Попов, ни он сам. Арсению кажется, что он понемногу сходит с ума. Он всеми фибрами души не принимает тот факт, что из фантазий о том, где у них есть ясное будущее, ему надо окунуться в суровую реальность, где... Антона правда не стало волей каких-то людей. Попов ненавидит их, ненавидит себя, ненавидит весь мир. Но не представляет, как может перестать любить своего Шаста. Ему кажется, что мир остановился, перевернулся и больше никогда не станет прежним. Потому что рутина Арсения заключалась в том, чтобы думать об Антоне, а не о факте его смерти. Арс думает, что надо будет позвонить отцу Шастуна; о том, что надо бы перестать игнорировать подходящих врачей; о том, что его жизнь в этом коридоре не оборвалась и он всё ещё может дышать, о чем он забывает ежеминутно. Но это, как всегда, потом. А сейчас... Его Антон был слишком светлым для этого мира.