Тридцать один день октября

      Ева сидела на самом краю скалистого утёса и смотрела на то, как меняется вокруг неё мир. Очертания гор смазывались, подёргивались дымкой, мерцали и уступали место пустынным безжизненным пейзажам кембрия.       Пятьсот миллионов лет в прошлое. Ева усмехнулась и легко спустилась с невысокого холма, которому только предстояло стать горой.       Об это мечтали фантасты и учёные, а воплотила колдунья по имени Ева: дочь палеонтолога и геолога. В две тысячи двадцать четвёртом году, когда из-за магнитной бури магия прорвалась в мир и тысячи детей получили способности, обусловленные профессиями их родителей, Еве было пять лет.       Ева хорошо помнила, как переместилась в прошлое в первый раз. Она тогда играла с отцом в прятки и выбрала себе укромное местечко за вишнёвыми деревьями. Спряталась, закрыла глаза ладошкой, чтобы папа точно не нашёл, а когда открыла, испугалась. Вокруг, насколько хватало глаз, простирался бескрайний зелёный лес. Сильно парило, дышалось тяжело. Ева сидела возле толстого ствола древовидного папоротника и не могла шелохнуться. Только протянула руку и подняла с тёмной влажной земли узкие резные листья. А потом лес замерцал, и Ева снова оказалась в вишнёвом саду. С плачем она кинулась к изменившемуся в лице папе и путанно рассказала, что с ней случилось. Папа выслушал её внимательно, пнул лейку, тихо выругался и забрал у Евы листья папоротника для анализа.       Палеоботаники в Институте сказали, что это растение вымерло триста миллионов лет назад.       Папа тогда долго переваривал услышанное, а мама перебирала непослушные светлые кудряшки Евы и смотрела на папу спокойными карими глазами. Наконец, папа подошёл, присел перед Евой на корточки и спросил:       ― А на мамонтов посмотреть не хочешь?       Ева спокойно принимала свою способность. Серый всё ворчал, что его собственный дар сновидца ― ерунда, а Еве нравилось. Жалко только, что Серый не мог водить других по заповедной Стране Снов.       Перед Евой подобной проблемы не стояло. Она могла брать в прошлое кого угодно. Чаще всего своих мальчиков: Лёшу Дружинина и Серёжу Ильинского. Ева знала их, сколько себя помнила: с того самого первого путешествия по геологическим эпохам.       Её способность напоминала ей ту, которой обладал герой Клиффорда Саймака из повести «Кто там, в толще скал?». Ева хорошо понимала этого человека: сначала всегда страшно, а потом привыкаешь и просто начинаешь получать удовольствие. Воспринимать, как часть повседневной жизни.       Она часто уходила сюда, в этот период, когда вид заполнявшего всё вереска становился невыносим. Здесь, на берегу кембрийского моря, она чувствовала себя настоящей Евой ― первой женщиной на планете. И у неё, как у той, настоящей Евы, был свой Адам.       Лёша только в кембрии расставался со своими амулетами и тяжёлой кожаной курткой, на подкладке которой сам вышил защитные руны. Низкорослый, мускулистый, бритоголовый и зеленоглазый, Лёша как никто понимал Еву.       С ним было хорошо. Особенно на берегах мелководных морей среднего юрского периода, когда помешать им могли разве что черепахи, да выползавшие из воды длинношеие эласмозавры. С Серым тоже было хорошо. Особенно на бескрайних просторах вересковых пустошей, медленно, но верно захватывавших всё новые и новые уголки суши.       Сейчас Ева переместилась в прошлое одна. Лёша приручал очередную химеру, а у Серого началась обычная для лета и осени депрессия. В полнолуние на верещатники выходила Дикая Охота, забравшая его мать. А иногда Серый на ночных вылазках за артефактами натыкался на неприкаянный дух своего отца. Встречи их обычно заканчивались руганью, Серый запихивал в рюкзак банку с феями-светляками и ложился спать. Ева знала, что на самом деле он не спал до рассвета. Просто брала спальник и ложилась рядом, зарываясь пальцами в его густые тёмно-рыжие кудри.       У Евы проблем с родителями никогда не было. Вот только оба три года назад окончательно переродились в райских птиц, которыми и были всю жизнь.       На вересковых пустошах все теряли тех, кого любили. И ирония часто заключалась в том, что не окончательно.       Ева подставила лицо солёному ветру кембрийского океана. Кислорода в воздухе было меньше, и от его нехватки гулко стучало сердце, и кружилась голова. Ева улеглась на мелкую гальку и посмотрела на небо: необъятное, бесконечное. Суша безжизненна, бояться нечего, разве что солнечных ожогов.       Глаза слезились, а Ева всё смотрела на небо. Она могла свободно путешествовать по призрачной реальности прошедших эпох, но вот возвращалась иногда помимо своей воли.       Океан заволокло серебристым мерцанием, и в спину Евы врезались острые камни. Она лежала на скале в две тысячи пятидесятом году. Солнце пригревало, кислорода стало вдоволь, но Ева по-прежнему ощущала духоту.       Серые скалы и альпийские луга радовали глаз, а внизу простиралась бескрайняя вересковая пустошь. Ева вздохнула и села.       Их путешествие продолжалось. До старого колдуна Альфреда было ещё идти и идти. Быть может, Ева сходит в прошлое ещё несколько раз. Пожалуй, на этот раз стоит посмотреть на так любимых её папой мамонтов.       Ева провела пальцами по волосам: светлые, почти белые, она унаследовала их от отца. А также кучу монографий и милую дурацкую фамилию ― Лащенко.