***
Думать о деньгах было действительно интересно, и Ребекка, против ожидания, больше думала о них, а не о мести. Асинья Тэлери не особо мучала подопечную: показала и заставила повторить большой и малый придворные поклоны, а о прочем пообещала подсказать по необходимости. Ребекка Натановна зло закусила губу, подумав, что всерьёз её не воспринимают и не думают, что она в принцевых любовницах долго проходит. Нет, она и сама так не думала, да и не хотела, но мелочь эта уела отдельно. От мыслей началась изжога, и из зеркала на Ребекку Натановну глянула пожелтевшая от злости сефардка, которую не особо красили бриллианты. На церемонии пожалования титула в Большом Тронном Зале яблоку было негде упасть — даже на подступах. Госпожа Тэлери волокла Ребекку сквозь толпу и бубнила на ухо, называя имена. Толпа раздалась, когда из какой-то боковой дверки вылетела статная голоплечая брюнетка в белом пышном платье. Лицо ослепительной красавицы гневно кривилось, когда она шипела сопровождающему: — Зачем такие юбки? Я в дверь протиснуться не могу! — Большое придворное платье! Традиция! Нельзя! — Почему я не могу взять с собой меч?! Тот успокаивающе блеял: — Никак нельзя, госпожа Сиф. — Я воин, как и остальные, и имею право! — шипение перешло в глубокое контральто, одновременно певучее и грозное. — С платьем не гармонирует! — разодетый в фазаньи шелка малорослик подпрыгивал рядом с ней, как мопс рядом с медведем: — Его Высочество на меня, не на вас разгневается, войдите в положение! — было похоже, что на своём он настоит. Брюнетка кометой пронеслась мимо, а госпожа Тэлери сказала то, что Ребекка и так поняла: — Это госпожа Сиф, старшая наложница Его Высочества. «Шма Исраэль, он меня что, для контраста взял?!» — бездумно отслеживала, как Сиф, сбежавшую вниз по лестнице (малорослик преловко поддерживал длиннющий шлейф) отловил и приобнял здоровенный бородатый блондин. Бас его слышался даже наверху: — Сиф, голубушка, потерпи, сразу после церемонии охоту в твою честь устроим! На кабанов, как ты любишь. Замок в Иренейских горах протопили, кабанчиков обложили, — дальше он всё-таки стал говорить тише и загудел что-то, судя по всему, смешное, потому что Сиф слегка расслабилась и со смехом начала отвечать, совершенно некуртуазно хлопая бородача по плечу так, что, казалось, быка свалит. Малорослик недовольно припрыгивал со шлейфом, про который Сиф, похоже, позабыла, и неразборчиво, но с очень недовольными интонациями что-то говорил.***
То, что она ничего раньше не знала про настоящую ослепительность, Ребекка поняла, когда наконец вошла в зал и издали увидела королевское семейство: Один и Фригг стояли на верхних тронных ступенях, чуть ниже тот самый бородач, а ещё чуть ниже — принц Локи с женой. Было успокоившийся желудок снова сжался и кислота подкатила к горлу: «Что ж, был же в древности безумный император, позабывший прекрасных жён ради двухголовой наложницы… это, видно, аристократические забавы такие». Четырёхчасовую церемонию Ребекка Натановна еле выстояла, причём большую часть тревожно размышляла, склонна ли ледяная ванахеймская принцесса травить соперниц.***
Истуканом стоя на ступенях Тронного зала, над толпой, оглядывая людское море и подслушивая сплетни (в частности, о том, что принцесса подурнела, да и неудивительно, с таким-то муженьком!), Локи иногда косился на Сигюн. Та излучала холодность, чистоту и силу, вызывая чувство божественной неприступности, и принц чувствовал спиной запоздалые сожаления матушки, что не досталась такая жена Тору. Но, стоя рядом, он видел, как напряжена молочно-белая шея, как пульсирует жилка на виске, слышал подавленные вздохи и понимал, что Сигюн беспокоится, и что здесь она только телом, а душой в детской, переживает за ребёнка. «И ведь совершенно не думает обо мне, а должна! Эти женщины, как в ребёнка уйдут, так до мужа и дела нет!»***
Хель и правда скандалила. Покладистым нравом она не отличалась, и, несмотря на сухость, накормленность и наигранность с няньками, то недовольно подвякивала, то ударялась в рёв. Локи, увязавшийся после церемонии за Сигюн, тщеславно выразился в том смысле, что без папы ничего не ладится, но сейчас, когда он здесь… проигнорировав саркастичные взгляды, двинул кистью, и в детской залетали зелёные светящиеся бабочки. Дитя, тут же сменив гнев на милость, радостно загулькало и начало совершать хватательные движения, пытаясь поймать красоту. — С папой веселее, правда? — Локи таскал восторженно перебирающего лапками младенца, поднося поближе к порхающим иллюзиям и позволяя поохотиться. — Ничего, скоро папина принцесса подрастёт, — голос счастливого отца истекал медком и гордостью, — и мы пойдём вместе охотиться не на бабочек, а на Каккуну. Хель двигала руками всё слабее, глаза её потихоньку начинали слипаться, и Локи принялся укачивать детёныша. Сигюн одними губами, боясь сбить сонный настрой, с подозрением вопросила: — Сир, что есть Каккуна? «Разволновалась, слова путает. И мною наконец интересуется. Ишь, грудь вздымается, щёки порозовели… надо её будет как следует повеселить. Хватит, отдохнула, полгода с родов прошло. Я женат на красивейшей в галактике женщине и хочу, чтобы она оставалась прекрасной», — и, посмотрев на неё, по-прежнему продолжил заговаривать и баюкать ребёнка: — Улю-лю-лю-улю-лю, спи красавица моя, улю-лю-лю-улю-лю… на Каккуну мы пойдём… это такой большой-большой демон-ящер, на двух лапах бегает… улю-лю… быстро бегает… а из зубок из его бусики мы сделаем… печень тоже хорошо, на ингредиенты… улю-лю-лю-улю-лю, — и, опасливо скосившись на разгневанную Сигюн: — Мама нам не разрешит, значит мы и не пойдём… Хель очень благосклонно попискивала, засыпая, и спето ей было про то, что, раз мама такая злая и на охоту пойти не разрешает, то уж иллюзии-то создавать папенька несомненно талантливейшего ребёнка научит — и как весело будет пугать тётей фрейлин крысами да пауками! Тишайше уложил, и розовый отсвет шёлковой колыбельки осиял хищное жестокое лицо. Сигюн, довольная, посмотрела на мужа с улыбкой, и беззвучно охнула, когда он схватил её за руку и потянул за собой. Выпихнув жену из детской и закрывая за собой дверь, трепетный отец напоследок глазами василиска воззрился на нянюшек и нежнейшим пианиссимо прошелестел: — Если с ней, — и пальцем указал на дитя в колыбели, — что-нибудь случится, всех убью. До десятого колена.