~*~ ♪ Into the flood again ♪
Тейт рос в обстановке, которую многие психологи назвали бы «неблагоприятным стечением обстоятельств». Его мать непродолжительно была актрисой дневных мыльных опер, хотя сама она долгое время видела себя номинантом на «Оскар» – даже после рождения сына. В то время его отец работал в съемочной группе: несколько эпизодов «Главного госпиталя» снимали в Хемлок Гроув. Здесь они и познакомились. И остались – когда выяснилось, что Констанс беременна, перелеты на самолете были уже невозможны. Они и осели в этом пенсильванском городке. Хьюго занялся продажей автомобилей, Констанс – покупкой. Но не машин. Сперва –качественных платьев, потом алкоголя: в «семейный бар», как она это называла. Блоки сигарет торчали из кухонных шкафов как пачки спагетти. Она догадывалась об изменах мужа, просто не хотела в это верить. В ее глазах – в ее зеркале – она все еще была двадцатипятилетней актрисой со здоровыми волосами и гладкой кожей. Чета Лэндгон соседствует с семьей Хармон уже не первое десятилетие – следующий особняк вниз по Майклен Драйв. Дом в викторианском стиле с элементами неоготики: резные элементы на многочисленных фронтонах, маленькие узкие и большие панорамные окна – с декоративной решеткой вверху, крыльцо и небольшая терраса, сайдинг цвета полыни, крупная каменная отделка цоколя и фасада со стороны гостиной. Краски со временем потускнели, камень – потемнел. На черепичной крыше террасы – все те же пожухлые, свалявшиеся листья. Внутри дома всегда было мало естественного освещения, зато предостаточно искусственных светильников. Констанс устаивал приглушенный свет ламп и люстр – все равно, когда ты пьяный засыпаешь под работающий телевизор, а разложенные на кофейном столике карты и так прекрасно видно. В доме пахло барбарисом. Тейт не знал, что конкретно источало такой запах, но приторно-сладковатый аромат сильнее всего ощущался на втором этаже. Кухня и гостиная за годы жизни пропитались табаком, дымная завеса стояла днями и ночами. Еще до исчезновения из их жизни Хьюго, Констанс пила, но в каждодневную привычку это переросло после. Маленький Тейт был сладеньким мальчиком. Его нежные щечки, яркий, умный взгляд, стройная, не по годам окрепшая фигура и густые светлые волосы отличали его от сверстников, выгодно выделяя на фоне остальных перекормленных детей. По странному стечению обстоятельств с соседской дочерью он впервые познакомился в шесть лет. Хьюго тогда уже вовсю вел приятельские отношения с Беном, и в один из солнечных весенних дней привел и сына. Тейт часто видел Вайолет с семьей: маленькая, она не любила ходить за руку с родителями, и просто шла рядом на прогулке с мамой или самостоятельно забиралась в салон при выезде на семейной машине в городской супермаркет. Он смотрел, словно изучая ее, глядя из окна собственной комнаты, сидя на плетеном кресле небольшой террасы или играя в саду. И с каждым разом, видя Вайолет, ему все чаще хотелось подойти к ней, познакомиться, позвать и показать все свои игрушки. Но что-то сдерживало, словно он в тайне знал, что эта соседская девочка запретна для него, и пока не настанет подходящий момент, к ней не подступиться. Еще до официального знакомства Вайолет тоже изредка видела соседского мальчика, но настолько нечасто это было, что ей казалось, его семья ведет крайне затворнический образ жизни.♪ Same old trip it was back then ♪
Той весной у него получилось. Той весной как раз вешали качели в саду Хармонов. Вайолет понравился Тейт. Его внимательный взгляд и то, с каким вдохновением он сразу спросил ее, есть ли в их доме призраки – Тейт стал первым мальчиком, в которого Вайолет влюбилась всей детской, чистой душой, не подозревая, что уже давно вызывала у мальчика ту же реакцию. Воодушевленная своим чувством, она показала ему один из тайников под плинтусом прачечной – красную коробочку из-под леденцов, хранящую плоские гладкие камушки с семейной поездки на озеро Эри. На следующий день Тейт принес ей одно из маминых колец с красным камнем – в коллекцию тайника. Констанс не заметила пропажи. Вайолет была растрогана. В начальной школе у Тейта были друзья – а друзьями в том возрасте являются все, кто соглашается приходить к тебе домой для игр. Кроме Вайолет его часто навещали двое ребят: испанец Маркус и канадец Алекс. И еще одна девочка – Лета Годфри. Впятером, семилетние, они часами играли в его подвале в «13 Дэд энд Драйв», «Подземелья и Драконы», «Игру в жизнь», «Монополию», «Уно» и еще десятки игр: существовавших или придуманных ими. Ссорились, мирились, ели печенье, которое приносил кто-то из ребят, потому что Констанс никогда их не угощала, тайком смотрели классические слэшеры по кабельному, устроившись на гигантском вязаном одеяле перед старым телевизором: никто не боялся, а, может, лишь храбрился для вида. На тот Хэллоуин, собрав по округе конфеты, они все остались у Тейта с ночевкой: Вайолет пересказывала ключевые страшилки, вычитанные в книжках Стайна, Лета – истории о вампирах, которые в свою очередь ей рассказывал брат Роман. И до самых первых сумерек звучал шорох оберточной бумаги, и подвал тогда наполнился сахарным запахом шоколада. Это был лучший год в жизни Тейта.♪ So I made a big mistake ♪
Все испортилось в конце второго класса. Впятером, они впервые играли в бутылочку: наполнявшим воздух напряжением можно было заполнить эту самую стеклянную бутылку из-под лимонада – настолько каждый ощущал это волнительное чувство приближающегося первого контакта и азарта от следующей ступени взросления. На скрипучей деревянной половице влажная от вспотевшей ладони бутыль совершила первый свой оборот, и все замерли от волнения. Маркусу выпала Вайолет. Впоследствии она не помнила, кто именно присвистнул, а кто нервно захихикал. Но она помнила единственное важное – все последующее произошло так быстро, словно по щелчку пальцев. Маркус привстал, поднялась и она. И тогда совершенно неожиданно вскочил и Тейт, бросившись на Маркуса и толкнув его с такой силой, что оба повалились на пол. Кто-то – по-видимому, Лета, – вскрикнул, Вайолет попыталась встать, и кулак Тейта, предназначавшийся только для Маркуса, прошел мимо своей увернувшейся цели, угодив в разразившейся возне именно в Вайолет – прямо во внутреннюю сторону коленки. Потеряв от шокового контакта равновесие, Вайолет еще долго не чувствовала боли. Боль пришла потом. Кулак, угодивший в мягкие ткани во внутренней стороне коленки, породил огромный, болезненный синяк, вызвавший на долгие недели дискомфорт в жизни Вайолет: она не могла спать на животе, не могла касаться ушибленным местом матраса, при ходьбе, изредка задевая ушиб коленом другой ноги, чувствовала острую боль. Эта боль впоследствии стала ассоциироваться с Тейтом. Она знала, что он не нарочно ее ударил, что он этого не хотел, но тогда она впервые его испугалась. Его реакция на игру в бутылочку была дикой, внезапная вспышка ярости – пугающей. И инстинктивно она стала его сторониться. После инцидента Маркус больше не приходил к Тейту. Не приходил и Алекс. Лета, потеряв в лице Вайолет вторую и единственную девчонку их компании, тоже постепенно отстранилась. Родителям Вайолет ничего не рассказала. Лишь через неделю они увидели толстую сеть разноцветных подкожных кровоподтеков, и Вайолет соврала, что ударилась качелями в саду. Шло время, гематома полностью побледнела, боль постепенно ушла, но ощущение осталось, и в ее сознании те муки, которым подверглось ее детское тело, прочно сплелись с образом соседского мальчика, и как бы она ни пыталась заставить себя забыть об инциденте, страх одерживал верх. То лето перед третьим классом изменило их. Обиженный Маркус настроил всех, кого мог, против Тейта, и тот остался совсем один. Наслушавшись жутких и приукрашенных историй, одноклассники стали его сторониться, и Тейт, брошенный всеми, замкнулся в себе. То же сделала и Вайолет. С Летой они больше не общались. Возможно, каждая из них понимала, что впереди их ждал подростковый период, где положение в обществе все равно бы развело их по разные социальные школьные группы. А, может, то был простой детский страх – страх, что если они вновь сойдутся, повторится что-то похожее.♪ Try to see it once my way ♪
Маленький Тейт долго переживал из-за случившегося. Его и самого напугало это первое в его жизни помутнение рассудка. Но почему же даже Вайолет от него отвернулась? Вспышка ревности ведь была оправдана – он не хотел, чтобы ее первый поцелуй был с Маркусом, вообще с кем-то кроме него самого. Он лишь хотел защитить то, что было ему дорого. Все лето он искал встречи, чтобы извиниться, но Вайолет словно пряталась от него. А потом лето прошло, пришла осень, и в сентябре на него обрушился следующий удар судьбы: его отец, которого он обожал, которого боготворил, исчез из его жизни. Констанс говорила, что он их бросил, открыто называла Хьюго мудаком и свиньей и все повторяла, что от красивых мужиков лишь одни беды и боль. Тейт, которому часто говорили, что он похож на отца, навсегда запомнил эти слова матери. Значит, и он тоже может дать миру одни лишь страдания? В тот сентябрь он впервые порезал себя – взял мамины маникюрные ножницы и дернул острием прямо возле запястья. Та боль ему понравилась, показалась очищающим дискомфортом. Шло время, но энергетика Тейта, точно городские легенды, дурно воспринималась в окружении сверстников, и он рос совсем один, без знакомых, без друзей. Взрослея, Тейт поначалу переживал, а потом боль изменила курс, и он озлобился – сначала на себя, потом на детей вокруг, потом на весь мир.♪ Am I wrong? ♪
В восемь лет Вайолет часто думала, что сама была тому виной. Когда осадок от случившегося немного прошел, даже заставляла себя сделать попытки к сближению, но какие-то внутренние инстинкты мешали, даже запрещали ей это. Когда Тейт неуверенно махал ей рукой с крыльца, она коротко отвечала тем же, когда тележка Констанс выезжала в тот же продуктовый ряд, что и ее родителей, – поджимала губы в извинительной, рассеянной улыбке. Один раз в шестом классе она прошла с Тейтом до его дома, подставив зонт под обе головы, чтобы бумажный пакет с продуктами в его руках не намок и ему не досталось от матери за промокшие коробки. Это был неловкий километр пути, под звук барабанящих по черной ткани зонта дождевых капель, полного молчания между ними двумя и громкого крика в собственных мыслях. Лишь на крыльце под крышей Тейт поблагодарил ее и спросил, не хочет ли она зайти. «У меня есть новый ужастик» – сказал он. Вайолет отшатнулась, вода с зонта орошала ступеньки крыльца. «Как-нибудь потом» – была ее последняя фраза перед новой трехгодичной изоляцией от соседского юноши. Время, за которое его «новый ужастик» уже перестал быть таким новым. Она так и не узнала, что это был за фильм. Вайолет хотела прийти. Правда хотела, всерьез думала об этом, прислушиваясь к внутренней реакции и пытаясь понять, что она чувствует насчет этого. Раздумья затянулись. За это время у них обоих сформировались личности и взгляды на мир, они нашли свои хобби, пристрастились к разным вещам – пугающим и не самым благопристойным. Тейт увлекся темной стороной мира слишком всерьез, с удовольствием погружаясь в книги про историю религиозных и суеверных воззрений, про магию и оккультизм. Ничего из этого на практике он никогда не хотел применять, ему просто нравилось все, что за гранью человеческого понимания и общественного принятия.♪ Have I run too far to get home? ♪
После отца его вторым идолом стал Курт Кобейн – вне всей темной энергетики, исходившей от книг и фильмов ужасов, ему было близко мироощущение музыканта, и, помимо прослушивания музыки, он с нескрываемым восхищением смотрел старые интервью на Youtube. Black Sabbath, Metallica, Foo Fighters, Alice in Chains – громкость из колонок его аудиосистемы была порой настолько высокой, что даже Вайолет зачастую слышала басы, сидя в гостиной возле одного из раскрытых окон. И отбивала ритм в такт, постукивая пальцем по раскрытой странице книги. Все быстро прекращалось, когда Констанс кричала на сына, чтобы он сделал тише эту «уродскую музыку». Но именно в такие моменты она чувствовала с Тейтом единение, словно он, включая знакомые группы, общался с ней таким образом. Еще со средней школы их уроки не совпадали кроме физкультуры, а потому вне дома они пересекались крайне редко. С возрастом она все чаще стала ощущать какое-то странное незримое присутствие, долго не понимая, с чем это было связано. В призраков она не верила, а потому и не могла понять, что еще могло быть в ее собственной спальне, из-за чего она не чувствовала себя одной. Однажды она поняла: протирая самое левое окно своей спальни от крови расплющенного насекомого, она поймала взгляд – Тейт стоял на втором этаже своего дома, глядя через собственное окно прямо на нее. Спальня Вайолет выходила в сад, но вид из ее самого крайнего, левого окна все равно захватывал кусочек соседского дома. Тогда утихшая за много лет тревога вновь возродилась тем самым детским страхом. Вайолет попросила у родителей деревянные жалюзи.♪ Have I gone? ♪
Последней каплей в мутном озерце ее отношений с юношей стала зима девятого класса. По до сих пор нераскрытой причине на кухне дома Лэнгдонов произошло возгорание. В момент пожара Констанс была в центре города, где был Тейт никто объяснить не смог – даже он сам. Вайолет еще долго помнила разрывающий барабанные перепонки звук пожарной сирены, яркие огни, вид бьющего из шлангов туманного водопада, запах горевшего дерева и пепельный снегопад. Пламя успело сожрать всю деревянную мебель кухни, перекинувшись на верхнюю комнату – спальню Констанс. Первым делом, примчавшись домой, она спросила, цел ли ее гардероб, и лишь потом спохватилась о сыне. Гардероб был цел. Кухонные шкафы и задняя дверь – нет. Нужен был срочный ремонт, и Хармоны по-соседски, проникнувшись ситуацией, радушно приняли на время Тейта и Констанс к себе, расположив на диване в гостиной у камина и в гостевой наверху соответственно. Вайолет ощущала слабое негодование и одновременно волнующее смятение от этой неожиданной ситуации. Неловкость чувствовалась во всем: от увеличившегося количества тарелок на обеденном столе, до слоев одежды, которые приходилось теперь натягивать для ночного перемещения по собственному дому. За ужином она ловила его взгляд – заинтересованный, даже восхищенный. Втайне ей было приятно такое мужское внимание, она даже посмотрела на Тейта с другой стороны – как на юношу с уже тогда притягивающей, привлекательной внешностью. В первую ночь все было тихо – а, может, Вайолет тогда так лишь показалось. Вторая ночь навсегда определила последующие три года в их отношениях. В ту неделю у Вайолет были месячные, и если в обычные дни ее сон всегда был крепок, то той второй ночью с новыми жильцами она протекла – оттого и резко проснулась, в ужасе принявшись копошиться, запутавшись в одеяле. Еще большим ужасом было осознание того, что она вспугнула человека, которого в ее спальне в этот час вообще не должно было быть. Тейт не ожидал, что она проснется, в ужасе отшагнул к комоду, но не успел выйти из комнаты. В темноте Вайолет видела лишь его силуэт и блеск глаз, но даже тогда она испытала страх и неимоверное стеснение от причины своего подъема. Она замерла, сжимая край одеяла, полностью проснувшись от адреналина и недвижимо ожидая действий от ее незваного гостя. Тейт молча кинулся к двери. Она так же молча осталась сидеть на постели, первые минуты чувствуя стыд, потом гнев, затем ужас от осознания ситуации. К движению ее вернуло женское горячее, вязкое месиво, заставившее, не без страха, выйти в коридор до ванной.♪ And left you here alone? ♪
Вайолет и об этом не рассказала родителям. Наутро оба сделали вид, что ничего не произошло – и оба из страха. И в голову Вайолет даже не пришла мысль спросить, что он делал в ее комнате ночью. Это напугало ее сильнее, чем все предыдущие поступки юноши. Если бы она не проснулась, что бы произошло дальше? Стал бы он ее трогать? Она не знала его, она ничего не знала о Тейте. И даже думать о возможных сценариях было мерзко и противно. Лэнгдоны пробыли у них полторы недели, каждую ночь из которой Вайолет подпирала дверь комодом – глухое трение мебели по полу было громким, и ей приходилось подолгу не спать, дожидаясь, пока родители не заснут, чтобы спокойно, методично совершить свой ритуал. Спала она тогда плохо, все равно опасаясь возможных и крайне безумных способов проникновения в ее комнату. Сайдинг дома Лэнгдонов подлатали, штукатурку и обои нанесли свежим слоем, кухонную мебель заменили, вставили новую дверь и стекла в оконные рамы – жизнь вернулась к своему привычному течению. Только вот Вайолет же каждый последующий день, возвращаясь из школы, проверяла плотность опущенных толстых пластин деревянных жалюзи на том самом левом окне…*** Наши дни…
Тройной звонок в парадную дверь дома Хармонов был неожиданным сюрпризом для Тейта. Он знал в лицо практически каждого, кто обычно навещал семью Вайолет, и все они либо звонили один раз, либо стучали, либо ожидались хозяевами с порога. Никто так настойчиво еще не жал серую кнопку возле массивной черной арочной двери. Тейт вышел на крыльцо, обойдя цветочный горшок сел в плетеное кресло с холодной подушкой, из любопытства решив наблюдать, точно из засады, за крыльцом соседского дома. У тротуара – припаркованный красный Ягуар. Тейт ожидал кого угодно, но только не такого посетителя. Роман Годфри? Юноша моргнул, будто зрение могло подводить. Его светлые растрепанные кудри бросало на лоб потоками осеннего ветра, и Тейт смахивал их длинным рукавом клетчатой рубашки, не отрывая взгляда от дома Хармонов. Стройная фигура владельца половины города возвышалась на фоне разросшихся прямоугольников самшита, длинный палец настойчиво продолжал вжимать кнопку звонка. Что Роману Годфри могло понадобиться в их районе? Когда вообще этот пижон уезжал так далеко от привычных мест богатеев? Тейт не ненавидел Романа. Это как ненавидеть кинозвезду – нельзя же испытывать ненависть к актеру за то, что он богат и обладает внешними данными. Кинозвезды просто есть, так заведено в обществе, их можно либо любить, либо не относиться вообще никак. Так и Роман – его обеспеченная семья просто существовала, потому что так положено в обществе. Вот и Тейт просто сторонился его, порой пересекаясь в школьных коридорах – к тому же они делили одного дилера. Тейт мог считать Романа снобом, нарциссом, несправедливо пользующимся всеми благами мира в лице красивых девушек, но только не ненавидеть. И какого было его удивление, когда после продолжительного вжимания кнопки звонка дверь приоткрылась, и на порог вышла именно Вайолет. Что, черт побери, у них двоих может быть общего?***
Роман терпеливо ждал. Дверь долго не открывали, но он явно слышал препирания и перекрикивания внутри дома. Наконец, возня стала громче, но по ту сторону двери обитатель явно не спешил поворачивать щеколду. Радиус глазка потемнел на неприлично затянувшееся мгновение. Юноша старался не улыбаться, топчась на пороге, вяло перешагивая с ноги на ногу. Наконец, щелкнула щеколда, протяжно заскрипела дверь. Вайолет молча, выжидающе оперлась о дверной косяк. Он прислонялся рукой к холодному кирпичу стены и поднял взгляд – выразительный, пронизывающий, жалостливый взгляд его больших красивых глаз. Вайолет прекрасно понимала – щенячье выражение тут специально подстать ситуации, но как же чертовски обаятелен он был! Его красиво очерченные пухлые губы неспешно разомкнулись. - Привет, пустишь? Вайолет шире приоткрыла дверь, просовываясь через проем, переступая порожек, сжимая дверную ручку за спиной. - Говори здесь. Роман шумно выдохнул – почти усмехнулся. - Твой сосед с меня минут пять глаз не сводит. Сцен при свидетелях как-то не хочется. При словах о соседе Вайолет в испуге повернула голову в сторону дома Лэнгдонов и, лишь коротко заметив светлую макушку, быстро отступила, распахивая дверь, молча приглашая Романа войти. Внутри было тепло. Вайолет засуетилась к лестнице напротив входа, но Роман не спешил, методично обводя взглядом обстановку дома. Пахло гороховым пюре, запеченной морковью и курицей. - Вай, кто пришел? – раздался женский голос с кухни под звуки льющейся из крана воды. - Роман, – коротко бросила Вайолет с первой ступеньки. – Ты идешь? – махнула она юноше. - Роман? – имя привлекло интерес, и из кухонного проема выглянула Вивьен, держа мокрые руки на вытянутом расстоянии. Ее лицо изменилось, лишь только она поняла, о каком Романе шла речь. Все знали Романа. Все знали семью Годфри. – Ох, Роман… не знала, что вы общаетесь. - Мы и не общаемся, он по делам, – сухо плела Вайолет, начиная раздражаться от стереотипной ситуации. Ее родители никогда не были среднестатистическими любопытными кротами, с чего вдруг такой интерес? - Здравствуйте, миссис Хармон, – сладко улыбался Роман, продвигаясь к лестнице. – Я ненадолго отвлеку Вашу дочь. Вивьен была смущена и сбита с толку. В приятном плане. Роман на всех женщин действовал одинаково гипнотически, и медовые волосы женщины будто сильнее запылали жаром на фоне осенних солнечных лучей светлой кухни. - Да-да… – словно пропустила она мимо ушей последнюю реплику, – а как поживает твоя мама, Роман? - Прекрасно, миссис Хармон, – фонтанировал возвышенным, издевательским тоном Роман, медленно перебирая ногами по ступенькам. Он ненавидел отвечать серьезно на светские вопросы. – Работает не покладая рук и чле– ауч! Вайолет ущипнула его за руку ниже засученного пиджачного рукава и потянула наверх, пока он еще чего доброго не закончит свою пошлую фразу. Одарив озадаченную Вивьен широкой извинительной улыбкой, Роман потащился следом. Подошвы замшевых дезертов приминали скрипящие половицы. Проследовал за Вайолет до темной двери мимо длинного комода с лампой. Круглая ручка совершила оборот, и Роман вошел следом. Сунув руки в карманы узких брюк вновь принялся разглядывать детали обстановки. Все как он и ожидал. - Винтажный шик, – констатировал юноша. Вайолет прошла мимо единственного прикрытого опущенными жалюзи окна и откинула от лица волосы, обняв себя двумя руками. - Так что ты хотел? Роман шагнул следом, обходя большую кровать. Подошвы мягко ступали по темному ковру. Набрал воздуха. - Извиниться. Мне не следовало реагировать… таким образом. Я просто не ожидал, что ты... девственница. - Не ожидал, что я девственница… – тихо повторила Вайолет, словно значение могло измениться. Она дернулась, потирая лоб и щеку с глубоким уставшим вдохом. – Издеваешься, да? Я похожа была на не девственницу? Роман втянул голову, нахмурив брови – так, словно произнесенное ею было нонсенсом. - Чего? Ты симпатичная, и тело у тебя классное. С чего мне клеить ярлыки? Вайолет не знала, как реагировать на его слова. Они звучали искренне, она словно и правда завела разговор на тему, которая никогда не зарождалась в мыслях Романа, он будто и правда не понимал, и от этого весь ее гнев показался ей ребячеством. Вновь запустила пальцы в волосы, вновь выдохнула. Сквозь большие окна лилось рассеянное свечение, ей хотелось открыть одно из них и пустить прохладного, освежившего бы ее горевшие щеки воздуха. Она не понимала, почему Роман пришел к ней. Пришел с извинениями. Это же чертов Роман Годфри! Зачем ему извиняться? Он же трахает все, что хорошо движется! Чего он так зациклился? У нее был ответ. Мерзкий, унизительный для нее как для девушки, но выигрышный перед другими особами – их договор. Ее добровольное разрешение ему резать себя в обмен на то, что у Романа получалось лучше всего – хороший секс. - Ладно, проехали. Вытащив руки из карманов, Роман сложил ладони вместе. Поднял на нее вопросительный взгляд. - Так у нас все… хорошо? Все по-старому. Не долго думая, Вайолет кивнула. Улыбнувшись, Роман полез во внутренний карман пиджака. Достав портсигар, извлек сигарету. - Э-э, алло, не в комнате же! Мама внизу. Успев сунуть сигарету в рот, Роман вновь втянул голову и нахмурился, опять искренне не понимая причины дела. - И что? – дома он курил где хотел. В его доме все курили, где хотели и при всех, кто попадался в тот или иной момент времени в помещении. К конце августа его мать вообще демонстративно потушила сигарету о его футболку, доказывая свою позицию конкретно нужды в смене гардероба сына. – Твои не знают, что ты куришь? - Знают, но – Вайолет запнулась. О лицемерии она действительно никогда не задумывалась. Махнула рукой, качая головой. - Убери, прошу, не в комнате. Роман нехотя вытащил изо рта сигарету, пряча обратно в портсигар. Затем игриво потер руки. - Ну что, так значит, у нас все в силе, – и совсем приблизился, обнимая Вайолет за талию, притягивая ее тело к себе. От касаний Вайолет сперва напряглась, но быстро расслабилась, когда его большой палец мягко надавил сквозь толстовку на участок спины над ягодицей. И сутки не прошли с момента в салоне автомобиля, Вайолет все еще чувствовала дискомфорт внизу. И честно в этом призналась. Роман улыбнулся. – Есть другие способы. Мы же так и не использовали бритву. Ее дыхание участилось. - Я обещала помочь маме… Роман бегло оглядел комнату, задержав взгляд на кровати, затем на больших окнах. Его теплая рука не покидала ее талии. - В вашей ванной есть замок?***
Он выкрутил все краны, пустив бурную струю воды на керамическую поверхность раковины и дождевой поток с душевой плоской насадки. Затем скинул ментоловые полотенца на пол, мягко надавил на плечо девушки, пока она не опустилась на махровую ткань, и повторил движение сам, пока его колени не уперлись в коврик, а пальцы не принялись стягивать ее леггинсы. А потом – повтор. Не всего, только последней, испытанной тогда с ним части. Но на этот раз интенсивнее, ярче. На внутренней стороне ее бедра – свежий порез от его бритвы. Разгоряченная кожа пульсирует, отдавая ему слой за тонким слоем крови. И ее тихие вздохи и всхлипы под льющуюся воду – холодные капли с душевой насадки как нельзя кстати попадали ей на лицо. Его руки, губы, движения пальцев и трение полотенец под ее оголенным телом.***
Последнее, что ей сейчас хотелось, – помогать с ужином матери. Но когда-то все равно придется. Последнее, что хотелось Роману, – оставаться со стояком до конца поездки домой. Но придется. Последнее, что хотелось Тейту, – так никогда и не узнать, что произошло в доме Хармонов между богатеньким щеголем и девушкой его мечты за эти десять минут и остаться в неведении. Останется ли?♪ If I would, could you? ♪