Тридцать один день октября

      Лия Лазарева никогда раньше не падала в обморок. Даже когда у неё брали кровь на анализ, она справлялась с тошнотой и головокружением. Сейчас же силы покинули. Она поняла только, что врач подхватил её под руки, и повёл, ослепшую и оглохшую, куда-то по коридору. Ватные ноги не слушались, Лия не чувствовала тела, только гудевшую в голове кровь.       Её осторожно уложили, лицо обдало прохладой с запахом деревьев и деревни: должно быть, открыли окно. Расстегнули воротник рубашки и поднесли к носу нашатырь.       Мир медленно выплывал из темноты. В горле стоял ком, виски давило. Звуки начали прорезаться, а перед глазами возникли врач и медсестра, склонившиеся над ней.       ― Девушка, лапочка, что ж вы так! ― обеспокоенно произнесла медсестра. ― Совсем сердечко не бережёте!       ― Что вы сказали? ― Лия слышала себя как через подушку. ― Я услышала только слово «очень»…       Мне очень жаль.       ― Я сказал, что вашему научному руководителю очень повезло, ― произнёс врач. ― Сыворотка подействовала, помощь оказана вовремя. Вы молодец. ― Он улыбнулся.       Лия лежала, оглушённая этими словами. Ильинский жив. Но ведь она слышала, отчётливо слышала, проваливаясь в забытье, что врач сказал совсем другое слово к злосчастному «очень». Лия уже прожила испуг неверия в той, другой реальности, где Ильинский не выжил.       Лия чувствовала, как нити параллельных вселенных сплетаются вокруг неё, серебрятся, словно паутина. Она видела, как тянулись в разные стороны волокна, перекрещивались и разветвлялись. Создались новые развилки жизненного выбора. Каждый её шаг, каждое слово или поступок давали начало новой параллели событий.       Где-то в параллельной вселенной Лие и правда сказали, что очень жаль.       ― Я могу его увидеть? ― Лия села на кушетке. Слабость отступала, мокрые ладони оставляли влажные следы на клеёнке. ― Пожалуйста!       ― Он сейчас под капельницей, ― сурово произнесла медсестра. ― Но если не будете шуметь и тревожить пациента, то можно.       Ильинский лежал на койке, укрытый колючим верблюжьим одеялом. Нестриженные пепельные волосы прилипли к покрытому испариной лбу, рубашка липла к телу, на ткани обозначились тёмные пятна. Температура явно спала, но выглядел он плохо, а руки и голую грудь покрывали пятнышки подкожных кровоизлияний: яд гюрзы хорошо погулял по телу.       ― Я посплю на соседней койке, ― пробормотала Лия, борясь с желанием кинуться к Ильинскому прямо при всех. ― А утром позвоню на стационар.       Когда за врачом и медсестрой закрылась дверь, Лия невольно вспомнила слова подруги ― Наташи Нехлюдовой. Единственной, кому доверила свой секрет Полишинеля.       ― Ты любишь Вадима Борисовича. И только попробуй сказать, что это не так. Ты видишь его во снах, твоё подсознание пихает его везде. Прими уже свои чувства и поделись ими с ним. Меня ты можешь обмануть, себя ― нет.       Когда Лия не видела Вадима Борисовича, то ещё как-то могла бороться со своими чувствами, но при одном только взгляде возводимая стена рушилась. Лию было уже не остановить.       Она стянула заляпанные засохшей грязью резиновые сапоги и сняла камуфляжные штаны, оставшись в одной длинной рубашке. Пол палаты холодил голые ступни, и Лия поспешила подойти к койке Ильинского. Глубоко вздохнув и сжав руки в попытке унять дрожь, Лия откинула край одеяла и легла рядом с Вадимом Борисовичем.       Она смогла только слабо выдохнуть и не оглохнуть от стука сердца и какой-то странной радости от того, что она рядом с ним. Лия положила голову на плечо Ильинского и провела рукой по его лбу, отводя волосы с глаз.       ― Простите меня, Вадим Борисович, ― прошептала Лия, целуя его в висок. ― Я люблю вас. И прощаю. ― Лия беззвучно заплакала, стараясь не всхлипывать и не содрогаться.       ― Ты мне снилась. ― Слабый голос Ильинского прорезал тишину. ― Я лежал в зарослях эхиноцистиса и умирал. Ты пришла за мной с серебряным ключом, который я подарил тебе. И я боялся проснуться, потому что был уверен, что не переживу рассвет. ― Ильинский приподнялся и смотрел в глаза Лие. Пустота и боль в его взгляде прожигали.       ― Верните мне прежнего Вадима Борисовича! ― Лию трясло, слёзы градом катились по лицу. Она закусила руку, чтобы не завыть в голос. ― Того, кто не дал бы мне уплыть!       ― Я не могу, ― отозвался Ильинский. ― Ты знаешь теорию о параллельных вселенных?       ― Да, ― кивнула Лия. ― Я думала об этом. Мы, как пауки, ткём сеть параллельных вселенных. Я сама себе и ткач, и палач. Если бы я тогда сказала вам о том, что люблю, то сейчас ждала бы вашего ребёнка. Если бы я прошлым летом нажала на спусковой крючок, мы оба были бы мертвы. Если бы магия существовала на самом деле, ваш сон был бы правдой. Если бы вас не укусила змея, я бы уехала с Малиновским и постаралась забыть вас. А если бы вы, когда я уплывала из «Тайги», остановили меня… Столько вариантов и исходов: на тысячу параллельных вселенных хватит. Иногда мне кажется, что то, что есть сейчас ― это не настоящее, а то, что могло бы быть. Хочется верить, что на самом деле вы побежали за мной.       Она собиралась встать и пойти спать на другую койку. Лия вообще чувствовала, что зря она всё это наговорила. Рассвет разрушит чары и всё снова станет как прежде. Бессмысленно и беспощадно.       Свободная от катетера рука Вадима Борисовича легла на её талию, и он притянул Лию к себе.       ― Останься до утра. А потом можешь идти, куда захочешь. Пожалуйста. Мне больше ничего не надо.       Лия опустилась обратно и прижалась к Ильинскому. До утра всего несколько часов и не случится ничего плохого, если она останется. А потом, как в песне «Сектора Газа», уйдёт, как настанет рассвет. Это будет честно.       Она засыпала, не подозревая, насколько она права. Что она сама и всё, что с ней случилось ― одна большая невоплощённая реальность.       Паук Если ткал свою паутину.       «Сериала «За чертой» насмотрелась. Опять, ― мрачно подумала Лия, глядя в стену. Пепельные кошмары стали уже привычным делом. Не приходили они только, когда Лия уставала. Даже Вадим Борисович не спасал от них. ― Параллельные вселенные, двойники... Где же моя Страна Снов? Почему мне не сниться «Тайга?»