добыто группой на раскопках пятьсот серебряных хуёв и это только из культурных слоёв © Gena
«Некто рассказывал, что, когда он потерял член и обратился за восстановлением своего здоровья к ведьме, та приказала ему подняться на дерево и из находившегося там гнезда, в котором находилось большое количество членов, взять себе один. Когда тот хотел взять из них один побольше, ведьма сказала: «Нет, этот не тронь», и при этом добавила: «Он принадлежит одному попу». «Молот Ведьм», Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. — Ну всё. — принц был мрачен, и спутники было взволновались, но он ещё мрачнее продолжил: — Пришли. И ткнул рукой, указуя: — Вот оно. Дерево Жизни. Оно было исполинским. Ствол понизу зарос древесными грибами. Они спускались ступенями и мерцали нехорошим, трупным светом, кое-как рассеивая мрак у подножия, но, сколь пришедшие не задирали голову и не всматривались ввысь, дальше была только тьма, и только по шороху крон да завываниям ветра можно было догадаться, что вверху что-то есть. — Значит, так: наверху, — принц для пущей доходчивости показал пальцем, — по идее, должно быть гнездо, в которое нечестивые ведьмы скидывают украденные у добрых людей… кхм… причиндалы. Лезьте наверх, доставайте, а я приставлю. Во всяком случае, попробую, — и, приняв скучающий вид, присел на торчащий корень, нахохлившись и приготовившись ждать. Спутники обомлели. С места никто не двигался, и Локи, вздохнув, поторопил: — Господа, ночь не так длинна, чтобы тратить время впустую. Все по-прежнему молчали: некоторые побаивались принца, а некоторым, как Вольштаггу, например, он был настолько противен, что говорить не хотелось. Вольштагг, раздражённо сплюнув, первым и полез, так ничего и не спросив. Остальные стояли и ждали. Наконец, сверху посыпалась труха, стали слышны неразборчивые ругательства — Вольштагг, цепляясь за морщинистую кору и оскальзываясь на мокрых грибах, спускался. Спутники кинулись к нему, и это был единодушный вздох: — Ну?! — Есть там гнездо. — И?! — И оно полнёхонько. — Нашёл свой?! — Что, полюбоваться хотите?! — от медвежьего рычания Вольштагга было окружившие его плотным кольцом спутники отшатнулись, но, приняв это за утверждение, тут же, приободрившись, полезли наверх — уже впятером, благо, размеры дерева позволяли. Спустя какое-то время, Локи, сидевший с философским видом, подскочил, как будто его укусили, задрал голову и заорал, перекрикивая ветер: — Да не копайтесь там, какие получше не выбирайте! Сверху прилетело неразборчивое: — Что? — Свои, свои ищите! Чужой не прирастёт! Несмотря на раздражённый тон, голос у принца начал подозрительно побулькивать — как будто бы от восторга. Вечер переставал быть томным. Окончательно томность потерялась, когда, с хрустом ломая сучья и вопя, сверху прилетела туша и упала ровнёхонько перед Локи. Тот сначала отступил, а потом подошёл поближе, и, походя отломав кусок светящегося гриба, рассмотрел, присев: — Логмэр Кнуд… Ишь, расплескался как… Всё, осталась Юридическая Коллегия без председателя, — и, обернувшись к прочим: — Кстати, господин Ванланд, поздравляю с повышением. Но вот к чему приводит жадность! — он указал на то, что в каждой руке убившегося было по члену. Общество потрясённо помалкивало, а Локи продолжал нудеть: — Зачем ему два было? Не приросли бы ведь. Или трогать нравилось? Закопался, так сказать, и забылся? Бывает… Вольштагг, единственный пока из спустившихся, отвернулся и начал блевать. Локи посмотрел на него с удивлением — опытный воин и не такое видел, чего ж распускаться? Вольштагг же, блюя, надеялся так же легко, как с содержимым желудка, расстаться и со свежим воспоминанием, как пришлось копаться в здоровенном гнезде, полном живых, пульсирующих… Он был натуралом. Локи, подумав, отошёл подальше от дерева — ещё двадцати восьми асам нужно было слазать к гнезду.***
— Итак, осталось всего ничего — попробовать присобачить их на место, — Локи тихонечко, под нос разговаривал сам с собой, раздумчиво глядя на с надеждой ждущую толпу, — а обратное заклинание я не продумывал… Ну ладно, не получится, так хоть посмеюсь. И строго обратился к присутствующим: — Господа, прошу слушать меня очень внимательно и делать ровно то, что сказано. Иначе за последствия я не ручаюсь. («Да и в любом случае не ручаюсь, чёрт знает, что из этого всего выйдет, но вам знать ни к чему. А в случае чего скажу, что не так стояли и не то делали»). Постоял, посмотрел, внимают ли. И продолжил: — Встаньте вокруг меня… нет, не так близко! Как будто хоровод вокруг дерева на Зимнепраздник водите. Стоя в средине круга, и впрямь почувствовал себя празднично, глядя на злые, смущённые, но полные надежды рожи придворных («Это ж насколько надо отчаяться, чтобы ждать помощи от меня!»): — Теперь нужно снять портки («Хорошо, что Сиф не взял!») и приставить добро туда, куда полагается. Опустил ресницы, сосредоточился, обращаясь к внутренней силе, и пробубнил возвратное заклинание. По облегчённым вздохам и громким, прочувствованным благодарениям небу понял, что получилось («Почему прирастил я, а благодарят небеса? Жалкие, недалёкие существа!»). Открыл глаза: — Стоп! Еще не всё! Сейчас будет самое важное! («Так я вас и отпустил!») Теперь нужно проверить, насколько присутствие этой части тела чувствуют другие. Согласитесь, это важно? Исцеляемые замерли, Локи продолжил: — Теперь каждый протягивает руку вправо и кладёт её… кхм… на соседа. И не торопясь, внимательно ощупывает — всё ли на месте в смысле тактильности. Щупайте как следует! Потом ничего не поправишь! — глаза уже не опускал, наслаждаясь гримасами замешательства и отвращения. Ещё и на сферу воспоминаний всё занёс. Всё, включая последующие действия излеченных: как в штаны с опаской заглядывали (вдруг снова исчезло?) и облегчённо выдыхали, что таки на месте; и как руку правую брезгливо вытирали; а кое-кого и снова тошнило. С телом Логмэра Кнуда возникла неувязочка, грозящая перерасти в скандал: — Это подло — оставить его здесь! «Эта скотина тихо совсем говорить не умеет, только громыхать» — жестяной бас Вольштагга физически пригибал к земле; Локи было неприятно, но он пытался увещевать: — Зачем волочь в Асгард заложного покойника? А кто умер здесь — почти наверняка заложный, от него всякого ждать можно. Вольштагг слышал только себя: — Честный ас должне быть похоронен, как подобает, с мечом в руках, чтобы он мог достойно войти в мир Цветов и Молний! — кодекс воина он знал туго. Локи не уступал, вкрадчиво поправив: — Честный ас должен умереть с мечом в руках. А этот ас умер, держа в руках кое-что другое… («И честным он тоже не был, и куда после смерти попадёт, я в душе не ебу»). Но Вольштагг так зарычал, что у Локи уши привяли. Спорить расхотелось. Подождал, пока из палок и плаща свяжут носилки, и повёл ватагу обратно.***
Увидев светящуюся точку во тьме, остановился и повернулся, хлопнув в ладоши: — Господа! — подождал, убедился, что слушают, — я вижу костёр, мы близки к выходу из этого мира. И вот что я вам хочу сказать: эта экскурсия для вас была первой и последней. Даже не потому, что я не захочу сводить вас ещё раз — нет, вход для смертного во второй раз сюда заказан. Вольштагг, разозлённый и одной-то экскурсией, прогудел: — Что ж вас, Ваше Высочество, сюда часто носит? Судя по знакомцам, — ему не давала покоя гибель Хрёрека и Альриксена, а тем более то, что их-то тела вынести не удалось. — Quod licet Iovi, non licet bovi, — Локи развернулся, не утруждая себя переводом с малоизвестной в Асгарде латыни (опять же, этот дурень Вольштагг мог попытаться и побить, если бы понял), и через плечо бросил: — Постарайтесь больше не домогаться до чужих женщин и блюдите нравственность. Во второй раз это будет навсегда.***
Сиф сидела у костра — разрумянившаяся, блестящими глазами глядящая в огонь — и совершенно их не замечающая. Так же, как не замечала и нескольких упырей, пускавших на неё слюни с ТОЙ стороны. Локи шваркнул в ближайшего пузырьком с заговорённой водой — упырь взорвался, рассыпая цветные весёленькие искры. Остальные всё поняли и убрались, пятясь, стараясь следить за его руками. Локи подождал, пока они уйдут и подошёл совсем близко, ласково позвал: — Сиф, душенька, мы здесь. Она встрепенулась, увидев его, на лице показалась тень счастья («Боялась, переживала за меня»), и Локи тоже окатило непонятным теплом. Скомандовал: — Быстро, отвали одно брёвнышко, костёр не туши, — и, подождав, пока все пройдут, самолично закатил бревно обратно уже с этой стороны, и ещё дровишек подложил. Сиф дёрнулась, увидев носилки: — Кто-то пострадал? Надо поспешить, у нас нет целителя… Локи тут же успокоил: — А, это господин Кнуд. Ему уже ничего не нужно, — и, равнодушно отвернувшись от носилок, участливо спросил: — Как ты? Не было ли страшно? Сиф пожала плечами: — Тихо, не видела никого. Локи внимательно посмотрел ей в глаза: — Ты молодец, что бдила и поддерживала костёр. Я знаю, что могу на тебя положиться, но на всякий случай, прошу, повернись к костру задом, нагнись и посмотри между ногами. Сиф, вспомнив, что подобное она практиковала в их первую совместную ночь, без лишних слов сделала, что просят. — О, видишь? Сидели сторожили. Всегда делай, что я говорю, — Сиф наконец увидела упырей, вылезших из чащи и тихим возгласом выдала волнение, Локи же продолжал с любопытством естествоиспытателя: — Интересные, раньше не видел таких. Похожи на помесь жабы с человеком. Надо будет во благовремение вернуться, наловить их на опыты. Но не сейчас. Душа моя, ты не поверишь, — тон его стал заговорщическим, — что я видел! Нам сейчас уйти нельзя, ждём утра, а после рассвета я смогу вернуть этот кусок леса обратно в нашу реальность, так что сидим, жжём костёр. Смотри, — и достал сферу памяти, лёгшую в его руку матовой беловатой сливой. Рассказывая и показывая, он хохотал, как гиена, утирал слёзы и никак не мог остановиться, чтобы нормально продолжить рассказ, всё время перемежая его счастливой икотой и приступами хохота: — И, главное, смотрят с такой надеждой! На меня! Ты посмотри на эти рожи! — Сиф было вовсе не так весело, и она виновато косилась иногда на костёр в центре участка, где сидели все остальные, подозревая, что их может быть слышно и что шуточки Локи придворные примут на свой счёт (и небезосновательно), но сюзерена как прорвало, он веселился не переставая. Наконец, хозяйственно убирая сферу за пазуху, рассудительно сказал: — И компромат неплохой. Вот они у меня где теперь все! — с экспрессией сжал нервный мускулистый кулак и победно посмотрел на Сиф — оценила ли, понимает ли. Выражение её лица — жалеющее, любящее, немного печальное — и приятно, и неприятно напомнило ему материнское.