Начало 80-х
Женя Лащенко резко открыл глаза и… ничего не увидел. Первые секунды он не понимал, где находится, но блаженное неведение ушло. Он вспомнил. Сердце скакануло в груди и учащённо забилось. Женя хотел сесть и вдохнуть, выбраться, но со всех сторон его давили, тянули к земле тела боевых товарищей. Его взвод, все, кто был с ним, все тридцать два человека лежали в уродливой земляной яме. Пойманные в засаду и расстрелянные отрядом врагов. Задыхаясь от тяжёлого запаха грязи, пота, крови и мочи, Женя с тихим ужасом вспомнил, как стоял плечом к плечу, обезоруженный, и смотрел, как в замедленной съёмке, как падают, сгибаются и харкают кровью его друзья. А ведь они почти дембельнулись… Женя пошевелился, высвобождая руки. Прижал их к груди, попытался подышать. Вдох-выдох. Голова раскалывалось, в горле пересохло, висок, щека и шея чесались, придавленные телами ноги отзывались тупой болью на грани онемения. Он понимал, что надо выбираться, но что-то помимо тел товарищей прижимало его к земле. Странное, пугавшее чувство заползло змеёй в сознание. Он должен был сдохнуть. Пули чуть ли не горстями летели в них. Все падали, поймав свинец, и Женя тоже упал, когда рядом с ним повалился в яму теперь уже мёртвый товарищ. Он не мог выжить, не мог отделаться оцарапанным виском и лёгкой контузией. Ранение в плечо, руку, ногу: куда угодно, но не простая царапина. Словно смерть по каким-то одной ей ведомым причинам обошла его стороной. Сердце колотилось как бешенное, Жене казалось, что ещё миг, и он сдастся. Ляжет спокойно и уснёт вечным сном в братской могиле. Это было бы честно: все вместе, все до конца. ― Да идите же вы нахуй! ― возглас вырвался из сдавленной груди. Женя испугался собственного голоса: будто закаркала ворона, прилетевшая на смерть. Вот и он такая же смерть-птица, которая лежит себе и жалеет о том, что не умер. Женя не желал. В это самое мгновение ему остро захотелось жить. Понимая, что если не поторопится, то задохнётся, Женя неимоверным усилием вытащил затёкшие ноги из-под тяжёлых тел и быстро задвигался. Работая руками, всем телом, он прокладывал себе путь наверх. Пробирался вслепую, точно крот в земле. В один миг рука оказалась на свободе. Женя пошарил кругом, подтянулся и высунулся наружу. Стояла глубокая ночь. Вдалеке чернели хребты гор, на небе сияли звёзды и растущая луна. Прохлада восточной полупустыни с редкими кустарниками тут же вцепилась во взмокшего Женю клещами. Ободрённый успехом, Женя вылез из ямы, хватаясь за толстые корни, торчавшие из краёв. Яма оказалась не такой уж глубокой, их тела даже не присыпали землёй. Женя лежал, глубоко вдыхая холодный ночной воздух, и смотрел мутным взглядом на небо. В голове билось осознание того, что он живой. Как и почему ― непонятно, но главное, что живой. Теперь оставалось дойти до базы. Если повезёт, его подберёт разведотряд на подступах. Женя поднялся и уже собирался идти, как вдруг что-то странно выбивающееся из общего пейзажа привлекло его внимание. Он обернулся, рука сама собой метнулась к отсутствующему ножу. Ничего не обычного, до самого горизонта одна только полупустыня. Стараясь унять биение сердца, и справится с обострившимися ощущениями, Женя уже хотел продолжить путь, как вдруг заметил то, что смутило его. Тень. Его собственная тень, причудливо исказилась в лунном свете и теперь на кустарники ложились очертания жуткой бескрылой птицы. «Нужно уходить, ― подумал Женя, облизнув пересохшие губы. ― Иначе от жажды я сойду с ума и тогда точно сдохну».***
Когда через шестнадцать лет студенты-геологи окрестили его смерть-птицей Гамаюном, Женя сначала не понял, отчего ему стало так тоскливо. Он сидел на земляном валу за палаточным лагерем, слушал вечерние песни и разговоры у костра и думал о том, что, по-хорошему, его здесь быть не должно. Какая-то случайность, вероятность которой один на миллионы, помогла ему не поймать пулю и просто упасть в кучу тел товарищей. Вражеские солдаты даже не проверяли, жив ли кто-нибудь: обездвижены и ладно. Обессиленного, изнывающего от жажды Женю разведка обнаружила под утро, буквально за час до наступления пекла. Как оказалось, все думали, что он погиб. Из тридцати двух человек отбиться сумели семеро. Женя был восьмым. Женя редко проваливался в эти тяжёлые воспоминания, запретил себе об этом думать давным-давно. Вернулся домой, попьянствовал беспробудно с полгода и вернулся к жизни. По крайней мере, постарался. Но с тех пор что-то неумолимо тянуло его вон из города, подальше в просторные степи к запахам разнотравья и мягкой земле, скрывавшей в себе кости животных ледникового периода. Он уже хотел встать и вернуться в лагерь, как вдруг услышал за спиной шаги. ― Евгений Николаевич, возле костра идёт раздача слонов. ― Голос маленькой рыжей Риты Громовой сейчас не казался неприятным. Девчонки стало в последнее время слишком много, но в это мгновение Женя почувствовал, что именно она должна быть здесь. ― Сергею Сергеевичу привезли из деревни медовуху. Громова смотрела на него, и в её карих глазах тонул синий вечер. Может, не такая уж он и дерзкая, подумал Женя. ― Опять без начальника распиваете спиртные напитки в неположенном месте, ― усмехнулся Женя, поднимаясь. Рядом с ним Рита казалась удивительно хрупкой и юной. ― Так и быть, всем сегодня можно выпить медовухи. Но только напёрсток! ― Размером с тазик? ― ухмыльнулась Рита. Тени от костра, электричества в лагере и звёзд перекрещивались, и на секунду Жене показалось, что за Громовой тянутся по сухой земле росчерки от кончиков крыльев. Гамаюн и Сирин летят за медовым хмелем, усмехнулся про себя Женя. Ради этого стоило вылезти из земляной ямы.