Пристань была полна. Ванахеймские корабли уже входили в гавань, и встречающая толпа волновалась. Локи с каменным лицом прислушивался к пересудам простого народа и свиты сквозь шум ветра и плеск уже по-зимнему злых волн. Бодрее всех чесали языками царедворцы:
— Посидев в тюрьме полвека, он помягчел...
— Ой ли... научился скрывать себя лучше.
Парадные одеяния плохо защищали: погода в этот день не задалась. Обычно День Середины осени был тихим, синева небес и золото листьев делали его воистину праздничным, но сегодня, против ожидания, пошёл снег, и ветер рвал распущенные праздничные стяги и плащи знати, встречающей невесту принца. Сиф посматривала на сюзерена, удивляясь, почему он не разгонит тучи. Оно конечно, Локи обычно предпочитал дождичек солнцу, но сейчас очевидно мёрзнет ведь! Однако тот терпел.
Более холодоустойчивый Тор косился с сочувствием — и из-за погоды, и из-за того, что вот сейчас привезут братцу невесту, а какова она? Про внешность ванахеймок ходили разные шуточки, и он действительно от души сочувствовал брату. Переживал за него. Сиф шепнула:
— Ваше высочество, успокойте брата, он горюет из-за вас. Думает, вы можете быть опечалены, если невеста не понравится.
— Сиф, душенька, да я бы его успокоил, но у него в голове плохо укладывается, что я приданому радуюсь, а на невесту мне всё равно — ею может быть кто угодно.
— Хоть мужик с усами, — тихонько буркнула Сиф, у которой это тоже плоховато укладывалось в голове.
Локи безмятежно, с лёгонькой насмешкой ответил:
— Ещё и лучше было бы. Мужики меньше мозг выносят.
Корабли, везущие принцессу, задержались из-за не по сезону плохой погоды, один даже разбился в середине пути, причём флагман. Утонуло несколько человек, но принцессе спастись удалось, и далее путь она продолжала на корабле ванахеймского посла: путешествие прошло с приключениями.
Потрёпанные штормами корабли медленно, борясь с непогодой, пришвартовались, и ванахеймская делегация неторопливо двинулась к встречающим под приветственные клики. Торжественная процессия приближалась: окружённая воинами с оружием наголо уже виднелась высокая фигура в плотном белом покрывале, рядом с которой двигался посол. Невеста. Подойдя к королевскому семейству, воины раздвинулись, и посол, важно провозгласив:
— Её Королевское Высочество, милостью богов принцесса Сигюн Ванахеймская, герцогиня Северных островов и протекторатов Снорри и Гюльви! — сорвал покрывало.
Такого полного, абсолютного молчания Сиф не слышала никогда. Толпа замерла. Сигюн стояла вся в белом с головы до пят. Волосы её, роскошной гривой ниспадая к ногам, сливались с одеждой, тоже белые. Огромные снежно-голубые глаза сияли такой арктической чистотой, что по сравнению с ними любые другие казались бы болотными лужицами. Кожа... Сиф поняла, что до сих пор и представления не имела о том, какой должна быть настоящая кожа: не назовёшь же так те потрёпанные оболочки, что носят асы для защиты от протекания. Эта идеальная поверхность слоновой кости... Губы... губы были как влажные, сияющие перламутром лепестки розовой розы.
В древних религиях верующие ползали на коленях перед изображениями куда менее ослепительными.
Сиф, как женщина, быстрее отойдя от шока, оглянулась: оба принца казались ударенными, пожирали Сигюн глазами, но Локи очнулся быстрее. Сиф видела, как он метнул короткий взгляд на брата: тот, замерев, восхищённо пялился на мраморную грудь принцессы. Нет, там было, на что пялиться, но также Локи заметил, как та на мгновение опустила глаза и сжала губы, и, поняв, что подобными взглядами можно добиться только немилости, старательно начал смотреть невесте в глаза.
Понимающе усмехнувшись, Сиф подумала — очень хорошо, что она не придаёт большого значения тому, как выглядит, иначе бы сильно расстроилась: по сравнению с принцессой, любая виденная ею раньше красавица выглядела провинциальной дурнушкой.
В тишине неожиданно громко прозвучал плачуще-сочувствующий бабий возглас:
— Такую беленькую, чистую овечку да за нашего чёрта выдают!
Сигюн невольно метнула взгляд в ту сторону, но наконец Один, также восхищённо смотревший на будущую невестку, отмер и начал приветственную речь.
***
Сигюн этот день запомнился плохо: после тяжёлого путешествия отсутствие качки казалось непривычным, и обилие впечатлений, накладывающихся друг на друга, делало воспоминания смазанными.
В Ванахейме красивыми воспринимались высокие крепкие блондины с бородой; брюнеты же были редки, и относились к ним с осторожностью, зачастую подозревая в колдовстве. А тут и подозревать не надо было — она хорошо помнила слезливые причитания старой няньки, узнавшей, куда и за кого прочат любимицу:
— А во рту у того колдуна поганого зуб волшебный... Ноет зуб, крови просит — и в который день крови не изопьёт, в тот и невесел. И в подвалах своих для тех надобностев сорок девиц на цепи держит. Девки плачут, пощады просют — а он, аспид, над ихними слезами смеётся!
Далее следовали описания злодейств и пороков принца, услышав которые, придворный живописец, мэтр Бонифатио, тут же напросился в свиту принцессы. Очень его, видите ли, образ заинтересовал. Принцесса любила живопись и поэзию и привечала людей искусства, но сама к ним не относилась, и нездоровый интерес мэтра не разделяла.
Её воспитывали таким образом, что она верила в свой долг перед государством и готова была выйти замуж хоть за какого урода — и вот, собственно, за него и приходилось выходить. Радости по этому поводу принцесса не испытывала, и ехала в Асгард скрепя сердце.
Увидев Тора, восхитилась было, но моментально охладела, поймав характерный взгляд, устремлённый на её бюст. Большая грудь в Ванахейме считалась неаристократичной, и, при всей красоте и высоком положении принцессы, она натерпелась всякого: от подхихикиваний и попыток как бы невзначай унизить до грубых нападений. Сальные взгляды считывала моментально — и тут же начинала втихую презирать за них.
Если бы она сразу смотрела на Локи, а не на Тора — заметила бы ровно такой же взгляд, но не успела. Когда же обратила внимание на младшего брата, тот, всё поняв, уже почтительно смотрел строго не ниже уровня глаз и обаятельно, по-мальчишески улыбался.
День был наполнен представлениями, и Сигюн старалась запоминать всех, с кем её знакомили — для принцессы память в таких делах была очень важна; но голова кружилась, ноги подгибались, и справлялась она не очень, чем была огорчена. Жених всё время был рядом, помогал, подсказывал, и она приятно удивлялась его такту и вежливости. Хорошо запомнила, как, представляя ближний круг, принц поклонился в сторону облачённой в чёрный доспех воительницы, произведшей на принцессу большое впечатление своей опасной грацией:
— Сиф, моя официальная наложница и вассал. Тень смерти за моей спиной. Дорогая, вы всегда можете рассчитывать на её защиту. Добро пожаловать в семью, — и заулыбался ещё обаятельней, хотя, казалось бы, уже некуда было.
Сигюн, прекрасно знавшая о существовании Сиф, с приветливой улыбкой склонила голову, и, подняв взгляд, увидела, как глаза воительницы, более всего напоминавшие прорубь беззвёздной январской ночью, затянутую ледком, на мгновение потеплели, и эта живая тьма, неподвижная, но генерирующая опасность, стала для неё тёплой и сочувствующей.
***
Поздно вечером фамильяр, докладывая о нашпионенном за день, наябедничал:
— А матушка ваша, в спальне уже, наедине, батюшке сказала, эдак с сожалением: "Ах, жаль, что Тор не согласился жениться на ней: какая бы пара была!" — и повздыхала.
Локи скрипнул зубами. То, что брат пялился на Сигюн, как на сошедшую с небес богиню любви, было лестно, но заставляло ревновать, а тут ещё и матушка вот, стало быть, о чём вздыхает.
Чистая красота принцессы вызывала у него сильнейшее низменное желание; он почти против воли представлял, как поставит её на колени и эти розовые невинные губы откроются для того, чтобы принять его член, и даже мимолётная мысль об этом заставляла задыхаться.
Вспыхнувшую нечестивую страсть требовалось скрывать и приручать невесту понемногу — она его, похоже, побаивалась. Локи сто раз пожалел, что по религиозным соображениям нельзя жениться завтра, а ждать придётся как бы не полгода, до середины весны.
