Дела-дела-дела! Нужен отдых. © Сатана, «Константин»
Принц положил жену на постель — она только вздохнула, не проснувшись, и зашёл в детскую, застав там матушку. Молча попереглядывались — Хель спала, разбудить никому не хотелось. Фригг одними губами спросила: — Кофе? Локи обрадованно покивал. Глядя, как сын энергично опахивает кофейный стол — хлеб с маслом и ветчиной, воздушные пирожки с паштетом, восемь чашечек кофе со сливками и сахаром, Фригг и умилилась, и смешно ей стало. Локи заметил, смущённо кашлянул: — Мама, я всё съел… Фригг, кивая, чтобы принесли ещё еды, улыбнулась младшенькому: — Кушай, я рада. Дело молодое, — выспрашивать, куда и зачем он таскал Сигюн, которую от ребёнка оторвать было сложновато, королева передумала. Поговорили о погоде, посплетничали. Принц втихаря позёвывал, но из почтительности с матушкой разговаривал о том и о сём, пока она сама не заметила и не отпустила. Локи было думал пойти в лаборатории, там ждала куча дел, но почувствовал, что от морского купания, первого за весь сезон, от занятий любовью и от колдовства развозит до невозможности — и пошёл в женину спальню. Тихо раздевшись и забравшись к Сигюн под бок, обнаружил, что та проснулась и весьма рада. И что, хоть за разные места его и не хватает из неизжитой девичьей стеснительности, но дышит заинтригованно и ждёт с надеждой, что он домогаться начнёт. И пахнет — нежной блондинкой, завораживающе, сумасводяще… «О небо, её сейчас разочаровывать ну никак нельзя, в самом начале-то. Ни ей, ни мне на пользу не пойдёт», — что ж, пришлось собраться, отогнать сон и трудиться. Сигюн вошла во вкус, так что труды были баснословными. Поспать удалось минут двадцать утром, а потом Хель на утреннее кормление принесли, и живенький выспавшийся детёныш полез безо всякого пардону открывать папе глазки. Папа, отговорившись делами, испарился, жалея, что дела и правда ждут. Проволынить и отоспаться в холостяцких покоях было никак нельзя: несколько интриг шли полным ходом, требовалось прочесть разные сводки и документы, провести три встречи — всё безотлагательно. Даже не позавтракал, всего и успел, что в своих покоях стопку стимулятора тяпнуть. В двенадцать назначен был фуршет на свежем воздухе, в королевском саду. Повод был вроде бы и незначащий, открытие после зимы оранжерей, но званы были всякие нужные люди. Участие принца и принцессы регламентировалось и оговаривалось заранее. Локи пришёл раньше жены. Брезгливо оглядел фуршетный стол — ветерок, вроде бы майский, но ощущающийся скорее ноябрьским, заносил углы скатертей и шуршал салфетками. Неплохо было бы поесть, но аппетит притух от недосыпа и холода, и коченеющие на столе тарталетки и прочая субтильная снедь желания позавтракать не вызывали. — Сынок, у тебя тени под глазами, — матушка посмотрела озабоченно, — всё ли хорошо? Сынок заверил, что всё более чем хорошо — попутно накидывая на себя иллюзию, позволяющую выглядеть пристойно. Сосредоточился на этом, прикрыл глаза и слегка потерял связь с реальностью. Очнулся от глубокого молчания. Только что окружающие шуршали, чавкали и звякали посудой, жужжали, перемывая друг другу кости — и вдруг затихли. Локи насторожённо огляделся и понял, что виной тому Сигюн. Если при первой встрече, тогда, на пристани (тоже вот холодно было) показалось, что не бывает большей красоты на свете, то сейчас стало понятно, что там, тогда — она была бутон. И бутон начал распускаться. Ещё утром сегодня смотрела на него несмысленными сонными глазами — а сейчас это была входящая в силу, начинающая осознавать свою грозную красоту богиня. Сигюн перестала тяготиться сама собой. Нашла мужа глазами, улыбнулась — у Локи перед глазами всё поплыло. «Это я просто не спал, не ел… ведь не может быть, чтобы ТАК». И тут же, по оглушительному молчанию вокруг, понял — может. Чувствуя себя малолетним дураком, подошёл к ослепительной красавице, заставил себя улыбнуться и поприветствовать, и она тут же, о чудо, посмотрела влюблёнными очами. Локи снова пошатнуло. «Убьют, точно убьют, — и тут же встряхнулся, пытаясь отрезветь, — во всяком случае, попытаются. Что ж, зато нескучно», — и с облегчением ощутил приступ весёлой злости, голова очистилась. Стряхнув наваждение, на прочих гостей посмотрел свысока, с насмешкой: «Маршал Торвассон всё никак не отойдёт — ишь, мотает головой, как бык, оглушённый кувалдой», — и участливо спросил, подойдя, не плохо ли тому. Поскольку Сигюн держала мужа под руку и улыбалась, лучше маршалу не стало, и он кое-как извинившись, фуршет покинул. «Хо-хо, а самый-то большой дурак здесь не я. Пока, по крайней мере», — принц окончательно пришёл в себя и взбодрился. Когда придворные поотошли и вернулось привычное жужжание, снова начали звякать вилками и бокалами, Фригг подошла и тихо спросила: — Что ты сделал? Локи досадливо дёрнул плечом: — Да ничего особенного. Небольшой обряд. Можно с кем хочешь такой провести, ну, чуть похорошеет, и всё. Тут просто потенциал был. Она сама… расцвела. Мать, поджав губы, покачала головой, но ничего не сказала. Но они и без слов оба понимали — принцесса Ванахеймская одним своим существованием может совершенно непредсказуемо поменять все существующие расклады. Локи видел, что матушка не больно счастлива произошедшим, да и сам еле сдерживал желание запереть жену в Мервин Пике, чтобы никто не мог видеть её, кроме него самого, но и демон тщеславия жёг душу — хотелось, чтобы видели и завидовали ему, единственному обладателю такой невозможно прекрасной женщины.***
Темперамент у невозможно прекрасной женщины оказался под стать красоте, опять же, книжки скоромные, которыми Локи невинную деву совращал, тоже пошли впрок. И она была влюблена. Поэтому к концу недели молодой муж еле таскал ноги, и только тому радовался, что Сиф охотится в горах, а новая наложница никаких прав на него не предъявляет. Кроме цветов и фруктов по его приказу Ребекке Натановне послали бутылку водки, настоянной на луковой шелухе, и цукер-лекаха, печенья с анисом. И, до кучи, принцева управляющего финансами, господина Плутоса Бьёрга — чтобы тот помог вдове разобраться со своим состоянием нынешним, да и развлёк бы её. Принц полагал, что сефардку такие вещи должны развлекать и увлекать, и оказался прав: в ответной записке Ребекка Натановна заверяла, что без общества принца не страдает, а за водку, печенье и в особенности господина Плутоса благодарила почти искренне и без шпилек — с подарком Локи угадал. Но Сиф вернулась. Посвежевшая, румяная, телесная, как никогда после превращения в богиню, и, когда заботливый сюзерен зашёл вечерком в спальню, он поразился осьминожьей хваткости и весёлой чёрствости наложницы. «Всё-таки ей общение с Тором на пользу не идёт — что за ухватки казарменные, нет, чтобы робеть и стесняться, так сразу в койку, без разговоров», — но это думал потом, после, а ночью старался от души. С утра зашёл на Хель посмотреть — и был отловлен молодой женой и затащен в спальню. Сигюн была горяча до лихорадки, и он не мог отказаться. И не хотел.***
На Государственном Совете принц создал иллюзию внимательного самого себя и благополучно под прикрытием оной продрых бы до конца заседания, кабы не братец, сидевший рядом. Тот, даром, что простофиля, понял и толкнул локтем под рёбра, прогудев укоризненно: — Совсем опух?! Отец заметит. «До чего всё-таки грубый солдафон!» Давя раздирающий рот зевок, прошипел тихо: — Ну конечно, я же не отсыпался неделю в горном замке, а работал. «Вот зачем я вру? Когда и правда работал, врал, что из-за женщин не высыпаюсь, а сейчас как раз из-за них, и вру, что работа…» Братец, впрочем, в этот раз не поверил, похоже, но не сказал ничего, только посмотрел уничижительно.