Сказки духа Асгарда

      — Ваше Высочество, извольте посмотреть, — жёсткий палец командира военного лагеря тыкал по карте, расстеленной на столе посреди освещаемой жёлтым неровным светом свечей палатки, — вот здесь, по показаниям местных, находятся пещеры, как раз посередине между Малой Чумной Дырой, Большой Чумной Дырой, Верхней Чумной Дырой и Ближней Чумной Дырой. Эпидемию неделю назад принесли ребятишки, покусанные летучей мышью неподалёку от пещер.       Локи, холодно глядя на палец, порхающий между Дырами, злобно процедил:       — Ну конечно, дети… Вечно лезут везде, вечно приносят всякую дрянь.       Сиф, которой цветущий майской розой сюзерен всю дорогу до лагеря рассказывал, что дети — это лучшее вложение себя, и как прекрасно, особенно в перспективе долгой жизни, ими обзаводиться с целью распространения влияния, посмотрела с молчаливой насмешкой: сейчас, когда его высочеству пришлось вернуться с розовых облаков в Чумную Дыру, он был бледен, страшен и зол.       — А почему эти Дыры сразу не были залиты огнём, вместе с пещерами? Разом бы избавились от чумы и от последующих… инцидентов. Это математика! — и посмотрел просветлённо.       Видавший виды вояка поперхнулся:       — Так ведь люди… гражданские… Невинные погибнут!       Принц сквозь зубы буркнул:       — Бабы других нарожают! — но нахмурился и задумался.       Сиф невесело ухмыльнулась: она узнала одиозное изречение, приписываемое великому полководцу древности, и поняла, что Локи мрачно шутит. Командир лагеря не узнал и не понял — и искоса, пытаясь себя не выдать, смотрел на принца с отвращением и ужасом; тот действительно, с его точки зрения, оказался именно таким монстром, каким его выставляла молва.       Сиф как-то спросила, не умеет ли принц питаться ненавистью и страхом, и поэтому поддерживает репутацию омерзительного чудовища — и он с удивительной лёгкостью признался, что да, умеет. Но что, кроме того, это просто весело. И Сиф тогда вздохнула, подумав, что репутация вовсе не дутая, и что сюзерен и правда монстр.       Локи в немногих словах выяснил, что для него со спутницей не готовы ни палатка, ни обед («спешила, спешила матушка меня выпереть, да вот не успела», — мелькнула самодовольная мысль), и что лекари, разошедшиеся по деревням, о его визите ничего не знают и собраться с целью наиболее полно информировать не смогут по той причине, что деревни окружены засеками и рвами, и что всякий, кто туда идёт, обратно не возвращается — а военным дан приказ никого не выпускать. И что информации нет ну никакой. Принц обомлел:         — А местный маг? Почему связь с ним не налажена?         — А местный маг из ближайшего города туда с лекарями уехал, да первым и помер. Ребятишек этих как раз вылечить пытался. С тех пор ни слуху ни духу от них, и никаких новостей.         — Маг?! От чумы?! — градус удивления в голосе Локи всё возрастал, и пропорционально возрастала злоба. — В лагере врачи есть? Нет?! Все там?!       Командир хотел что-то ответить, но закашлялся.       Локи внимательно смотрел.         — А что, давно вы кашляете? — значительно мягче спросил он.         — С утра. Простудился на холоде. Весь день по морозу: рядом с Верхней Дырой ещё не все засеки возвели и постоянно отлавливать бегущих приходится.         — А с ними что делаете?         — Издали расстреливаем, близко не подходим, — и снова глухо закашлялся.       Сиф удивилась, когда Локи, вместо того чтобы вытребовать самую удобную палатку и обед, быстро попрощался с командиром, и, взяв её под руку, двинулся к нерассёдланным лошадям. Попыталась спросить, но в ответ услышала только тихое:         — Валим, валим отсюда!       Всё поняла:         — Но люди! Можно ведь помочь!         — Они уже мертвы, — Локи любезно кивнул солдату, приглядывавшему за лошадьми, и взлетел в седло.       Сразу тронул галопом, и Сиф еле успевала за ним. На скаку пыталась уговорить остаться — может, можно что-то сделать. Локи посмотрел, как на сумасшедшую:         — От этой дряни умер маг. Не смог, стало быть, защититься и вылечиться не смог… а мои ресурсы почти на нуле. Я бы не говорил об этом, но тебе скажу. А ты никому не говори — целее будем. Что это за болячка я не знаю, но у чумы есть лёгочная форма, и она самая заразная.       Дальше скакал молча, и Сиф молчала.       Принц остановился у елового леска, чем-то ему приглянувшегося:         — Предлагаю тут отдохнуть, поесть и подумать, что делать дальше.       Сиф расседлала и покормила лошадок, притащила пару сухих лесин, развела костёр на полянке, натопила снега в котелке и натаскала лапника, чтобы сидеть — сюзерен же в это время занимался самым трудным: стоял, смотрел в пустоту и думал, что делать дальше. Разве что, несмотря на низкий ресурс, счёл нужным двинуть рукой — и пошёл снежок, засыпающий все следы, а костёр вдруг стал бездымным.       Не обрадовавшись снегу, но понимающе хмыкнув, Сиф соорудила из срубленных стволиков и лапника укрытие, куда Локи тут же забрался, благодарно вздохнув, и уставился на огонь. Руки у него мелко тряслись, и Сиф подумала, что да, колдовство тяжело ему даётся сейчас.       Нарезала солёного сала и опустила в котелок; наломала походных, твёрдых, как камень, сухарей и тоже закинула в кипяток, чтобы распустились. Локи всё думал, и она не трогала его. Только когда хлёбово дошло, подала принцу ложку:       — Прошу, Ваше Высочество.       Аппетит, несмотря на неаппетитные проблемы, Локи не покинул:         — Кто бы мог подумать: какая дрянь, а на морозе хорошо идёт! — похвалил, осторожно попробовав.       Сиф сумрачно отозвалась:         — Фаршированных гадюк не припасено.       Сюзерен, искоса глянув, под нос тихонько пробурчал что-то насчёт того, что зато нефаршированных хватает, а погромче высокомерно спросил:         — Принцу дерзишь? — но посмотрел смеющимися глазами, а потом не выдержал и захихикал, и губы Сиф тоже дрогнули усмешкой.       Он продолжал есть, но смотрел уже не в пустоту, а на Сиф. Этот пристальный взгляд был ей хорошо знаком — и смущал до сих пор, а сейчас так особенно.       Когда Локи немного спустя положил руку ей на шею — сжалась, отвела глаза, но отпрянуть не посмела и покорно опустила голову, с тихим презрением думая, что вот сейчас он, только этим утром бывший с другой, её возьмёт: и тут-то она и охладеет. Чувствовала странное облегчение от мысли, что боль любви перестанет мучить, и никак ничему не препятствовала. Локи гладил её, грея руки женским теплом, чуткими пальцами проводя по жилке, бьющейся на шее, опускаясь ниже:         — Сиф, душенька, я не трону тебя, если не хочешь… не надо давать мне по обязанности, как постылому мужу. Что ж ты со мной, как с дубиной какой… — и убрал руки, отвернулся.       Сиф посмотрела на огорчённую позу, на до боли знакомую прядь, слегка встопорщившуюся над ухом и потянулась обнять, понимая — нет, не разлюбит.       Ощутимо обрадовался, обернулся, загораясь, и она вздохнула облегчённо — не обиделся.       «Нет, не могу потерять. Не отдам. Пусть как хочет, хоть из постели в постель прыгает, только рядом будет… пусть и малодушие, всё равно», — решилась, и от сердца отлегло.       А он уже целовал в шею, освобождая от одежды.       Сиф думала, что всё будет быстро и грубо, но Локи, которого всё так же трясло, не торопился овладеть, медленно изощрённо лаская, заставляя разделить его пламя.       Лихорадочно шептал:         — Я близости хочу, настоящей, не звериную случку… Так хорошо, когда женщина сама хочет, так это сладко… Я привык, что подо мной дамы не кричат и не обливаются слезами от того, что я… делаю своё дело.       Сиф с сочувствием вздохнула: Локи не расписывал, как всё случилось, но она догадывалась и не завидовала Сигюн, а сейчас поняла, что и принцу несладко пришлось.       Можно было бы обидеться, но он так мягко и горячо упрашивал, так нежны были прикосновения, что не было никаких сил на это — и она позволяла ему делать всё, что хотел.

***

      — Думаю, папеньке о произошедшем вскорости доложат Хугин и Мунин, его вороны, и за дальнейшее распространение заразы можно не опасаться: и заставы поставят, и беречься будут… другой вопрос, что нам отсюда просто так не выбраться. Зря, конечно, сразу всё не сожгли, но кто ж знал… пятьсот-то лет назад здесь обычная чума случилась, в начальной стадии вполне излечимая. И не такая вирулентная, — Локи, порозовевший и довольный жизнью, кутаясь в шкуру и прижимая к себе наложницу, бодро излагал мысли.         — Что такое «вирулентная»?         — Заразная значит. На расстоянии полёта стрелы можно заразиться. Будь я сильнее… но что имеем, то имеем. Скоро ночь, и у меня появились идеи.       Как выяснилось, идеи были с некромантским душком: Локи вызвал фамильяра, явившегося в образе огромной бесплотной пантеры, сливающейся с тенями наступающих сумерек.         — Пойди, принеси мне голову умершего от чумы, — глухой голос звучал словно из-под земли, и Сиф поёжилась.       Пантера тут же исчезла, а Локи словно посветлел, стал не таким отстранённым, и счёл нужным пояснить:         — Будь я на пике, мог бы вызвать всех мёртвых округи и без части тела, но сейчас не уверен в своей способности сдержать их… сожрут ещё. Лучше направленный вызов, а для него нужна косточка какая-нибудь. Мурасаки болезнь не тронет — она дух, — и снова уставился на огонь.       Сиф молча сидела, иногда проходилась по полянке, разминая ноги. Смотрела и слушала, больше обращая внимание вовне. Порывистый ветер гнул верхушки елей, осыпая налипший на ветки снег, потрескивали стволы — никаких иных звуков, ничего угрожающего. Дёрнулась и схватилась за меч, когда костёр вырос и загудел, но тут же расслабилась, поняв, что Локи ждал этого и выглядит спокойным.       Огнистая пантера, появившаяся в центре костра, была Мурасаки — видно, прошла какими-то своими путями. Вернулась она с добычей: с чисто кошачьей брезгливостью выплюнула из пасти тёмный округлый предмет — и тут же исчезла.       Локи, приглядевшись, потыкал мёртвую голову палочкой и закатил поглубже в костёр:         — Пламя очищает. Так не заразимся, а поговорить нам ничто не мешает. Сейчас, сейчас… — и завозился, вытаскивая из своей иномирной кладовки всякое: мешочки, склянки, ритуальный нож и тому подобное.       Сиф смотрела, отойдя на край поляны, как сюзерен, темнеющий на фоне пламени, сыплет в огонь порошки и читает заклинания. Проявившийся в костре силуэт, сгорбленный и кашляющий так, словно выкашливает лёгкие, попытался шагнуть из него, но что-то его удерживало. Мертвец поднял голову — глаза его нехорошо поблескивали голодноватыми огоньками, и он пытался сфокусировать взгляд, но снова зашёлся в кашле. Сиф неприятно было смотреть на него, но отвести взгляд она опасалась. Локи рассматривал вызванное исчадие с довольством хорошо поработавшего профессионала:         — Так, кажется, попался тупой крестьянин — не понимает даже пока, что умер.       И подбодрил тень, стоящую в костре, обратившись к ней:         — Кончай кашлять, не в лазарете уже. Мёртвые не кашляют, — и резанул ладонь, плеснув кровью в сторону мёртвого, — я вызвал тебя своей кровью и своей властью, отвечай мне: как тебя зовут, кто ты?       Мертвец перестал кашлять и выпрямился даже как будто с облегчением:         — Джорн из Чумной дыры, крестьянин я, — и всё равно, отвечая, косился в сторону Сиф и пытался выйти из костра.         — Смотри-ка, душенька, ты упырям нравишься, — с насмешкой негромко сказал Локи.       Та не выдержала и спросила:         — А что, сир, любой умерший при вызове упырём становится?         — Что ты, нет… предпосылки нужны, особый склад характера… и чтобы нагрешить успел. Этот, видно, успел: может, жену и детей бил, или ещё что… всё равно, в сущности.       И снова обратился к мёртвому:         — Как вышло, Джорн, что ты умер?         — Иволдовы сынки, чтоб им пусто было, в пещеры лазили, в которых мыши зимуют. Ну, и принесли заразу какую-то… Я их и не видел-то, слышал только, что все в их доме заболели. А потом в груди чесаться начало — прям пекло, ажно разворотить самому хотелось. Кашлял всё, какой-то дрянью харкал… потащился к знахарке, а она уж мёртвая… губы белые, и по ним махонький бледный паучок бежит, нитку тянет — изо рта… я сначала думал, слюна — нет, паутина… как с ума тогда сошёл, схватил палку и ударил, а у неё тело, как из трухи, враз распалось, и в груди комок паутины серой, и в нём паучки эти. Я тогда схватил бутылку самогону, и давай хлестать, а больше ничего и не помню, — а сам всё пытался, как бы между прочим, выйти из огня.       Принц, рассеянно кивая, про себя тихонько пробурчал:         — Да-да, хороший наркоз — залог хорошего настроения… — и хлопнул в ладоши.       Мертвец взвыл, делая последнюю отчаянную попытку добраться до живых, и сгинул в схлопнувшемся пространстве. Костёр исчез, только серая проплешина осталась. На неё падали серые хлопья пепла, понемногу сменявшиеся белыми снежными.       Локи постоял, глядя на падающий снег:         — Сиф, душенька, нам пора. Неуютно здесь, да и на место вызова всякая дрянь обычно лезет, лучше не задерживаться.