Шёл в комнату, попал в другую. Горе от ума, Грибоедов
В Китае нет понятия «изменил». Есть понятие «перепутал». ©
Во дворе охотничьего замка в Иренейских горах яблоку было негде упасть. Конюхи торопливо разводили лошадей. Те, намёрзшиеся и уставшие на охоте, нетерпеливо ржали и приплясывали, стремясь скорее попасть в тёплые стойла. Не хуже лошадей околевающие от холода охотнички (весна задалась студёная, в горах так и вовсе снег не сошёл) разминали задубевшие в сёдлах зады и мечтали, чтобы носы им красил не морозец, а вино. «Вот не люблю всю эту пошлятину охотничью: тут тебе и конюхи, и повара — вон, кабана на кухню понесли. Тут и двор, тут и манже, и буа, и сортир. Сапог вот в навозе запачкал… Правда, что ли, выпить? Сил нет смотреть на эти рожи». Сиф, ради которой принц на охоте присутствовал, удалилась сразу, как только приехали. Во время сумерек она частично развоплощалась и предпочитала час-два провести в уединении. Больше для того, чтобы народ не пугать. На народ Локи было глубоко плевать, а вот на Сиф нет — в последнее время он нещадно манкировал, так сказать, супружеским долгом и поэтому был ревнивее обычного. К охоте он присоединился из желания проследить, не пошёл ли какой завиствующий тип дальше восхищённых взглядов. Брат обрадовался, по плечу хлопал и улыбался. Сиф улыбалась прохладнее, похоже, считывая истинные мотивы, и на охоте сюзерена, якобы из лучших чувств, увозила так, что еле на ногах стоял. Себя он считал невинно страдающим: всего-то хотел завести женщину. Не желая бегать по любовницам и любовникам, как в юности (пусть родители видят, что повзрослел и остепенился куда быстрее старшего братца!), завёл наложницу, честь по чести. Наложница была, женщины в тесном смысле при этом зачастую не было. Хорошо, женился. Жена есть, наложница есть — женщины, опять-таки, нет. Завёл третью (ну что же делать?!) — и тут двое как сговорились — не стало ни сна, ни роздыху. Принц отговаривался делами и усталостью от них (чистая правда, между прочим, дела никуда не делись!), так и тут было не слава небу: жена с наложницей стакнулись и обеспокоенно нажаловались матушке, что вот-де, не прихворнул ли дорогой муж и сюзерен? Фригг в таких делах была подобна кабану — никогда не сворачивала с намеченного пути и всегда додавливала пациента. Не помогли отговорки, что здоров, что сам врач, что всё в порядке: пришлось, для успокоения матушки, пройти обследование, и уж к доктору Эйру после этого, за вопросы его вкрадчивые, отдельный счётик появился. Спасибо, матушка успокоилась и отстала со здоровьем. Отдельно раздражал братец, повадившийся шутить над тем, что младший осунулся и советовать, как в старом поганом анекдоте, жене говорить, что пошёл к наложнице, наложнице — что к жене, а сам в подвал и работать-работать-работать. «Я просто слишком хорош в постели. Достанься мои красавицы какому-нибудь борову вроде Ульссона, всё иначе было бы, — и Локи скользнул взглядом по пухлому финансисту, с гораздо большим удовольствием задержав внимание на его жене. — Вот тоже дурак, женился на молоденькой красавице, а незаметно, чтобы она на его бородавки глядела с нежностью… уж его-то она точно не гоняет, как жеребца, по ночам. И оттого наш финансист, иногда, в меру возможностей, исполняя супружеский долг, мнит себя мужчиной хоть куда. Бабе же хватает, да? Что ж, сырой брюквы тоже много не съешь. Интересно, кто у неё в любовниках ходит?..» Господин Ульссон взгляд заметил, и Локи слегка склонил голову, улыбнулся милостиво в сторону супружеской четы и тут же потерял к ним интерес. Никаких потенциальных, или, не дай небо, действующих любовников Сиф в толпе охотников он не обнаружил и успокоился. Прищурился самодовольно — конечно, разве мог кто-то сравниться с ним! Уж Сиф-то понимает! Где он, а где эти жалкие, никчёмные людишки! Повздыхал, посмотрел мечтательно на закат и в зал пиршественный пошёл — там камин был растоплен здоровенными пнями, можно было как следует согреться, да и есть хотелось после сегодняшних скачек по лесу. Согреться согрелся, но смотреть на рожи придворных было всё так же противно. Выпил ковш мёду — в голове приятно зашумело. Тор, заметив, что брат в кои веки настроен выпить, тут же подсунул следующий ковш и тост произнёс. За братскую любовь. Локи снова выпил. Жизнь наладилась, рожи стали лицами. Только душенька Сиф что-то недовольна была: — Сир, позвольте удалиться. Время позднее, я устала. От трёхсотлетних медов Локи вело, язык слегка развязался, и он, сохраняя почти трезвый вид, пожелал наложнице сладких снов и добавил, что придёт скоро, вот-вот. Выпивох же весёлых, провожавших Сиф кликами и теми же пожеланиями, обвёл вдруг мёртвым взглядом и с улыбочкой сказал: — Если кто-нибудь… — над столом из ниоткуда воспарила здоровенная, почему-то розовая, жаба, — посмеет… Пока собутыльники, собирая глаза в кучку, тщились осмыслить увиденное, принц сжал нервный мускулистый кулак, и жаба лопнула, забрызгав всё вокруг. — Будет вот так. Присутствующие повскакивали, кто-то склонился в сторону от стола, извергая недавно выпитое и съеденное, но принц кулак разжал, и жабьи внутренности в розовой слизи, живописно раскидавшиеся по залу, сползавшие по стенам и частично свисавшие с люстры, просто исчезли. Испарились, как ни в чём не бывало. — Маленькая шутка. Иллюзия, — Локи улыбался. Тор оторопело посмотрел на ладонь, которой только что сгрёб с сурового лица пригоршню слизи, и перевёл взгляд на лица товарищей. По залу раскатился его громовой хохот. У старшего принца был большой опыт общения с младшеньким, и он мог отличить хорошую шутку Локи от не очень хорошей. Эта была хорошая. Все были живы и даже сохранили первоначальный вид, не говоря уже о чистоте одежд. Свитские, осознав произошедшее, придя в себя начали посмеиваться, поначалу несмело, но, глядя на веселящегося Тора, хохотали всё громче, отчасти от облегчения. Тор махнул рукой, чтобы выбили дно ещё из одной бочки: — Брат сегодня в добром расположении духа! Давайте отметим это как следует! — и слегка угасшее веселье возобновилось с новой силой.***
Принц шёл по коридору. Брат с собутыльниками проводили его до лестницы, заверили, что надо только подняться, и останется совсем недалеко. «Эти алкоголики просто по лестнице взобраться не могут, допились. А я могу!» — Локи и правда поднялся, перебирая руками по перилам. Достигнутое настроило его на благодушный лад, и череда дверей совершенно не смущала: толкнув первую попавшуюся, он вошёл. Пригляделся и в темноте на кровати увидел женские очертания. Вздохнул с облегчением, содрал одежду, забрался под одеяло и только тогда понял, что ошибся, когда нежные руки обняли его: — Ваше Высочество! На ощупь, по тугим кудрям, по запаху гиацинтов узнал асинью Ульссон, жену финансиста. — Мальчик, красивый, весь день хотела потрогать тебя, — и она со счастливым вздохом запустила руку в волосы принца, погладила затылок, обвила его ноги шелковистыми бёдрами. Чувствуя, как загорается, подумал: «А муж-то её, видно, лестницу не осилил, внизу где-нибудь отсыпается, боров эдакий… глупость делаю», — и ухнул в гиацинтовую тьму, утеряв хоть какое-то соображение.***
Утро началось с того, что кто-то, ругаясь сиплым голосом, шебуршал за дверью. Не один, судя по всему. Локи тут же открыл глаза и вспомнил, что вчера спьяну дверь не запер, а сейчас что-либо предпринимать было поздно: она открылась, и в комнату ввалился ас Ульссон с компанией.