Осмотрев труп, И. И. Нейдинг сказал: — Признаков насильственной смерти нет. Вдруг из толпы студентов вышел старый сторож при анатомическом театре, знаменитый Волков, нередко помогавший студентам препарировать, что он делал замечательно умело. — Иван Иванович, — сказал он, — что вы, признаков нет! Посмотрите-ка, ему в «лигаментум-нухе» насыпали! Повернул труп и указал перелом шейного позвонка.— Нет уж, Иван Иванович, не было случая, чтобы с Хитровки присылали не убитых. Гиляровский, «Москва и москвичи»
Вернувшихся встречала королева. Скорбно поджала губы, глянув на носилки. Локи поймал направление её взгляда и тихо сказал: — Мама, труп надо сжечь. Фригг степенно кивнула: — Конечно, сын. Локи нетерпеливо прикусил губу: — Я понимаю, что родственники, прощание, достойные похороны — но не позже вечера! Фригг обомлела: — Сын, ты притащил в столицу заложного покойника? — по интонации ощущалось, что только огромный опыт и королевская выдержка удержали её от возмущённого привизгивания. Локи быстро поджался: — Не я! Они, — и пальцем ткнул для доходчивости. Вольштагг, тащивший носилки за одну из ручек, жест увидел и поглядел на принца разъярённым медведем. Фригг вздохнула. Хмыкнула: — Что, сынок, никакой благодарности, да? Сынок сарказма не уловил и нажаловался: — Да разве они понимают! Понабрал братец дуболомов в свиту — никакого понимания! Фригг с усмешечкой потупила глаза. Иногда сын бывал на удивление простодушен и искренне ждал, что оценят и поблагодарят. Локи помолчал, глядя, как покойника взваливают на подъехавшие дроги. Крикнул ещё раз: — До заката непременно похоронить! — и обернулся к матушке, — что жена? — Гуляет. Сюда её не звала, лишнее, — сухо отозвалась королева. Зная сына, звать беременную невестку встречать его она не стала. Мало ли что. И точно, лицезрение трупа для беременной было излишеством.***
В сад принц пришёл только помывшись, переодевшись и проведя обряд очищения — на скорую руку, но всё же. Сигюн ахнула, заливаясь краской счастья, кинулась обнять — Сиф, следовавшая за сюзереном, спрятала улыбку, и любуясь на неё, и сочувствуя — похоже, принцесса была не на шутку влюблена и переживала за мужа, не зная точно, где он и что с ним. «Хотя уж ему-то там вряд ли что угрожало… в отличие от прочих. Ну да что возьмёшь… хоть и принцесса, а в положении. Нервишки, слёзы, всё вот это женское», — привычные снисходительные относительно женщин мысли катились своим чередом, Сигюн же, обнимая Локи, выспрашивала, куда он ходил да зачем. Скоромный скандальчик прошёл мимо неё: матушкины гиены своё дело знали и смогли придержать сомнительную информацию, тем более, с беременной, думающей больше о жизни внутри себя, чем о придворных интригах, это было не так сложно. «Ишь, извертелся, как свинья на верёвке, а толком так ничего и не сказал, — думалось с насмешкой и с оттенком одобрения. И, с сочувствием, — это ж сколько она про муженька своего не знает и знать не будет!», — и призадумалась, сколько не знает она сама и хочет ли знать. Было время второго завтрака, и принцесса зазвала их на чай с пирожными. Сиф, привычная в походах к тому, что еда бывала раз в сутки и вовсе не по часам, снисходительно рассматривала залитую мягким золотисто-розовым светом гостиную. Всё казалось таким игрушечным: и тоненький фарфор чашек, и почти детский стол — пирожные, фрукты; улыбающиеся дамы, принцесса, наливающая чай мужу — оба они, Локи и Сиф, по совести, смотрелись среди всего этого парой во́ронов в розарии. Принц принимал женины ухаживания, шутил — но было видно, что, убедившись в её благополучии, думает о своём. Спустя короткое время сослался на дела и откланялся. Сиф отпустил — велел отдыхать. Сигюн пила какие-то душистые травки, и Сиф для поддержания беседы спросила, что это. Была удивлена, когда ей тут же предложили попробовать, причём не просто передали чашку — нет, Сигюн совершила странное перемещение, встав и приветливо пригласив наложницу сесть на её место. Слегка недоумевающая Сиф не нашла к чему придраться и исполнила её желание: присела на принцессино кресло и пригубила её напиток. Поймала сочувственный взгляд Сигюн, и тут её как молнией ударило — вспомнила и поняла, к чему эти выверты. В Асгарде считалось, что посидевшая на месте беременной и выпившая из её чашки женщина тоже забеременеет. Скрывая усмешку, Сиф внимательно посмотрела на Сигюн: да, похоже, жалеет, сочувствует. «Считает, небось, что мечтаю о ребёнке, а забеременеть не могу», — ни о чём подобном она и не думала, но Сигюн явно хотела помочь от чистого сердца, переживала за неё. Прямо сказать, что это всё ни к чему, Сиф постеснялась — меж тем, ей здесь наскучило, хотелось уже пойти заняться привычными делами: привести в порядок оружие, потренироваться, проведать лошадь, поговорить с боевыми товарищами, разузнать замковые новости. Здесь же был мир счастливого хрустального безвременья, и, если Сигюн в нём была, похоже, очень счастлива, Сиф такое времяпровождение вовсе не привлекало. Неловко улыбнувшись, сказала: — Я пойду. Сигюн не удерживала: — Конечно, заходи ещё, я всегда тебе рада, — и, улыбаясь и Сиф, и себе внутренней, как-то очень естественно притянула её руку к своему животу, ласково пропев: — Попрощайся с тётей Сиф, ей пора. Было понятно, что она обращается к ребёнку, разговаривает с ним, и что это ещё одна традиция, за живот беременной подержаться — но, положив руку на пока незаметный, еле выдающийся животик, Сиф вздрогнула. Как-то всё напало разом — она поняла прелесть этого света, этого счастья быть будущей матерью — и ужаснулась вдруг всколыхнувшемуся грозному недовольству — и зависти?! Как будто другими глазами оглядела Сигюн, улыбающихся фрейлин, жирного кота, вылизывающегося на подоконнике; тоненькие, остро пахнущие стебельки ландыша в вазочке; недовязанные пинетки в коробке с рукоделием — и мир изменился.***
Сама не своя была, но тело старательно следовало заведённым ритуалам, и она сходила на тренировку, почистила оружие, стаскалась в конюшни и в казармы — кстати, там, привычно болтая с боевыми товарищами, почти пришла в себя, но, вернувшись во дворец, снова впала в задумчивость и пропустила время, когда обычно ложилась. Поэтому далёкие, но отчётливо слышные крики застали её одетой и собранной. Подхватив оружие, двинулась не в сторону криков, а к покоям сюзерена — мало ли что, может, ему нужна защита? Столкнулась с Локи в коридоре, он тоже был одет и при оружии. Переглянувшись и не сказав ни слова, сюзерен на хорошей скорости дёрнул в сторону криков. Как будто подспудно ждал чего-то подобного. Охрана пыталась кого-то задержать, тот сопротивлялся и орал. Локи подошёл ближе: — Отпустите его, — и посмотрел на оравшего, — ну? Запыхавшийся воин, в окровавленных лохмотьях которого с трудом угадывалась щеголеватая форма с гербами рода Кнудов, немного успокоился и довольно внятно, стуча зубами, доложил: — Господин Логмэр Кнуд! Хоронить его собирались, а он возьми да и встань! Локи перекосило. Ухватив воина за грудки, прорычал: — Я говорил похоронить до заката?! Говорил, что из того мира незаложных покойников не бывает?! Воин молчал, мотаясь тряпкой, и сказать ему, похоже, было нечего. Локи с усилием разжал руку, лицо его было страшным, но говорить себя заставил спокойно: — И? — А как он встал, так все полегли. Я один остался, убёг… чтобы доложить, значит, — похоже, ужас отпускал воина, и он становился всё равнодушнее на вид. «Что-то он совсем бледный, как мертвяк, крови, что ли, много потерял… помощь ему нужна, — Сиф соображала быстро, но не быстрее своего сюзерена, и помощь бедолаге подоспела оперативно: он уже тихо хрипел с кинжалом, засаженным под рёбра. Окружающие поражённо уставились на принца, но тот, вызверившись, заорал: — Всем отойти! Он покусан! Дохлятина опасна! Мертвяков боялись, и пространство моментом расчистилось. Рядом осталась только Сиф. Локи, высказывая честное нелицеприятное мнение о родных и близких господина Кнуда, при этом пользуясь исключительно матом, одновременно заключал свежесделанного покойника в защитный круг и посыпал каким-то порошком. Закончил, отошёл, щёлкнул пальцами — и тело вспыхнуло так, что смотреть на костёр было больно. Все щурились, отворачивались. Смотрел только Локи, бурча: — Сам не сделаешь — никто не сделает. Ну, тупые!***
К пылающему костру не замедлили явиться родители. Один только посмотрел и всё понял, но понял по-своему: — Сын! Как ты смел притащить в Асгард заложного покойника? — Это не я! — ТЫ!!! Не смей спорить, щенок! — Я только за утилизацией не проследил! — Так пойди и проследи!!! — и, оборачиваясь к жене, ласково, — Фригг, душенька, пойдём спать, пусть Его Высочество разбирается там, где напортачил, — и подал ей руку. Локи только зубами скрипнул. Обращение от отца «Его Высочество» было ещё хуже, чем «щенок» и означало высокую степень отцовского недовольства. Сдержался и хладнокровно кивнул наложнице: — Сиф, душенька, пойдём проследим за… утилизацией.***
Утро застало их за созерцанием пылающего дворца когда-то обширного и богатого клана Кнудов. Не выжил никто: заложным покойником Логмэр Кнуд оказался чрезвычайно эффективным, а утилизация, в свою очередь, тоже прошла как надо. — Хорошо. Одни угольки остались. Вот когда сам проследишь, то всё как надо идёт, — бледный, но относительно довольный Локи попинал отлетевшую под ноги головёшку. Сиф посмотрела на сюзерена, на головёшку и звучным, чистым голосом сказала: — Сир, я хочу ребёнка.