Сказки духа Асгарда

      Локи, было собравшийся вскипятить содержимое бокалов (пусть теперь попробуют выпить за силу судьбы!), а дальше действовать по настроению, но уж как следует выразить своё отношение к тосту, был остановлен резкой болью в колене от впившихся кошачьих когтей. Под стол заглядывать не стал: других кошек, кроме госпожи Мурасаки и подаренного Сигюн котёнка, во дворце не было.       Посидел, опустив глаза и задумавшись: фамильяр из-под стола вылезать не пожелал, но цапнул ведь не просто так. Госпожа Мурасаки последние дни ходила обиженная: её привычка прятаться под кроватью королевской четы по вечерам, подслушивая, была пресечена — Фригг, даже не нагнувшись и не поздоровавшись, попросила её уйти и более здесь не бывать, и поэтому случившееся было для Локи неожиданностью. Он надеялся, что матушка смирилась, и сейчас втихаря ругал себя за недостаточную бдительность. Глядя, как побледневшая, но недрогнувшая Сигюн поднимает бокал к губам, с холодной злобой и оттенком презрительного сочувствия думал:       «Да, эта выдрессирована так, что хоть за чёрта выйдет, выполняя долг. Впрочем, чёртом тут был я, а братец румян и всем хорош…» — и молча поставил вино на стол нетронутым, более никак себя не проявив.       Фригг произнесла небольшую речь о королевском долге и о его правильном понимании, выразила удовлетворение тем, что увидела следование оному со стороны всех заинтересованных лиц, и тут же перешла к протокольным подробностям смены жениха и частичного изменения церемониала.       «И ведь ничего наедине, всё при чужих… Вот и поздравили друг друга», — принц кисло слушал, нацепив маску бесстрастия, и только спустя некоторое время обратил внимание на то, что придворные, напряжённо притихнув, не едят и не пьют — и при этом пытаются имитировать непринуждённое веселье. Поняв, что от покинутого жениха ждут, что он самовыразится, хотя бы наслав диарею на окружающих, и побаиваются его всем известного норова и выдающегося, когда дело доходит до пакостей, воображения, Локи слегка взбодрился и принял ангельский вид: ел с аппетитом, был ласков с матушкой и братом и делал вид, что всё хорошо. Матушка смотрела с подозрением. Сотрапезники тоже — оживлённо брякал приборами только младший принц, остальные по разным причинам аппетит утеряли.       Со своей сдержанностью Локи поздравил себя, распрощавшись с обществом и дойдя до матушкиной передней, в которой дежурило, против обыкновения, не два гвардейца, а два взвода этих самых гвардейцев — и доктор Стрэндж. Благостный, чистенький, при полном параде. Стрэндж поклонился принцу — очень вежливо, но тот почувствовал затаённую даже в этой почтительности насмешку. И понял, что собрались тут по его душу. В случае ожидавшихся безобразий Стрэндж готовился скрутить его и препроводить в тюрьму. Принц поклонился — так же вежливо и с такой же затаённой насмешкой. Стрэндж был опасным противником — предположим, в прошлый раз Локи проиграл, недооценив соперника, но и сейчас, на спаде магических возможностей, понимал, что, скорее всего, слабее доктора. Сожранная планета, дав сначала силу, равной которой не было в Вселенной, после наградила равновесным откатом, и Локи приходилось это учитывать. Стычка со Стрэнджем была абсолютно нежелательной в настоящий момент.

***

      Доктор Стрэндж с этого дня вальяжно сопровождал принцессу со свитой, куда бы те ни пошли, присутствовал на всех приёмах и раутах.       Маги демонстрировали исключительное равнодушие друг к другу; Стрэндж был безупречно вежлив с Локи, встречая его во дворце — чаще, чем хотелось бы принцу. Но всё время — пока человеческий маг галантным бездельником веселил дам, показывая карточные фокусы и очаровывающим голосом женского любимца рассказывая анекдоты, Локи несомненно чувствовал, что интересуется он только им. И что, когда доктор отворачивается, на принца начинает смотреть его подозрительно живой алый плащ, и это леденящее внимание неприятно взбадривало.       Видеться с Сигюн Локи не перестал — и его обществу она радовалась гораздо больше, чем нового жениха, хотя терпела Тора и старалась найти с ним взаимопонимание — в силу своего королевского долга.       Объясняться друг с другом они не стали — что тут объясняться, всё понятно, а говорить об этом обоим было неприятно. Похолодев внешне, сил отказаться от общества Локи принцесса не имела — очевидно, считая, что достаточно близкое общение с будущим родственником не зазорно. Если при нём присутствует десяток дуэний — и, чаще всего, Стрэндж. Тот у Сигюн дневал и ночевал — в буквальном смысле. Покои доктора находились в непосредственной близости от принцессиных.       С Сигюн Локи был сама любезность, но на личные темы они не говорили, ограничиваясь стандартными дворцовыми сплетнями и разговорами о живописи да о литературе.       Тем сильнее была потрясена Сигюн, когда во время прогулки по заснеженному саду и говоря о погоде, Локи, не меняя тона, спросил:         — А что, прекрасная, вы ведь не хотите замуж за моего брата?       Сигюн, огорчённая вопросом — всё решено, что душу травить? — ответила:         — Ваше Высочество, мои желания имеют тут мало значения. А иметь чувства королеве не положено, — опустила глаза, и горькая складочка залегла у губ.       Локи, внимательно рассмотрев её лицо, тихо сказал:         — Королеве, может быть, и не положено… Но вы их имеете — ко мне. Так не становитесь королевой!       Проигнорировав изумлённый взгляд, с доброй насмешкой предложил:         — Оставайтесь принцессой, Сигюн, к этому есть возможность.         — Я её не вижу.         — Смотрите, — и Локи остановился и повёл рукой в сторону входа в подвал.       Принцесса помнила его — отсюда они спускались на достопамятную экскурсию. Обернулась на дуэний и доктора — те как будто перестали видеть их, не говоря уже о слышать, и спокойно двигались по дорожке.         — Я создал иллюзию, они видят, как мы идём дальше. Как бы ни был силён Стрэндж — в иллюзиях я сильнее. Он попался, по крайней мере, в этот раз, — и Локи удовлетворённо посмотрел вслед уходящему Стрэнджу, но тут же обеспокоенно добавил, — но больше, скорее всего, не поймается, и этот шанс — последний.       Неожиданно он оказался рядом с принцессой, и обхватив её за плечи, заглянул в глаза:         — Спуститесь со мной, Сигюн. Там, внизу, в храме богини любви вы станете моей, и никто после этого не посмеет возразить против нашей свадьбы, — неожиданно для себя он почувствовал, что теряет голову от близости принцессы и от её сладкого запаха, и сжал сильнее. — Доверься мне, ты никогда об этом не пожалеешь! Пойдём со мной, это не будет больно, я согрею тебя своим огнём, такая прекрасная женщина не может быть холодной…       Он уже осыпал её поцелуями, сжимая всё крепче, красный туман плыл перед глазами, но Сигюн, оцарапав его, вырвалась:         — Нет! — она зло всхлипнула, подняла голову и сжала губы.       Отодвинувшись, несколько охолонула и уже мягче, не желая обидеть, сказала:         — Я жалею о том, что произошло, но таким образом выдирать страницы из книги судьбы не желаю. Я принцесса из рода Ванахеймских ярлов-Драконов. Если нет другого способа — этот всё равно не подходит, — и, ещё мягче, — Ваше Высочество, примите судьбу, как я её принимаю. Смирите сердце, станьте мне братом. У нас много общего: мы сможем быть близки, как родственники.       Локи в ответ посмотрел с холодом и молча развернулся, уходя. Принцесса огорчённо смотрела ему вслед, не замечая, как свита, с которой был снят морок, изумлённо оглядывается, и как сыграл желваками Стрэндж, понявший, что в этот раз его обвели вокруг пальца.

***

      Последующие пару недель Локи не искал общества принцессы, и на её приглашения не отвечал. Быть натурщиком у мэтра Бонифатио отказался наотрез — без объяснения причин, и начал пропадать в лабораториях. Встречаясь случайно изредка, был равнодушен и незаинтересован, не желая замечать печали и беспокойства Сигюн, и она быстро перестала слать приглашения и заговаривать с ним — принцесса была горда, и, несмотря на душевную боль, унижаться не желала, но вся как будто потухла. Былая её ледяная сдержанность заставляла подозревать наличие внутреннего огня, а вот нынешняя холодность была действительно мёртвой.

***

      Промёрзшая, возвращающаяся с охоты Сиф шла по полутёмному коридору и не верила своим глазам: в неверном свете факелов навстречу по стеночке скорее ползла, чем шла Сигюн. Одна, без всякого сопровождения. Вокруг чёрной тенью увивалась обеспокоенная госпожа Мурасаки. Сиф остановилась, протёрла глаза и ещё раз пригляделась. Картинка не поменялась.         — Ваше Высочество! Что с вашей свитой? Как вы тут оказались без неё? — Сиф тоже начала беспокоиться не хуже Мурасаки.       Принцесса, подползя поближе — по совести, она передвигалась скорее руками по стенке, чем ногами по полу, горестно икнув, сообщила:         — Я… просто уйти. Я принцесса — кто меня остановить?! — и стало понятно, что она сильно и страшно пьяна.       Настолько, что, кроме обычного своего акцента ещё и начала ломано изъясняться на асгардском. Из путаных пояснений, перемежающихся икотой и глухими рыданиями, Сиф кое-как поняла, что у принцессы случилось горе, и она хотела немного выпить, чтобы забыться и уснуть, но почему-то не могла остановиться («мне делаться легче, и я выпивай ещё немного») и выпила почти полную бутылку ванахеймского пинье — картофельной пятидесятиградусной водки («госпожа Бергдис держать от простуда!»). После чего, на вид абсолютно трезвая, вышла из спальни, где в одиночестве разорила тумбочку госпожи Бергдис и невозбранно прошла мимо Стрэнджа и дам, увлечённых друг другом — Сиф покивала, насмешливо думая, что Стрэндж расслабился, уж от добропорядочной-то принцессы таких фортелей не ожидая, и будучи настроенным исключительно на злокозненного младшего принца.       Заботливо подхватив принцессу, Сиф потащила её к себе — собственные покои были всего ближе, и не хотелось, чтобы Сигюн в таком состоянии увидело больше народу, чем уже случилось.         — Принцесса, вас видели? Почему вас не остановила охрана?         — Я есть принцесса, не пленниц во дворце мой сиятельный будущий свёкор и свекровь!       Из дальнейшего бормотания Сиф поняла, что Сигюн спокойно, выглядя трезвой, прошла довольно далеко по дворцу — и только в этом коридорчике её настигло действие бутылки пятидесятиградусного пойла.       «Мда, удивительное действие спиртное оказывает на непьющих девственниц», — Сиф вздохнула и практически взвалила Сигюн на себя. До её покоев оставалось совсем недалеко, и был шанс, что всё останется незамеченным, а гвардейцы Локи промолчат. Если они не встретят по пути какого-нибудь дворцового сплетника. Также её немало беспокоила мысль, что бутылка водки надолго не задержится в организме принцессы Ванахеймской, даже несмотря на гены, доставшиеся ей от плеяды предков. Вряд ли ярлы-Драконы стесняли себя в количестве заливаемого за воротник, так что наследственную устойчивость к спиртному Сигюн наверняка имела.       Конфуза, однако, не произошло, и Сиф с облегчением устроила Сигюн, которую окончательно перестали держать ноги, на козетке — полусидя, подпихнув под спину подушку, чтобы принцесса не сваливалась. Как протрезвить несчастную, она не знала — если в компании Тора знали достаточно средств от похмелья, то средства от опьянения никого не интересовали. Сиф решила просто подождать, пока принцесса протрезвеет сама, а уж там определиться, что делать. Подумав, прозорливо поставила умывальный тазик поближе к козетке и, наскоро переодевшись, уселась в кресло напротив.       Горе Сигюн состояло в том, что она поняла — младший асгардский принц смеет пытаться ею манипулировать («я думать, со мной такой не случится, только с другой люди, что я для него что-то значить! Страшный глюпость!»). Принцесса все годы детства и отрочества читала невозбранно, никем не ограничиваемая, всё, что под руку попадётся. Отец более беспокоился о насущном и материальном, не видя вреда в чтении. И начитана ванахеймка была в самых разных областях — в том числе проглатывались и книги об искусстве оказывать влияние на людей, заводить друзей и завоёвывать женщин. Если бы не это, она бы не знала, что к ней применяется классическая манипуляция под названием «Качели» — сначала жертва разводится на эмоции и чувства, ей стараются дать как можно больше тепла и внимания, а потом это внезапно кончается. Далее манипулятор ожидает («В учебник сказать от четырёх дней до два неделя!»), исчезнув для объекта или оставаясь как можно более холодным, изображая обиженного, и потом так же внезапно, как исчез/обиделся, возвращается и возвращает тепло, восхищение и декларируемый интерес к жертве. Которая, осознав потерю, страдает и зачастую влюбляется в мерзавца, становясь от него зависимой. Сигюн страдала, но хотела верить, что принц был искренне оскорблён и охладел, и, отвергнутый, действительно более не желает её знать — но где-то в глубине души обречённо ждала, не окажется ли обида принца классикой манипуляций. И дождалась.       Сегодня Локи («Ровно два неделя! Всё по учебник!»), как ни в чём не бывало, зашёл к ней и завёл милую беседу на малозначащие темы — сияя, очаровывая, и, как Сигюн уже видела, пытаясь понять, насколько её проняло. Принцесса не подала виду, оставаясь расположенно-равнодушной, однако, на все предложения о совместном времяпровождении отвечая отказом. Но чувствовала себя глубоко несчастной и разбитой. Выпроводив несколько озадаченного принца, она пыталась забыться и уснуть, и почему-то ей показалось, что средство, которое для хорошего сна использует госпожа Бергдис, подойдёт и ей, увлеклась — и вышло, что вышло.         — Это жестоко, безжалостно! И нечестный быть! — Сигюн, всхлипывая, подняла глаза на Сиф и спросила:         — Я знать, Его Высочество вызвать вас на поединок — ради возможность обладать. Традиций соблюсти, всё честно, с уважений?       Сиф, хмыкнув, согласно кивнула, что вызвало взрыв рыданий, сквозь которые Сигюн причитала и жаловалась:         — Тогда почему со мной без уважений?! Я принцесса, я не желать выходить замуж с ободранный подол, это есть страшный унижение! — слёзы высыхали, она начинала приходить в ярость, которая как-то вдруг сменилась глубокой печалью.       Принцесса начинала потихоньку трезветь:         — Я понимаю, что какие-то чувства — не для таких, как я. Всю жизнь жила с этой мыслью, смирилась с ней, и когда вдруг показалось, что возможно любить, была потрясена, поверила на мгновение — и вот так вот всё закончилось. Вне всякого сомнения, будущая свекровь права — Тор будет гораздо лучшим мужем, чем стал бы Локи. Сожалею, леди Сиф, что вы стали свидетельницей моего позора. Приношу извинения.       Сиф, глубоко вздохнув, с сочувствием посмотрела на Сигюн («Как он мог? Ведь почти ребёнок же!») и откровенно призналась:         — Мужик — говно. Если можешь и ещё не поздно, выходи за Тора.       Сигюн вытерла глаза, попыталась перестать всхлипывать и встать с козетки, но ни в чём не преуспела: ванахеймская картофельная водка никого просто так не отпускала — просветление было кратковременным, и опьянение пошло на второй круг, ужасным образом сочетаясь с наступающим тяжелейшим похмельем. Склоняясь над тазиком, Сигюн, блюя и плача, причитала:         — Я знать, что королева не рождён для счастий! Зачем я поверить? Сколько у него быть таких, как я?! Я вовремя понять, ещё не поздно, надо забыть, что было, — плач прерывался тошнотой, и Сиф, огорчённо вздыхая, помогала обессилевшей девушке вытереться, поила водой и укладывала отдохнуть до следующего приступа, который не заставлял себя ждать.         — Я так уронить себя, напиться до… — Сигюн подняла глаза на госпожу Мурасаки, бесстрастно взиравшую с подоконника, — до того, что вижу какой-то драный кошка!       Ошеломлённо глядя, как госпожа Мурасаки удаляется с оскорблённо задранным хвостом, Сиф непослушными губами пробормотала:         — А может быть, и поздно…