Сказки духа Асгарда

      Начало августа выдалось холодным, а Локи и в тепле-то, бывало, мёрз — температура его тела не всегда была стабильной, и в камине каждый вечер горел огонь. Сидя у него, Локи выхлёбывал уже второй кубок крови. Сиф посматривала на принца, думая — чья на этот раз, но не спрашивала, понимая, что кто много спрашивает, тому много врут. В ушлости Асгейра она не сомневалась — с того сталось бы и производство фрикаделек из гнумов наладить, если бы Локи хоть чуть-чуть намекнул.       Всё обещанное случилось: на неё накатывали то жар, то озноб — и нездоровое веселье, и физическое возбуждение. От усиленно навяливаемого принцем стаканчика кровушки (очень, очень полезно!) она отказывалась — и тот, внимательно на неё посмотрев, потчевать перестал.       Сиф становилась всё рассеяннее, всё меньше внимания обращая на речи сюзерена, и всё больше — на губы, которые их произносили. Поняла, что с нетерпением ждёт, когда он закончит разговаривать и позовёт в постель. Тот же сидел, пока не спохватился, что она не слышит его:       — Сиф, ты устала и хочешь спать? Что ж ты молчишь, лапушка? Пойдём, — и принц поднялся.       В постели он зябко закутался в одеяло; повозился, как собака, устраивающаяся на ночлег — и затих, отвернувшись. Сиф, поражённая, молча развернула его к себе, легла сверху и поцеловала. Пока она сдёргивала с него одеяло, Локи вяло отбрыкивался:       — Душенька, тебе нельзя, ну что ты делаешь? — застонал и моментально напрягся всем телом, когда она оседлала его опустилась раскалённой промежностью на его тут же напрягшийся член.       — Душа моя, я очень ценю радости горячечной любви, но ты больна сейчас, у тебя жар, — и снова застонал, вцепившись в простыни, отвернувшись, разметав волосы по подушке. Процедил сквозь зубы, играя желваками:       — Что ты делаешь, я же не могу сопротивляться, я сейчас с ума сойду, ну старался же сдержаться, не надо, пожалуйста, остановись, пока ещё не поздно…       Мольбы становились всё бессвязнее — Сиф молча, тяжело дыша, нежно притиралась к вздыбленному члену, прижимая Локи за плечи, не слушая его просьб.       — Не надо! Небо, какая ты горячая сейчас, я не могу больше, сядь на меня, — он сдался.       Рваное, стонущее дыхание принца возбуждало, но она не торопилась, заставляя его упрашивать, и тёрлась о его ствол, заставляя Локи молить уже о противоположном тому, чего он хотел вначале, держа его и не давая самому двигаться. Он и правда терял голову, забывая себя и униженно вымаливая соитие; дышал ртом, как рыба, выброшенная на берег; краснея всем телом и всхлипывая, но не пытаясь перехватить инициативу. Сиф мучила, сколько хотела. Не выдержал он только когда она приподнялась над ним, взяла его и направила в себя — дёрнулся, пытаясь войти глубже, и застонал:       — Я же только что был с тобой, трахал тебя, ну почему ты снова такая узенькая; возьми меня всего, до корня, до яиц.       Он освободился, обхватил её за бёдра и начал вколачиваться снизу. Сиф, выгнувшись, держалась над ним, не сопротивляясь, позволяя ему удовлетворить своё желание и входить так глубоко и сильно, как хочется.       Раз не сдержавшись, Локи всю ночь лихорадочно овладевал ею и никак не мог насытиться; она принимала, требуя всё больше и больше, к утру полностью выжав его, чего раньше не случалось; при этом чувствовала себя хорошо — нездоровье ушло.       Принц был совершенно очарован — особенно тем, что через неделю она снова проявила интерес к подвалу. Ножи, иглы, спицы, лезвия — всё пошло в ход; правда, Сиф стала стремиться сделать мучения более приятными для Локи, и не старалась причинять невыносимую боль; скорее, нравилось ощущение власти и зависимость сюзерена от этих странных удовольствий — и то, с каким новым восхищением он стал на неё смотреть; и аппетит к любовным забавам, который оба обретали после этого. Ей иногда казалось, что для Локи самое главное — момент, когда доходит до сладкого, когда все грехи отпущены и он может делать, что хочет. Иногда с печалью думала, как случилось, что, оказывается, втайне Локи считает грехом своё желание и стремится получить отпущение этого греха — ничем иным мазохизм принца она объяснить не могла. Но ни о чём таком не спрашивала, предпочитая не знать, боясь этого знания. И так было хорошо.       Она изменилась внешне: если раньше была красивой, но зажатой, то теперь расцвела. Движения стали плавными и мягкими; пришло немного надменное и спокойное сияние красавицы, уверенной в себе — она стала похожей на холёную пантеру, и находила своё существование великолепным. С недоуменным раздражением обнаружила, что мужчины стали складываться к её ногам штабелями; впрочем, утешало, что боялись — как её саму, так и принца, и не слишком докучали. Но быть тенью при Локи стало тяжелее: её появление теперь часто прекращало разговоры или меняло их на другие, в которых подспудно чувствовалась зависть женщин и восхищение мужчин.       «Младший принц знает толк в лошадях и в женщинах!» — так выразился один из восточных послов, и долго разливался про бархатные ресницы, чёрные алмазы глаз, кинжальный взгляд и прочее. Посла в жабу Локи превращать не стал — наоборот, был польщён и начал к нему захаживать, наслаждаясь завистью и восхищением, и попутно налаживая отношения. Сиф выглядела бесстрастной, но про себя только успевала глаза закатывать, глядя, как принц пользуется всем и всеми, до кого дотягивается, и из всего старается извлечь выгоду — не сейчас, так в будущем.       И медленно, но верно наращивает политический вес, который должен был ещё вырасти после женитьбы. Середина осени близилась, и скоро должна была прибыть невеста Локи.