Honeysuckle

Детство. Оно такое неосознанное и далекое. Когда, в какие моменты мы возвращаемся мыслями в прошлое? Помним ли мы обещания, данные в детстве? И что происходит с ними по мере того, как мы взрослеем?

Одиннадцать лет назад…

Сквозь кровельную расcтекловку солнце окутывало теплом помещение оранжереи. Воздух почти что спертый, запахи горячей, влажной земли, скрипучих сочных листьев, дурманящих френзий, лилий, хризантем, орхидей, роз – лишь откинутые фрамуги пропускали уличный, летний воздух. Оранжерея семьи Годфри – нет, не просто оранжерея: целый зимний сад, белый каркас которой Роман мог каждый день лицезреть из окон своей комнаты. Вид настолько приевшийся, что глаз привык, и семилетний Роман уже больше и не замечал ее, оранжерея терялась для него во всем многообразии годфринских владений. Оливия часто возилась здесь с цветами, облачив ухоженные кисти рук в оранжевые садовые перчатки. Она говорила, что растения успокаивают, хотя и неясно было, о чем эта женщина могла вообще переживать, чтобы потом так «успокаиваться». Роман не любил это крохотное, душное пространство оранжереи, здесь его кровь словно убыстряла свой бег, и маленькие ладошки начинали потеть. Ему куда больше нравилась примыкающая к оранжерее просторная консерватория, где всегда было прохладно и холодком отдавало от широких подушек плетеной садовой мебели. Но он уступал, потому что сильный запах растений нравился Эе. Первое время после самоубийства отца Романа он прятался в оранжерее с Эей, усевшись на плитке и примкнув спинами к изумрудной ограде посевов. Когда дни выдавались совсем удушающими, он намеренно медленно вдыхал спертый, дурманящий воздух и гадал: а что будет, если суметь продлить задержку дыхания? Произойдет ли то же, что с его отцом? И как сильно тогда разозлится на него самого Оливия, найди она его в таком же, что и его отец положении. Широкие листья филодендрона пружинили над макушками голов. Намеренно ли Оливия высадила ядовитое растение в такой доступности или же знала то, чего пока не знали годфринские дети – неизвестно. Но Романа с Эей в те минуты волновали совсем другие вещи. На плиточном полу – большая упаковка печенья, вскрытая садовыми секаторами. Рядом, не справившись с гравитацией плиточного стыка дергался на спине здоровый черный жук. Поглядывая за потугами насекомого Эя перебирала маленькими пальчиками фигурки животных в коробке. Еще совсем светлые ее волосы покрывали плечики; прядь зацепилась за лямку комбинезона. Влажный взгляд маленького Романа был неадекватно равнодушным. Склоняясь над насекомым он лениво шевелил из без того подвижные лапки жука засохшим листом. Он еще не осознавал, но точно таким же отсутствующим взглядом Роман смотрел на своего мертвого отца. - Гляди, лисичка, – показала Эя печенье Роману. Только тогда он улыбнулся, сосредоточенные детские черты сгладились, взгляд потеплел. - Лисичка, как и ты. Захихикав, Эя плотно зажала печеньку в одной ладошке, и шустро запустила вторую в коробку. - Тогда вот, ты – волк, – протянула она найденное печенье брату. Роман залился гордой улыбкой. Принял печенюшку и откусил волку голову. Оранжерею наполнил хруст. - Но волки и лисы не дружат, – прожевав, продолжил пытку жука мальчик. Никому из них словно и в голову не приходило помочь насекомому. Эя посасывала свою печеньку. Долго, будто зачарованная следила за действиями брата, а затем спросила. - А мы? Мы всегда будем вместе? - Всегда. Я всегда буду рядом. Детство. Сколько обещаний было дано тогда и насколько они все казались в тот момент значительными и сильными. И сколько из них потом нарушены… Эрнест Хэмингуэй как-то сказал, что все самое страшное начинается с самого невинного…

Наши дни…

Свет оранжерейного стекла. Тепло. Белый цвет. Цвет чистоты. Свет. Сияние. Безгрешность. За невыносимо отяжелевшими веками Вайолет видела сейчас свечение годфринской оранжереи так отчетливо, словно в это мгновение сама в ней находилась. Очертания извивающихся стволов растений – нет, стойте, мелких червячков, – что-то белое мельтешило в черноте плотно сомкнутых век. Сознание, как большое тучное облако, все расширялось, меняло форму, двигалось, оставляя новые просветы, и почему-то сцена эта в оранжерее и вытягивала ее из странного сна. Рассказывал ли ей об том сам Роман? Или этого вообще никогда не было? А вдруг она сейчас действительно на территории годфринской земли? С Романом, в зимнем саду, где все спокойно. Да! Да, все так! Должно быть! Она в безопасности! Надо только постараться открыть глаза… Словно лишь это нужно, чтобы убедиться – она в родном городе, далеко, далеко от всего ужаса. Только веки почему-то сейчас и поддавались контролю, а все тело так странно обмякло и отяжелело... Вдохи, каждый осознаннее предыдущего. И на слизистой все отчетливее странный инородный привкус. Чем дальше, тем страннее дышать. Если это оранжерея, то где же аромат растений? Щелчок, и Вайолет словно сбросили с высоты, и осознание падения было таким странным и резким, все быстрее приводившим в чувства. Даже если она и могла открыть глаза, ей так не хотелось этого делать! Ее вырвало неожиданно, и голова словно взорвалась. Веки разлепились без ее желания, так тяжело, как после сильного похмелья. И разом накрыли все мерзкие ощущения, вот уже жгло горло, сводило желудок, оголенные ноги до мурашек пробирал холод, а левая ягодица упиралась во что-то шершавое. Неприятно раздражил блеск бисера на платье. Инстинктивный порыв – утереть рот от слюны и рвоты, но руки не слушались. Нет, они слушались. Просто не могли подчиниться команде. Когда ее перестало выворачивать Вайолет почувствовала, как ноют от напряжения мышцы бедер, а левый локоть больно врезается во что-то твердое и холодное. С трудом откинув голову, сквозь завесу перепачканных волос Вайолет медленно покосилась на веревку, что стягивала ее кисти рядом с головой, дотягиваясь выше до серебряного предмета. Ручка? Ручка ящика? На корешке языка клокотало от рвоты. Мучительно сплевывая Вайолет попыталась подтянуться, но голова лишь уткнулась в сгиб локтя – так тяжело, все такое тяжелое! Слюна холодит кожу. Трясло. И новый рвотный позыв. Вайолет заныла, сплевывая на каменную крошку, устилавшую пол. - Вот черт! Незнакомый юный голос – прорезался сквозь звон в ушах. Вот черт. Черт. Роман. Это его слово, его, словно оно ему принадлежало. Роман, где ты? Но, главное, где я?

Десятью часами ранее… ♪ Coming here in the duality of time ♪

Молчание. Оно повисло в чердачной комнате на секунды, показавшиеся присутствующим долгими часами. Испытующий, злобный взгляд Тейта все держался на Романе до момента, когда эмоциональное напряжение не достигло своего пика. Не заметив, что не дышит, Вайолет замерла на островке разложенного дивана, в безуспешной попытке оторвать взгляд смотрела на Тейта. Выдох. Ни у кого из четверых сейчас не было никаких мыслей – только эмоции, лишь страх, агрессия, злоба, тоска, все вместе и по отдельности. Когда Тейт дернулся с одеяла, Вайолет вздрогнула. Бросится. Сейчас бросится на Романа… Он резво подскочил, еще резче присел, молча нащупал у ножки тумбочки откинутую Романом книжечку, сжал рюкзак мертвой хваткой у груди, и молча вылетел из комнаты. Еще секунда. Выдохнула Эя, потерянно обернулась на заскрипевшую, задетую мужским плечом дверь. На мгновение показалось, она кинется следом. Но Эя медленно потянулась к полу, к своей брошенной кузеном сумке. - Собирай вещи, – рявкнул Роман, будто вновь ожив в отсутствии Тейта. Эя подняла ошалелый взгляд. - Что? - Мы уезжаем. Сейчас? В ночи? Эя приоткрыла было рот, но кузен ее опередил. - О том, что ты наделала, мы еще поговорим. Собирай вещи, – медленно отчеканил он последние слова. Хорошо зная этот взгляд брата, видя в нем ту черту, которую лучше не пересекать вопросами, Эя ничего не ответила. Лишь уходя рассерженно хлопнула полупустой сумкой по дверной коробке. Они остались вдвоем, и впервые за все время поездки Вайолет не волновало присутствие Романа возле нее. По обыкновению он словно возвышался под самым потолком, рукава рубашки засучены, ворот расстегнут, пряди волос выбились из уложенной прически и тонкими волнами падают на лоб, подрагивая с каждым его тяжелым вдохом. Прошуршало покрывало. Вайолет лениво передвинулась, потянувшись к бутылке вина на ночном столике. - Хватит, хватит пить, – сделал попытку Роман, делая шаг ближе. Но Вайолет подскочила с дивана, отстраняя руку с зажатой бутылкой. - Хочешь в отца моего поиграть? Она еле держалась на ногах, они дрожали и подкашивались, не то от алкоголя, не то от адреналина, от танцев, от всей той безумной эмоциональной свистопляски. Пустоту сознания вновь начали заполнять мысли. - Перестань, ты пьяна… – снова его попытка приблизиться, и Вайолет почти вжимается в тумбочку. Криво обогнув предмет мебели примыкает к стене. Шуршит и беснуется отблеском бисер платья. От слов Романа пробрало на смех. - О-о, ну нет, трезвее я еще никогда не была! Ты, любитель устраивать сцены, думаешь, что каждый человек тебе принадлежит! - Поговорим в машине, – еще попытка, еще шаг, его вперед, ее в сторону, шорох рубашки и переливы платья. Она заметила. Брюки Романа больше не выдавали клубного возбуждения. После ее ухода он взбесился. Так, что чуть не разбил туалетное зеркало. Не долго раздумывал, в ярости быстро нашел в зале ту блондинку. И все всё понимали. И оба это знали. Но как же нескончаемо все равно было сейчас Вайолет! И так хотелось верить, что ее гнев и тугой комок в желудке – это вовсе не ответная реакция... Она облизнула губы, тихо засмеялась, смеялся и влажный взгляд. - Нет, ты только послушай себя! Ты всегда так омерзительно уверен в себе! – Резкий вдох, будто не хватало дыхания продолжать, а затем спокойно, собрано: – Я не еду с вами. В вырвавшемся смешке Роман кашлянул. Ладони вспотели, он бессознательно потер их о брюки. - Ты же не серьезно, – но его взгляд выдал испуг. Забегал по ее лицу, такому каменному, серьезному. Он не раз видел это ее упорство и непреклонность, и понимал – Вайолет не шутит. Несмотря на ее влажные, опухшие губы, несмотря на румянец, на мягкий ореол совсем растрепанных волос и алкогольную пелену ее больших глаз он знал, что в этот момент Вайолет непробиваема. И она доказала это, сделав шаг ближе. С вызовом запрокинула голову, потому что только так могла увидеть его лицо. Поджала раскрасневшиеся губы, сильнее сжала в опущенной руке горлышко бутылки. - Давай. - Что? – разомкнул он губы, будто выплюнул слово. Его зеленые радужки словно потемнели. - Применяй гипноз. Но Роман молчал, зашевелились широкие плечи, словно в рубашке ему стало неуютно. Венка на ее шее билась до дискомфорта сильно, и игнорировать это стоило что Вайолет, что Роману больших усилий. - Только так я снова сяду в машину. Она словно вновь треснула его по щеке – так неприятно кольнули его эти слова. Она дала ему еще полминуты, ненужных и бессмысленных, потому что изучила юношу так хорошо, что знала – он всегда действует импульсивно. Захотел – взял, сделал, сказал. Роман не медлит. Даже минутное промедление означает, что он задумался. А когда Роман задумывается, то после творит еще большие глупости. Как и сейчас – он совершил новую ошибку. Он отпустил Вайолет. Словно в машинальной попытке остановить биение, зажав пульсирующую вену пальцами Вайолет молча отошла и через мгновение скрылась на лестнице, унося с собой и вино, и противную горечь от юношеского максимализма, и запах своей крови, тела, волос и даже нотки детского лосьона, которые Роман все еще улавливал в духоте чердака. Ударив кулаком воздух он бесшумно чертыхнулся, зарываясь пальцами во вспотевшие волосы.

*** ♪ The things I feel now I never thought I'd find ♪

На террасе, в плетеном широком кресле, подтянув на остывшие подушки ноги и спрятавшись под пледом Вайолет все еще дрожала, и ватные ноги все еще потрясывало. От прохладного ночного ветра, от продолжительных танцев, от ссор – от всего Вайолет пыталась отойти и отдышаться, медленно, время от времени поднимая бутылку и потягивала остатки вина. Но алкоголь до странного не действовал, и чувствовала она себя полностью трезвой, и покрытые мраком сочные заросли кустарников, и освещаемые фонарями пятна асфальта продолжали держаться перед ее взглядом на одном, стабильном месте. От пепельницы тянуло запахом влажных окурков, но самой ей почему-то совсем не хотелось курить. Вайолет неосознанно пряталась здесь. Со стороны это должно было выглядеть инфантильным ребячеством, но сейчас это был ее единственный спасительный уголок, и лишь попеременная возня в частях дома давала знать, что на участке она не одна. Улица была тихой, в доме напротив погасло все освещение. Проехала лишь пара таких же тихих машин, и теперь уже точно Хэллоуин остался во вчерашнем дне. Вайолет не знала, сколько так сидела, но от позы затекли ноги. Безотчетно ковыряя дыру в пряже пледа Вайолет тупо фиксировала взгляд на разделительной полосе дороги. И была простым свидетелем хода своих мыслей. Было ли то убеждение или чутье в своей правоте, но Вайолет была уверена – дальше ей ехать смысла нет. За стеной в доме что-то падало, перекатывалось. Крики, голоса. Вайолет жмурилась при каждом звуке, хотелось сжаться полностью, не слышать, и быть далеко-далеко отсюда! Затем скрип, совсем рядом. И резко хлопнула задняя дверь. Быстрый, тяжелый топот. С угла веранды Вайолет невольно разглядела мелькание широких выцветших джинсов и грузный шорох рюкзака: Тейт миновал последнюю ступеньку, спрыгнув на дорожку возле круглого самшита. Почувствовав взгляд, внезапно остановился, обернулся. И резво заскочил обратно на веранду, решительными шагами направившись прямо к ней. Вайолет замерла, лишь неотрывно следила за его приближением. И сама не знала, чувствует ли страх, стыд, облегчение, горечь или что-то иное. Просто не успела подумать. Он остановился в двух шагах от кресла. Дальний настенный фонарь подсвечивал его растрепанные кудри. Поверх клетчатой рубашки надета толстовка – он выглядел абсолютно так же, как и в тот роковой день поездки, когда Вайолет мялась на веранде его дома в Хемлок Гроув. Вид, который говорил о дороге. Он действительно уезжает, и на этот раз один. Вайолет вдруг охватила мимолетная паника: один, один в обширной Америке, и как же доберется обратно домой? Пальцы его сжимали лямку рюкзака. - Поехали со мной. Вайолет моргнула. - К-куда? – Она невольно улыбнулась, скорее от неожиданности. Но Тейт лишь нервно дернулся, облизнувшись. - В Миннесоту, в Дулут… потом вместе вернемся домой. У меня есть… то есть я… Вайолет раскрыла рот, чувствуя холодок на шее у корней волос, но уже не от уличного ветра. Он все-таки решил купить то свое… черт знает что! Патроны, оружие, не важно! Он просто решил исполнить то, что задумал, то, ради чего и ее шантажировал. А теперь вот так просто предлагает поехать с ним и стать соучастником! Ну вот опять, опять ее используют ради собственных целей. Что Роман, что Тейт – никто из них не спрашивал, чего хочет она, каждый просто озвучивал свои желания. «Поговорим в машине», «Поехали со мной». - Тейт, – она склонила голову в обмякшем, будто извинительном жесте, словно говоря «послушай сам, как нелепо твое предложение». Тейт капризно дернулся. - Ты серьезно? Останешься с ними? После всего этого? Вайолет застыла, и слова не шли. Она лишь приоткрыла рот, стараясь что-то сказать, но выдавала лишь разрозненные звуки. И все смотрела на его губы и не могла поверить. Тейт изучал ее лицо, секунда, потом другая. Затем втянул носом воздух, отшагнул, вернулся обратно, поправил лямку, взъерошил кудри. Вайолет отклонилась, уткнувшись в спинку кресла: на секунду показалось, Тейт шагнет еще ближе и нагнется – в импульсивном и лишнем порыве поцеловать. Но он остался на месте и задал лишь один вопрос: - Это всегда будут Годфри, да? Она зажевала нижнюю губу, теперь уже открыто глядя на юношу с мольбой и ужасом, языком тела моля не просить от нее ответов. Не сейчас, пожалуйста, не сейчас. Она запуталась, у нее больше нет сил выбирать и спорить, пожалуйста, не заставляй меня отвечать! Тейт кивнул, будто понял. Печальным огоньком сверкнули темные глаза и он развернулся. Так быстро, что капюшон его толстовки с тихим шорохом разрезал воздух. Снова скрипнули дверные петли – Эя выбежала на веранду, окликом тормозя прыть блондина возле проездной части. Вайолет нехотя оторвалась от спинки кресла: их речь не разобрать, слишком далеко. А затем Тейт исчез вовсе, рюкзак последним скрылся за деревьями. Эя потерянно вернулась обратно на террасу, с едва присутствующей энергией переставляя стройные ноги по ступенькам. Переодетая, в светлой футболке и привычных узких черных джинсах, шагнула по доскам. Обе почувствовали неуют и стеснение, после сцены на чердаке все еще не развеялось стыдливое напряжение. Вайолет старалась скрывать взгляд во всеобъемлющем пейзаже участка. - Ты не собираешься? – не то спросила, не то констатировала факт Эя, словно через силу продираясь сквозь начало разговора. Когда Вайолет продолжила жечь взглядом природу, нервно потерла ладони о бедра. – Роман говорит, скоро выезжаем… - Я не еду, – почти перебила ее Вайолет. Эя замерла в недоумении. - Что? - Я с вами не еду дальше, – спокойно, почти нараспев повторила девушка, лишь теперь посмотрев на Эю. Так значит, Роман ей не сказал? Решил, что ее слова на чердаке лишь детский каприз? От мысли о непогрешимости его идей Вайолет вновь теряла с таким трудом приобретаемое спокойствие. Эя в растерянности опустилась на сидение кресла, так и не присев вновь подскочила, сжала кулачки. - Поч-, – она осеклась, быстро поняв неуместность вопроса. – Н-но как же… что же- - Останусь до утра, попрошу Тернеров посадить меня на автобус до Хемлока. Казалось, Эя побледнела еще больше, ее всегда прямая и гордая осанка теперь поникла, плечи осунулись, и Вайолет никак не могла понять причины. - Но нам так немного осталось проехать… как же я без тебя? Вайолет прыснула со смеху. О, как же быстро меняются ценности девушки, еще пять дней назад уверенно заявлявшей на фестивальном газоне о никчемности этапа с любезностями! - Спрячь карту брата еще раз, может, тебе все же повезет, – ехидствовала Вайолет, злясь на Эю за продление их поездки, за растягивание их совместного времяпрепровождения. Эя поступила эгоистично, и вот где они все оказались: разрозненные, рассорившиеся и почти окончательно разбежавшиеся. Эя не любила чувствовать вину, еще больше не любила признавать свои ошибки, но на этот раз понимала, что зашла непомерно дальше обычного. Только вот не знала, как это выразить. Что и как нужно сказать, когда говорить совсем не хочется? И впервые она задумалась о ком-то кроме себя. - Твой бардак на постели я убирать не буду, – с улыбкой дала она понять, что, хотя и не понимает, но все же поддержит ее в решении остаться. Вайолет залилась ответной улыбкой. Это снова была старая-добрая Эя. Потерянная Эя уже начинала ее пугать. Будто вспомнив лишь сейчас Эя потянулась к заднему карману джинсов, выудив свой мобильник протянула Вайолет. - Роман давно синхронизировал его геолокацию со своим, до сих пор думает, что я об этом не знаю… Пусть будет у тебя, если что ты всегда сможешь нас найти. Вайолет уставилась на отражавший балки террасы гладкий экран. Если что? - Но я- - Просто возьми, – потрясла Эя так настойчиво, что Вайолет безропотно приняла нагретый от кармана гаджет. Поджала губы, все еще глядя на устройство. - Но как же ты без телефона? - Аа, – совсем по-детски отмахнулась Эя, – мы с тобой девочки старого поколения, можем прожить без интернета, – улыбалась она. Вайолет облизнула губы, пряча свою улыбку. Новый поток ветра вновь трепал их волосы. - Тогда возьми мой, – подняла взгляд Вайолет. – Он где-то в сумке. У меня конечно ничего такого навигационного нет, но все же… Эя странно на нее посмотрела. - Хорошо, – еще более пространный ответ. Больше она ничего не сказала. Уходя обратно в дом остановилась, дернувшись худым корпусом, будто хотела еще что-то добавить. Но не стала. И компанию Вайолет снова составил лишь ночной ветер, вновь принявшийся играть с ее волосами.

*** ♪ I wonder if our future was written in our past ♪

Когда Роман и Эя вышли из дома с сумками, Вайолет все еще по-детски пряталась на своем пригретом месте. Она не знала, что такого сказала Эя кузену, но Роман не сделал попыток ее разубедить. Он вообще с ней больше не говорил. Лишь Эя затормозила у начала ступенек, обернувшись в ее сторону, и сделала слабый жест рукой, не то махнув, не то отогнав мотылька. Совсем скоро заревел мотор, и начищенный корпус Форда подмигнул задними фонарями прежде, чем с шорохом шин скрыться за все теми же деревьями, ставшими последней точкой обзора физической оболочки всех ее знакомых. Вайолет осталась одна. Теперь уже в полном одиночестве, и тишина поглотила на долгие минуты. Гудел один из фонарей у тротуара, в сонной дымке остывали соседские дома. Шел второй час ночи. Вайолет выбралась из кокона пледа, ступая по опустевшему дому совсем трезвым шагом. Свет все еще освещал гостиную, кухонная подсветка – так и не убранную кастрюлю с чили. Стаут нервно вертелся возле пустой миски. Разжав кулаки Вайолет прошерстила все ящики, пока не нашла запас кошачьего корма – тот самый, купленный ею и Тейтом всего считанные дни назад… Она накормила Стаута, убрала чили подальше в недра холодильника, вымыла всю посуду и убрала чердачную комнату. Полностью. Снесла вниз бокалы и тарелки, сняла белье, заправила диван; покрывало пахло табаком. Возле плинтуса валялась выроненная Романом из сумки сестры пачка жвачки. Их с Эей комната тоже словно опустела. Эя даже застелила свою половину постели. В ванной больше не было ее привычной армии баночек. Детский рисунок женщины с треугольными волосами упал на пол, теперь уже больше не подрагивая от ветра. Вайолет подняла и его, пристроив под ножку лампы на тумбочке. Она все еще была в платье – помятом, влажном, пропахшем табаком. Но снять его как-то не приходило в голову, Вайолет словно и вовсе забыла во что была одета, передвигаясь по дому точно призрак ушедшей эпохи. В полусне потаскала из холодильника помидорки черри, на пару минут потерявшись в передвижении гладких шариков потрогала в библиотеке маятник Ньютона, со страхом оторвала взгляд от испещренной черточками гипсовой руки для хиромантии и вспомнила про карту Таро, что дала ей Мэгги. Карта нашлась в боковом кармашке ее сумки, заботливо подпихнутой Эей под кровать. Телефона не было – может, Эя действительно его взяла? Вайолет лишь сейчас задумалась, был ли обмен устройствами безрассудным поступком… «Аркан Луна», – вспоминала Вайолет слова Мэгги, держа в руке гладкую карту. – «Помни, без усилий не бывает результата, но в конце пути всегда ждет вознаграждение» Вайолет сжала карту: не настолько, чтобы помять, но картонка выгнулась дугой. В конце пути… Может, она струсила? Отказалась от этого путешествия? Считается ли их поездка таким путем? Значит ли это, что вознаграждения не будет? Упитанные, набитые предметами интерьера и жизни коридоры были так пусты от человеческого присутствия. Лишь собственные шаги и скрип половиц под подошвами своих же ботинок. Она вычистила весь запас помидорок черри – рот приятно вязало от их сока. На террасе под слоями пледа – оставленный Эей мобильник. Экран пуст от сообщений. Ожидала ли она их так скоро? Вайолет сжала корпус горячей ладошкой. Неясная тревога охватила вдруг ее тело, Вайолет только сейчас осознала, что действительно осталась одна. На этой террасе, в этом доме, во всем штате. Все ее оставили. Страх закрался холодком по позвоночнику, и стало так неуютно, будто в зарослях кустарников кто-то притаился, наблюдая и выжидая. Тейт разозлился, ушел. Была ли она права, оставаясь здесь совсем одна? И Роман… он даже не попрощался, ничего не сказал, вообще не подошел. Вайолет сжала край пледа. Горечь, обида, злость. И панику ненадолго развеяло единственное оставшееся с ней живое существо: в неприкрытую дверь просунулся Стаут, протянул два каких-то своих кошачьих слова и запрыгнул на подушки. Чувствуя в этом нужду Вайолет приласкала теплое животное, вычесывая короткие линии по шерсти за ухом до тех пор, пока кот не проникся и не завел урчащую трель. И только тогда Вайолет впервые за все эти часы озвучила вслух самый насущный вопрос, словно обращаясь к коту: - Где же Тернеры?

***

А в пятистах километрах к юго-востоку, в полицейском отделении города Лафайетт, штат Индиана, в этот самый час раздался телефонный звонок. Звонок, на который один из дежурных чудом успел ответить, подбегая к свободному аппарату: после Хэллоуина отделение до глубокой ночи кишело юными дебоширами и пьяными взрослыми, и только к утру хулиганская активность начала спадать, и в просторном офисе недавно отремонтированного здания снова можно было спокойно вздохнуть. Все полицейские, не задействованные в патрулировании города, разбирались с последними из оставшихся полуночников, передавали подростков в руки родителей, носились с бумагами и отвечали на непрерывный шквал звонков. Один из офицеров нервно мял мячик для сквоша, склоняясь над столом с телефонной трубкой и отсеивая добрую половину тех, которые оказывались стандартными праздничными шутками. Нескончаемый звон телефонных аппаратов, щелканье ручек, младенческий плач, источник которого долго не могли найти, запах дымящегося кофе, что заваривался сплошной чередой новых фильтров, оповещения постоянно прибывавших кабин лифта, дрожащие на кондиционированном ветру бумажные гирлянды черных кошек и тыкв, шорох закрывавшихся дверей по ковролину и взмокшая униформа. Хэллоуин, Четвертое июля, Рождество, День Благодарения – праздничный день для полицейского отдела сродни переработке длиной в целый месяц. Лишь один инспектор полиции укрылся от шума в своем кабинете за горой непомерного количества папок отчетов и рапортов, имея к происходящему снаружи лишь косвенное отношение – опытного сыщика, привыкшего слушать даже тогда, когда мозг занят обработкой совсем иной информации. Уже немолодой мужчина давно перестал думать о каждодневных горячих ужинах, а потому рука монотонно, без спешки выводила подписи. В стеклянную плотную дверь постучали. Мужчина по давней привычке не ответил, оторвал от стола лишь руку и коротко махнул в приглашающем жесте. - Сэр, женщина заявила о пропаже мужа. Вместе с вошедшим в кабинет потянулся офисный гвалт. Инспектор продолжал не отрываясь изучать разложенные на столе бумаги. - Она здесь? - Нет, поступил звонок. Мужчина впервые поднял взгляд. Уловив сомнения юного офицера тоже раздумывал, не одна из праздничных ли это шуток. - И давно пропал? - Пять дней как. - Пять дней? – Медленно стягивая очки инспектор улыбнулся. Потер глаз. – Что же это за жена такая? Юнец растянул поджатые губы в извинительной полуулыбке. Мужчина вытащил изо рта закушенную душку очков. - Адрес взял? Кивок. - Ладно, отправь к ней кого-нибудь… кто там поближе. И держи меня в курсе. Когда офицер удалился с учтивым кивком, мужчина вернулся к отчетам, с усмешкой повторяя «пять дней как…» Звонившая Линда Уильямс жила в трех кварталах от полицейского участка. Прибывший патруль застал раздраженную, нервно курящую женщину. Ее муж Джо Уильямс уехал в командировку в среду днем и должен был вернуться десять часов назад. Все эти дни Линда не замечала отсутствия вестей. На встречный вопрос офицера Линда косила взгляд, отмалчивалась и недовольно стряхивала пепел. Посвящать полицию в семейные ссоры ей не хотелось. В квартире спал двухлетний сын, и ехать в полицейский участок женщина отказалась. С подписанными заявлениями и записанными показаниями офицеры вернулись в отделение полиции. В своем кабинете инспектор потер шершавый подбородок. - Где ее муж работает? - «Стерлинг Риэл Эстейт Инкорпорейтед». - Риэлтор? - Системный аналитик. - Она видела его билет? На автобус или самолет? - Говорит, что нет. Он всегда брал свою машину. Черная Тойота. Весь диалог сопровождался звонками на стационарный телефон. Инспектор каждый раз снимал трубку, выслушивал какую-то быструю речь, выдавал еще более быстрый ответ и вновь возвращался к разговору, то и дело закусывая и отпуская душку очков. Спросив, записали ли патрульные номера машины видимо успокоился и, опустив очки на закрытые папки, помассировал один висок. Затем взглянул поверх монитора на стеклянные стенки кабинета. - Там как, все тихо? – спросил он юного подопечного об уровне занятости отдела в этот час. Получив в ответ усталый кивок взглянул на циферблат наручных часов и продолжил. – Займись этим до конца смены. Юнец снова кивнул. В дверях остановился, трогая уголок блокнота. Словно предчувствуя – это серьезное дело. И если оно так, тогда это будет его первое серьезное дело. В ярком свете настольной лампы блеснул зажим галстука начальника. - Сэр, – обратился офицер к поправлявшему на носу очки инспектору. – Вы думаете, этот Джо действительно пропал? Инспектор бросил заинтересованный взгляд. - А ты когда-нибудь слышал, чтобы системные аналитики часто разъезжали по командировкам? Через час инспектор полиции Лафайетта прочно убедился, что этой плавно перетекавшей в утро ночью не получит никакой запеченной курицы с вареной кукурузой. Зато он получит отчеты. Массируя висок он слушал речь на другом конце провода. Когда трубка шмякнулась о станцию, поднял взгляд на двух коллег, теснящихся в дверном проеме. Дал команду юноше с блокнотиком. - За последние полгода Джо Уильямс не пересекал вообще никаких границ, не покупал никаких билетов, – отчитался юный офицер. Мужчина ткнул пальцем в висок. - Если он взял машину, возможно, он все еще в штате. Проверьте платные дороги и хорошо бы заняться его кредитной историей: счета, долги, все, от чего можно бежать из страны… – голос инспектора постепенно понизился, он словно начал что-то медленно вспоминал. Расправил спину, взгляд забегал по ковролину. Кашлянул. И обратился к третьему присутствующему: – Помнишь случай похожий полгода назад? Офицер прищурился на потолок, вспоминая. - Это то дело, которое приостановили за неимением улик? Юный офицер поднял на напарника взволнованный взгляд. Что-то начиналось, что-то таинственное, увлекательное в его представлении… - Да да… найди-ка это дело… Еще через десять минут инспектор оторвал взгляд от раскрытой папки и почесал седеющую голову. Две полусонные головы склонялись над столом вместе с инспектором. - Звонить федералам?

*** ♪ I was your first taste, would you be my last ♪

Шумели кроны деревьев, ночной ветер разносил запах влажного газона. Монотонно гудел электрический щиток. Где-то по соседству залаяла собака. Стаут встрепенутся под пледом: Вайолет не заметила, как уснула на веранде. Как забралась на подушки и свернулась под пледом тоже не помнила. Стаут нервно замялся возле ее локтя, пушистым хвостом смахнув волосы с ее плеча. Защекотало кожу. Вайолет моргала, сонно приподнявшись на подушках кресла, не сразу сообразив, где находится. Платье перекрутилось, лямка сдавливала плечо, от неподвижной позы затекла рука. На кисти – длинный след от корпуса телефона. Она уснула прямо на нем. Экран пуст, на часах четвертый час утра. Вайолет сжала корпус. Потерла опухшие глаза. Опомнившись, прислушалась к нечеловеческой тишине: дом казался таким же опустевшим, сквозь ближайшее окно на веранду все так же падали световые вытянутые прямоугольники от оставленного ею включенного освещения. Стаут резво соскочил на напольные доски, хотела было подняться и Вайолет: проверить Тернеров, которые, она была просто уверена, должны были вернуться… Должны были найти ее здесь, должны были бы ее разбудить… Но в этот самый момент с тропы, что вела к лестнице террасы, мелькнуло светлое пятно. Рубашка! Роман! Он вернулся! Борясь с медленно уходящей сонливостью, все еще сжимая в руке мобильник Вайолет подскочила, порываясь броситься вперед, подбежать к Роману, махнуть рукой на все ссоры и обнять, и сжимать его торс, и вдыхать его запах и тепло… Но не Роман это был… Вайолет замерла, сделав всего один шаг и поняв, что человек в светлой футболке совсем не Годфри, а некто в кепке, худой и невысокий, за низко натянутым козырьком лицо не разглядеть. Секундное сомнение, что может быть это сосед, знающий Тернеров… А потом резкий внутренний толчок, как ребенок замирает при виде большой и злой собаки. Вайолет инстинктивно поняла, что кто бы это ни был, в такой час никакой хорошей вести он не принес: ни о хозяевах дома, ни о чем-либо еще… Светлое пятно сделало шаг и что-то сказало, совсем тихо, Вайолет не расслышала, и переспрашивать уж точно не собиралась, мысленно толкая себя в сторону парадного входа, что прятался позади нее за поворотом веранды. Быстро отступила и, резко обернувшись в готовности бежать, врезалась в другую, плотную и тучную фигуру. И вскрикнуть не успела, лишь в готовности раскрыла рот, большая мужская рука грубо и больно сжала ее плечо, и начал душить так стремительно последовавший сладковатый запах. Мокрая ткань, зажимающая ее лицо, телефон, что летит на деревяшки, пинки и хаотичное движение рук, ее попытки вырваться, глухое рычание как ответ на ее впивающиеся в мягкую плоть ноготки, боль в хрупком плече, будто сами кости трещат, наконец ее удар коленом и опьяняющий глоток свободы. Вайолет рванула в сторону. Ватные ноги, резвый старт по веранде, а затем – падение, пелена волос, и воздух вышибло из легких, тело рухнуло на доски, и от удара лбом о крепкие деревяшки в глазах потемнело. Схвативший ее ногу человек сильнее придавил ее тело, и снова мокрая тряпка, но сил бороться нет, Вайолет все еще пыталась, дергаясь, точно выкинутая на палубу рыба. А затем провал. Быстрый и умиротворяющий, принесший недолгий покой.

♪ My world split in two ♪

*** ♪ I had to prove I didn't think, I didn't know 
I could do it without you ♪

В эту самую минуту черный Форд мчался по ровному шоссе, минуя открытые широкие пространства с ровными видами на тонущие во мраке очертания холмов и сочные низкие лесные заросли. Роман гнал, выжимая скорость на полупустой ночной трассе, к четырем утра миновав больше половины пути. Практически не сводя взгляда с дороги он концентрировался только на этом, стараясь отгонять все остальные мысли. Эя уснула. Когда тремя часами ранее они тронулись от дома Тернеров, первое время за руганью в салоне не слышен был даже монотонный шум двигателя. Злясь на себя, на Вайолет, Тейта и сестру Роман усилиями сдерживал срывавшийся на крик голос, что рвался выплеснуть накопившееся негодование. И чем громче он силился вытянуть из Эи ответы, тем меньше она отвечала, собственными криками пытаясь сменить тему. Роман не столько обвинял, сколько пересказывал весь их путь, лишь прибавляя «мы бы могли». Мы бы могли снять нормальный отель. Мы бы могли избежать твоего отравления. Мы бы могли уже быть дома. Мы бы могли не работать! Столько этих «если бы», и Эя практически тряслась: все глубже вовлекаясь в эмоционально истощаемую перепалку ее тело насильно держали в состоянии бодрствования. - Вот что тебе стоило просто рассказать мне? – напирал Роман, все никак не понимая причин. – Ну не хотела ты ехать, ну сказала бы, мы покутили бы где-нибудь пару дней и вернулись бы домой, ты же знаешь меня! - Да не хотела я вообще отдавать этот дурацкий чек! – сердилась Эя, выговаривая все это гладкой полосе асфальта, ускользавшей под блестевший капот. - Да почему?! - Да потому! Ненавижу я этот пансион! Не хочу туда возвращаться! Появился один шанс отчисления, и тут все равно они придумали способ откупиться! Не хочу! Пусть под суд отдают, я лучше в тюрьму сяду, чем в школу вернусь! Вспыльчивыми запалом несла Эя свои мысли – эгоистичные и совсем детские. Ее раздражало чувство отчитывания, словно она маленькая, несмышленая сестричка, которой старший брат должен размеренно объяснять законы Вселенной. Еще больше ее бесило, что в глубине души она знала, что должна отвезти чек. Знала, что не может этого не сделать, и что не всегда в жизни ей дозволено играть не по правилам социума. Вот что не нравилось ей в этой ситуации больше всего – импульсивная, ребячливая выходка была лишь слабой попыткой выплеснуть возмущение: на родителей, на несправедливость, на правила общества. Но главное, на свою беспомощность, которая, точно ограничительный красный канатик впервые так ярко отделяла ее подростковый период от неожиданно подкравшегося взросления. На мгновение Роман смолк. Показалось даже, что он забыл, сосредоточившись на дороге, и только плотно сжавшие руль пальцы говорили о том, что внутри его головы активно бегают не самые приятные мысли. Роман был в замешательстве и пытался разобраться. И мешала сонливость. От сдавливания руля кольцо на безымянном пальце впивалось в фалангу, но боли он не замечал. - Ты мне об этом не говорила… - А ты спрашивал? Хоть когда-нибудь спрашивал о чем-нибудь? Даже перед поездкой, ты просто посадил в машину и все! Я знаю, за семью ты убьешь и не моргнешь даже, и я люблю тебя за это, но, Ром… спросить… хотя бы раз… Роман напряженно зажевал губу. О таком он даже не задумывался. Он просто всегда опекал, проявлял заботу, а как именно он это делал Роман и не анализировал. Он что, действительно никогда ни о чем не спрашивает? Мысль эта развилась и неминуемо вывела к Вайолет… Нет, стоп! Роман крепче сжал руль, хмурясь поелозил на сидении. - Прости. Эя перевела взгляд на точеный профиль кузена. - Ты злишься на меня? Роман поджал губы, замотал головой. - Никогда, – он медленно моргнул, чувствуя маячащую усталость. – Но о тюрьме даже думать не смей. Чек отвезем, а с твоими я дома о переводе поговорю. И не задумывался никто из них о том, что от последнего учебного года осталось всего несколько месяцев и от попытки убедить в чем-то родителей смысла мало. Все эти три часа в салоне Эю било адреналином так, что мысль о сне активно подавлялась, и лишь сейчас в наступившей тишине под ровный шорох асфальта Эя моментально отключилась, стоило упереться затылком в изголовье. Роман как мог боролся с собственной сонливостью. Когда монотонность вождения начала волновать, а веки его невольно и опасно опускаться, он сунул в рот подушечку жвачки, и стал выискивать у обочины дорожные указатели. Глаза коварно слипались. Вдали быстро мелькнула развязка, справа знаки съездов: один для дозаправки, другой для придорожных кафе. Роман задумался. Теперь у него снова была кредитка, непропорционально тонкая по сравнению с банковским счетом, и они снова могли себе позволить любое заведение. Но почему-то он все равно съехал к заправочной станции, словно ставшие привычными походные условия поездки прочно въелись в сознание. На просторной территории заправки он свернул на пустую парковку возле круглосуточного магазина. Пахло машинами и свежестругаными досками. Купил кофе. Много кофе. И зачем-то соленые чипсы. Пил быстро, мелкими глотками, обжигая язык. Проснувшись пила и Эя – воду, ту, что осталась с закупки в мотеле. Словно детская комната –лениво и небрежно убранные туалеты заправки. Но грязи уже никто не замечал. И дальше, в путь, что казался нескончаемо длинным и по-зеленому однообразным. Так утомительно долго они еще не ехали. И так предательски гладко бежал сейчас Форд, и где же была его такая преданная автомобильная надежность в самом начале их пути? Но Роман уже поставил цель: он должен довезти Эю до Гранд-Рапидса, он должен доказать матери, что способен на взрослый поступок. Когда он успокоился и снова мог думать о чем-то, кроме поступка сестры, то диапазон мыслей расширился. Вайолет. Алкоголь и ярость тогда притупили все другие чувства, и теперь по телу прошла волна жара. Он оставил Вайолет одну в этом доме, он просто бросил ее. Черт. Вернулись ли Тернеры? Черт, черт. Роман взъерошил волосы. Приступ волнения нервировал. Он потянулся к своему стаканчику кофе, что оказался пустым. Отвезти Эю и вернуться обратно за Вайолет – в его разуме этот план можно было осуществить до конца дня. Прерванная сцена поцелуя его задела, но что он чувствовал? Тупым нытьем сдавливала сейчас сонливость. Вайолет видела, как яростно он бросился на Тейта. Черт. Думает ли она об этом прямо сейчас? Думает ли, что это была ревность? Роман и сам не знал, что это было. Желание обладать ею, такое сильное. Он большой избалованный ребенок, имеющий все игрушки мира, но эго не позволяет отдать хотя бы одну кому-то постороннему. Почему? Почему именно Вайолет? Взглянув на спящую сестру Роман опустил стекло и закурил, стараясь выпускать дым как можно ближе к окну. Через два часа дорога поплыла перед Романом. Форд страшно скакнул через разделительную полосу влево, затем вправо к обочине, и со скрежетом шин Эя проснулась. Мимо пронеслась сигналящая, не менее испугавшаяся легковушка. Дальше вести Роману было просто опасно. - А как же твое «не пущу тебя за руль, пьянчужка»? – дразнила Эя, с еле скрываемым сонным щенячьим восторгом устраиваясь на водительском сидении и протирая глаза. Роман ничего не ответил, но впервые за пять часов улыбнулся. Доверял ли он ей по-настоящему или же просто настолько устал... На горизонте посветлело, и голубая краска рассвета подсветила редкие пухлые облачка. Эя не сидела за рулем больше года, но правду говорят, что это как с велосипедом: стоит сесть, и ты мгновенно вспоминаешь. От леса тянуло бодрящей свежестью, носки ботинок сверкали влагой росы. Основательно напившись своего остывшего кофе Эя тронулась с обочины. Ей предстояло проехать последние полтора часа. Когда лесная полоса кончилась Роман уже крепко спал на нагретом сидении рядом, скрестив руки на груди. По его безмятежному лицу перебегали тени от фонарей, высвечивая темные пятна под глазами. Совсем неожиданно замелькали обшитые светлым сайдингом домики, а затем – обширная панорама утреннего городка Сьюпириор, что предшествовал Дулуту. Там, впереди, мосты, перекрытия, краны, рекламные баннеры, стройки, закусочные, мемориальные доски, склады, светофоры, уплотнившийся поток машин и сотни домов меж мховых зарослей, что устилали другой берег. Продвигаясь по мосту, что переброшен через озеро, Эю поразил открывшийся вид на гигантский конгломерат построек, напоминавший фабричные помещения: кирпичные здания начала века и окружающие строения, словно сотканные из огромных песочных палочек. Вид такой мощный, монументальный, напомнил ей о доме, об их собственном сталелитейном заводе. Теперь Замок Годфри казался ей совсем маленьким, действительно заброшенным. И так ей захотелось в этот момент разбудить Романа, показать ему открывшееся, залитое прохладными лучами рассвета величие. Водная гладь перемежалась с поросшими судовыми доками. Вид, вид на береговой город как с разворота буклета, а мимо со звоном проносились тучные грузовики. И не знала Эя, что в одном, том самом, который она только что объехала, покрепче сжимая свой рюкзак спокойно спал Тейт…

♪ Do it without you ♪

***

Тейт был мальчиком прошлого века до мозга костей. Поэтому когда перед ним встала задача добраться из Джейнсвилла в Дулут он просто опрашивал всех немногочисленных встречных. Покинув участок Тернеров Тейт просто шел знакомой дорогой в сторону набережной, не задумываясь ни о направлении тротуара, ни о возможных способах транспортной переправы. Просто шел, мчался подальше от ядовитого семейства Годфри, подальше от предательства Вайолет. Стискивая лямки рюкзака он старался не думать о том, что она предпочла ему Романа. Был ли так плох поцелуй? Может, ей не понравилось… В ночной час попадались лишь возвращавшиеся с вечеринок осознанные взрослые или закрывшие смены полуживые работники. На беззаботный вопрос юноши кто-то надолго задумывался и в итоге сдавался, с легким налетом выпитого вина на губах извинительно улыбаясь, кто-то отправлял в сторону местной автобусной станции, что работала лишь с определенного часа, а затем нашлись двое парней на открытой веранде бара, которые и объяснили удивительно трезвыми голосами направление нужного шоссе. Тейт был обаяшкой, поэтому не составило труда остановить попутных водителей. Первым оказался молодой охранник, возвращавшийся со своей смены домой. Все сорок минут охранник молчал, не то в полусне ведя машину с какой-то библейской помощью, не то просто оказавшись молчаливым персонажем, но, подбирая Тейта у выезда на шоссе возле крематория задал лишь один вопрос: - Из дома бежишь? - Не из своего. Водитель задумался, с сомнением глянул на спокойного, улыбчивого паренька, не разглядел признаков только что поживившегося чужим имуществом воришку и кивнул на сидение. В тишине пропахшего ядреным освежителем салона Тейт больше не улыбался, машинально подергивая молнию одного из кармашков рюкзака. В отличие от Романа ему не на кого было отвлекаться в дороге, и Тейт снова и снова прокручивал события вечера. Ярость перекрывал один единственный факт: Вайолет все же его поцеловала. То, о чем он мечтал с самого детства, пускай и прерванное годфринским отпрыском, согревало его и наполняло вереницей мечтаний и фантазий. А с Годфри он еще разберется… Слишком быстро его мысли были прерваны остановкой. Водитель высадил Тейта возле стоянки грузовиков неподалеку от города Мэдисон. На фоне ночного неба бился гигантский флаг. Горела подсветкой немыслимая череда заправочных колонок. По соседству с кафе ютились грузовые авто, водители которых громко переговаривались, сотрясая стаканчики с кофе и отбрасывая сигаретные фильтры. Кто-то входил и выходил из дверей кафе, пищали колонки заправок, шумели двигатели, шипели рации, звучала музыка. Стоя поодаль, возле стелы АЗС с расценками Тейт долго смотрел на мужчин, изучал новоприбывших и оглядывался на соседнюю заправку. Белый грузовик стоял совсем рядом с ним, водитель снимал и поправлял синюю кепку, всматриваясь со своего сидения в путевые листы на коленях. Его-то Тейт и выбрал, словно бы только от него это и зависело. Проверив в кармане толстовки – на всякий случай – наличие своего перочинного ножа Тейт быстро спрыгнул с газона.

*** ♪ Envision me on the frame ♪

Светлый дорожный баннер города Гранд-Рапидс скромно поприветствовал в девятом часу утра промчавшийся мимо Форд. Чувствуя мучительное напряжение в мышцах Эя так спешила выбраться поскорее из внедорожника, что сама мысль о прибытии в ненавистное ей место как-то не сразу щелкнула. Лишь когда потянулись знакомые городские улицы Эя крепче сжала руль, напрягаясь так, словно должна была сейчас же войти в часовню пансиона. До двенадцати еще оставалось время, чек гневно прожигал внутренний кармашек ее сумки. Угрюмое облачное небо дублировало настроение. Здесь, близ границы с Канадой, сочилась влагой настоящая осень. Остатки зеленых деревьев перемежались с голыми щетинами крон, выцветший газон, будто старый ковер, пестрел ледяными системами луж, бессмертные ели вытягивались в туманном воздухе среди пустынных широких автомобильных полос, а в голубовато-серой, уже ноябрьской дымке мистически заброшенными огоньками подмигивали десятки низких светофоров. Серыми и неживыми казались и редкие строения. Здесь двухэтажная редкая кирпичная застройка словно упиралась в небо – столь кинематографично ровным был ландшафт. Гранд-Рапидс всегда напоминал Эе о крошечных уютных локациях телефильмов, она хотела его любить, и если бы не ассоциация с пансионом, смогла бы сделать это. Двухэтажный плотный ряд торговых витрин выходил на главную улицу. Завидев бордовый козырек закусочной, что приманивал скорее уборной, Эя резво свернула с дороги, легко задев бочком Форда покрышку стоявшего по соседству авто; да, с парковкой ей еще надо попрактиковаться. От дверного хлопка проснулся Роман, сонно оглядывая окрестности за мелтешившей фигуркой сестры, что сновала по разделительной белой полосе парковочного «кармашка», разминая ноющие бедра. За дверной вывеской лениво передвигались официантки. Эя так долго смотрела на красную обивку диванчика, что женщина с кофейником тоже замерла рядом, опасливо оглядывая столик на предмет непотребства. Когда предложила выбрать другой, Эя молча, не без дискомфорта плюхнулась на сидение, придвинув ближе к официантке девственно белую кружку. А когда женщина вернулась второй раз, Роман на добрые пять минут замер напротив сестры, безмолвно наблюдая, как она резво расправлялась с горячими картофельными оладьями, и не двигался, словно боясь спугнуть ее аппетит. На соседней улице через перекресток – мэрия города; каменное здание видно из окон закусочной. Эя неотрывно глядела через стекло, безотчетно сминая салфетку: для Романа она просто шуршала, Эя же снимала рьяными движениями пальцев вновь начавшийся зуд. Когда шершавое сырье салфетки больше не снимало раздражение кожи, Эя выронила комок и сунула руку под стол, почесывая вспотевшую ладонь. Роман наблюдал, и видел дикий испуг на лице сестры – тот, что выдает лишь взгляд, когда все остальные мышцы отчаянно пытаются контролировать выражение. - Что с руками? – впервые задал он этот вопрос. При других обстоятельствах Эя бы даже усмехнулась. Ни разу еще за все дни он не заметил, ни разу не спросил. Она коротко выдохнула, отерев ладонь о коленку. - Психосоматика. Не принесешь мазь из сумки? Роман подскочил. Когда вернулся, стол уже убрали. Тюбик лег на протертую, пахнувшую теперь грязной тряпкой поверхность. За мазью опустился и чековый лист. Эя в страхе подняла взгляд, молча задавая вопрос. - Уже одиннадцать. - И что? - Надо отнести. - Почему? – сердито откинулась она на спинку. – Почему надо? Почему это говоришь мне ты? Для тебя вообще закона нет. - Эя… - Просто… просто дай мне минуту, ладно? – в раздражении она схватила тюбик и соскочила с диванчика.

♪ Lost in the rules we made to our own game ♪

В туалете было пусто. Эя оперлась об овальную раковину, сжимая тюбик в кулак: острые края приятно впивались в ладонь. Вспоминала, как стояла так в уборной такой же закусочной в самом начале пути, где они еще были все вчетвером и ничто еще не предвещало расставания. Там, в туалете играли The Doors, здесь же музыки не было вовсе. Шумели трубы. Эя болезненно выдохнула, склоняя голову над раковиной; пряди упали пеленой на лицо. Вдох, через силу. Ее затошнило. В отражении прямоугольного зеркала какой-то другой человек. У переносицы, в уголках глаз фиолетовые пятна, спутанные в комок пряди волос на затылке, во рту странный привкус металла и небо разодрано от корочки оладьев. Вид жалкий, как у бродяги. Повернула кран, придержала волосы, прополоскала рот.

♪ I crawl myself through black holes ♪

Пальцы стянуло, руки будто не ее. И крепче вжала острый кончик тюбика – делала так всегда, потому что боль отвлекала. Это опять началось, снова этот сводящий с ума зуд. Эя в ужасе изучала свое отражение, в нервной трясучке отбивая носком по полу. - Черт, черт, черт, – бубнила она, зная причину. Дурацкий чек, дурацкая мэрия, дурацкая школа! И она здесь, в этом городе, там, откуда так стремилась уехать и где оказалась снова. В ее понимании отнести чек означало сдаться и уступить правилам общества. Эю било в негодовании и отчаянии, хотелось любого происшествия – массового убийцы, урагана, землетрясения, – да чего угодно, что могло прервать внутреннюю борьбу и разрешить Эе поступить так, как она всегда поступала – по собственному желанию. В заднем кармане ее джинсов – помятая карта Таро, что дала ей Мэгги. Как брат ни плевался, говоря, что все это полоумная чушь, в тайне Эе понравилась идея талисмана, понравилось значение карты.

«…Дьявол означает запутавшийся разум, искушения, которые приводят человека к срыву. Все то, что затемняет рассудок, все страхи и предубеждения. Без других карт, без тех, которые рядом, найти выход сложно. Но те, что рядом, всегда помогут…»

Запутавшийся разум, искушения и срыв – о, как это ей знакомо. Она жалела, что не успела расспросить у Мэгги больше. Эя провела большим пальцем по лику тучной и смурной фигуры в центре теплой карты. И одной цепью на ней скованы два человека…. Как и она всегда была скована с Романом, теперь же чувствуя, что он сейчас далек от нее – и мыслями, и поступками. Но он прав. И карта права. Так и не воспользовавшись мазью, сунув тюбик в карман Эя решительно вылетела из уборной.

♪
 To wind up at his door ♪

За столиком Роман вертел чек длинными пальцами. - Давай его, – потянулась Эя. Роман поднял удивленный взгляд. - Хочешь, с тобой пойду? Эя помотала головой. Она должна сама. Роман поджал губы. - Я буду в том баре, – кивком головы указав на изумрудный фасад по другую сторону дороги. Там его владения, там ему будет уютнее. – Позвоню, если разминемся. - Я без телефона, – так больше и не присев, Эя мягко застучала носком ботинка о пол. – Мой у Вайолет. От имени Роман вытянулся, дернул головой, нахмурился. Незаметно для себя сжал кулак. - Я отдала ей, чтобы она могла найти нас… ну, если передумает… – продолжила Эя. Роман невольно улыбнулся, смекнув, что сестра разгадала его электронный «секрет». - Так ты знала… - Еще с десятого класса. Улыбки были такими нужными, словно очищающими. От этой мимолетной радости стало не так тяжко. Эя сжала чек. Через десять минут она вбегала по ступенькам мэрии к главному входу, хватая ртом бодрящий осенний воздух, что задувал под длинные рукава футболки и раздувал зажатый в руке чек. Ей так хотелось, чтобы ветер подхватил лист бумаги и унес далеко-далеко… До двенадцати оставалось двадцать минут. И вокруг никого, и под подошвами на ступеньках скрепят тысячи песчинок… …через те же десять минут Роман заказывал порцию виски. В отличие от светлого и дешевого кафе темный и прокуренный бар был его зоной комфорта. На липкой, поцарапанной барной стойке – шелуха и скорлупки. Роман закидывал в рот соленый арахис, монотонно разжевывая орешек за орешком, уперевшись взглядом в гору вываленного рядом с мисочкой имущества: коробочка из-под драже с «секретом», портсигар, телефон, ключи от Форда, зажим для денег. Вытащив сигарету закурил, в спертом воздухе от дыма защипало глаза. Пальцем придвинул ближе широкий стакан с янтарной жидкостью. - Должна быть серьезная причина для выпивки в полдень, – через один барный стул правее опустился мужчина в костюме, жестом указав бармену на дублирование порции соседа для себя. Выпустив струйку дыма к потолку Роман поджал пухлые губы. Вместо ответа многозначительно покосился на поданный барменом стакан. Мужчина коснулся кромки стакана и улыбнулся. - Только что подписал прибыльную сделку. - Поздравляю, – безразлично сделал свой глоток Роман. - Ты выглядишь так, будто тебя девушка бросила, – не отставал костюмчик. Роман медленно повернул голову. И почему омерзительно счастливые люди всегда пытаются развлечь окружающих разговорами? Роман не ответил, лишь сделал очередную затяжку. Для костюмчика он выглядел заторможенным и куда более пьяным, чем был на самом деле. На деле же Роману просто хотелось одиночества, впервые в жизни ему не хотелось никакого рода отвлечения. Как будто тебя девушка бросила. На самом деле это он ее бросил, и горечь от мысли толкала отпивать из стакана еще и еще, мелкими глотками, чем больше, тем отчетливее горела перед взором красная окантовка коробочки из-под драже. Роман вспомнил. Поднял крышечку и извлек «свою» сложенную карту Таро. Когда он ее туда сунул он не помнил.

«…Повешенный. Карта перемен. Выпадает людям, которые противятся перемен. Самопожертвование во имя цели – это не слабость…»

Как, почему он это запомнил? Самопожертвование… разве мало он жертвовал в этой поездке? Все с самого начала должно было быть по-другому, все пошло не по его плану. Разве он не смирился? Не пожертвовал своими нуждами? И невдомек ему было, что карта совсем не об этом. В презрении Роман отбросил согнутую карту к мисочке с остатками арахиса. Потушив дотлевшую сигарету в пепельнице обхватил ладонями шею, навалившись на барную стойку мощной мускулатурой. Невольно, сама того не понимая Вайолет зарождала в нем чувство сомнения. Сомнения в правильности своей прежней жизни. Роман впервые задумался над этим. Чтобы он, в трезвом сознании, посоветовал Эе поступить по совести? Да кто он вообще? Костюмчик куда-то ушел. А Роман все сидел и вспоминал, и думал. Раньше все было так просто, раньше он делил все на черное и белое, на плохое и хорошее – в его понимании по ту или по эту сторону спектра. А теперь все казалось чуждым и запутанным. В баре тихо играла неразборчивая музыка, слов которых он не пытался услышать. То немногочисленное количество посетителей словно пряталось друг от друга за колоннами, спинками стульев, поворотами углов. Сквозь окна лился утренний свет, приглушаемый плотным сигаретным маревом и словно поглощавшийся тьмой окраски стен. Кривились черно-белые фото в рамках. Бармен спокойно расставлял стаканы. Увлекшись раздумьями Роман машинально застучал по стойке пальцем. Привлеченный жестом бармен вопросительно указал на пустой стакан. Роман вздрогнул, отмахнулся, с силой зажевал губу и тронул корпус телефона; смартфон сделал два оборота и остановился. Роман думал. Эя отдала телефон Вайолет. И он мог одним нажатием узнать о ее местонахождении. О звонке ей он не думал, о нет, это было бы слишком опрометчивым поступком. Была ли Вайолет все еще в доме Тернеров или уже на полпути к Пенсильвании? Или, может, она передумала и едет к ним, сюда? Если он сейчас поддастся импульсивному порыву и посмотрит – пускай даже одни глазком, – это будет значить, что Вайолет ему не безразлична. Хочет ли он это осознавать? Черт с ним. Роман выдохнул. И придвинул сотовый.

♪ More than eyes to find ♪

Когда открылась карта, и огонечек замаячил в одной конкретной точке на дороге номер восемь в штате Индиана, Роман не сразу поверил устройству. Это какой-то странный сбой. Сильнее хмурясь Роман нетерпеливо дождался перезагрузки смартфона, в нервном тике начала подрагивать нога, и неприятным холодком пробегало по телу неизведанное ранее волнение. Роман сжал плечи, тяжело сглотнул, коротко поднял взгляд на полки с выпивкой. Все спешнее поглощавшая паника начинала сдавливать грудь. Снова карта, и снова эта странная геолокация за два штата от Миннесоты. На мгновение, лишь на миг, Роман перестал нервничать. Он просто не понимал как такое возможно. Что-то в этой местности было ему знакомо, он расширил карту, пытаясь представить маршрут, и когда увидел знакомый поворот дороги на стыке Индианы и Огайо – тот самый, который они проезжали за несколько минут до начавшегося ливня и остановки у заброшенной фермы, – Роман вновь почувствовал этот пугающий трепет в грудине и холод в конечностях. Там, совсем рядом с этой горящей точкой, находится «Линкольн Мотель»… Романа замутило. Чувствуя странную тревогу он перевел взгляд на стены, водя глазами по всей панораме бара, пока не уткнулся в вывеску «Счастливый час. Второй бокал Шардоне бесплатно». Роман посмотрел на циферблат телефона. Сердце заколотилось. Два часа дня! Он просидел на барном стуле больше двух часов! Впервые отлипнув от стойки Роман бесполезно обернулся на вход. Где Эя? Неужели так долго занимает поставить подпись? Она должна была вернутся еще два часа назад! Быстро, лихорадочными движениями расплатившись с барменом Роман сгреб свои пожитки со стойки. Уличный свежий воздух бил по прокуренным легким. Настойчиво пахло лесом. Второпях рассовывая имущество по карманам Роман почти пробежал до конца квартала, криво минуя утренних редких жителей города, давясь бодрящим ноябрьским воздухом. Всю дорогу взгляд его метался по сторонам улицы, между припаркованных авто, по витринам магазинов, по призрачным хэллоуинским украшениям, чей смертный час приближался с каждым новым лучом ноябрьского утреннего солнца, искал среди лиц, отсеивал блондинок и заставлял сильнее биться сердце при виде брюнеток. Но нигде не было точеных черт его младшей сестры. Медленно, слишком медленно двигались через перекресток автомобили. Город был таким тихим, что слышно было, как бьется флаг на мачте. В водосток забился брошенный тыквенный фонарик. Роман перебежал дорогу и замер на углу мэрии. Потерянно дернулся в одну сторону, потом в обратную, все надеясь увидеть знакомую фигурку, что, может, просто присела на ступеньках или отвлеклась на что-то красивое или… черт, Роман был бы даже рад ее аресту за курение в неположенном месте! Так он хотя бы знал бы, что она в безопасности! Но лишь одинокий велосипедист крепил свое транспортное средство к дургообразной велопарковке, а чуть поодаль, у каменной стены мэрии мужчина в форме менял какие-то бумажки под стеклом информационного стенда. Чувствуя тугой ком в животе Роман преодолел мощные ступени, подлетая к дверям, вжимая ручку длинными, похолодевшими пальцами. В просторном и прохладном холле пожилой охранник не сразу понял вопроса. Роман вломился так неожиданно и шумно, что на долю секунды мужчина невольно дернулся к оружию в кобуре. От годфринского напора он потерял нить мысли и на вопрос «была ли здесь брюнетка» словно напрочь забыл как выглядят все брюнетки планеты. Чем дольше охранник вспоминал, тем сильнее хотелось Роману заставить мужчину отвечать. Роман часто дышал, и мышцы грузно ходили под тканью белой футболки. Наконец охранник собрался с мыслями и вспомнил должностные правила. Не может разглашать такую информацию. Сжимая кулаки Роман процеживал сквозь гнев объяснения про сестру – как мог спокойно, на грани срыва. Охранник чесал плечо и косился на камеры. Не мог он точно сказать, но сейчас мэрия пуста, понимаешь, о чем я? Понимаешь, о чем я? Хлопóк от удара Романом ладонью по стойке разнесся эхом от голых стен. Затем раздался сорванный выкрик – Роман звал сестру по имени, будто оклик его мог пройти насквозь все этажи. Он дернулся от стойки, подскочил и охранник, слишком резво для своего возраста перехватывая юношу. Женщина возле лифтов принялась испуганно вжимать давно нажатую кнопку вызова кабины. Охранник блокировал вход, сухой рукой упираясь в грудь Романа, второй хватаясь за рукоятку оружия. - Не вынуждай, парень. С высоты своего роста Годфри смерил охранника яростным взглядом. Плотно сомкнутые губы говорили о непомерной внутренней борьбе. О, как он сейчас хотел применить гипноз! В исступлении Роман резко вырвался и молча вылетел на улицу, хлопнув тяжелой дверью так, что словно действительно пошатнулись монолитные каменные стены. Уже едва соображая, поддавшись хаотичности мыслей Роман снова пересек дорогу и почти галопом добежал до своего остывшего Форда. Зачем-то обошел вокруг, растерянно сжимая и разжимая кулаки. Пусто! Эи здесь нет! Он не знал, куда еще идти. Всегда. Я всегда буду рядом. Второй раз в жизни Роман нарушил обещание, данное в детстве сестре. Под резким толчком настойчиво звякнул колокольчик над входом закусочной, испуганные официантки уставились на вернувшегося гостя, что ошалелым взглядом сканировал зал. Игнорируя вопрос работниц пробежался до уборных, бесцеремонно толкая дверь женского туалета. Громко позвал, не получил ответа. Взволнованные вопросы официантки проводили его до двери. Роман снова молча вышел на улицу.

♪ Didn't believe it wasn't worth fighting for ♪

Телефон. Уже неконтролируемо трясущейся рукой Роман вытащил из кармана сотовый, забывшись, ткнул на контакт сестры. Когда никто не ответил, а звонок сорвался, Роман чертыхнулся, вспомнил. Роман быстро набрал другой контакт – тот, который появился в его телефоне совсем недавно. Вайолет. Шли секунды. Собачник пытался обойти мельтешившего юношу. - Ответь, ответь! – шептал Роман, в растерянности взъерошивая пальцами волосы и нервно дергаясь по тротуару, не обращая никакого внимания на пешеходов. Наконец, совсем неожиданно трубку сняли. Но из всех голосов мира Роман меньше всего ожидал услышать тот, который прозвучал в это мгновение… - Тейт?!

***

Двенадцатью часами ранее Тейт купил две порции кофе на автозаправке: одну для водителя грузовика, вторую для себя. Разбавленную порошковым молоком свою Тейт не допил, водитель же прихлебывал с удовольствием, явно радуясь бесплатному топливу для тела. Водитель не спешил, и Тейт самовольно забрался на пассажирское сидение тесной кабины, в готовности сжав рюкзак. Водитель поправил кепку и рассмеялся. - Ты, парень, видно спешишь, – комментировал мужчина, заскакивая на прикрытое полинявшей тканью водительское сидение. – Тогда не тот транспорт выбрал. Тейт замялся, улыбаясь в ответ. Хлопнула дверца, заревел мотор, завибрировали сидения, и с грохотом махина двинулась к выезду с парковки. Первый час Тейт боролся со сном. Лишь только выехав на дорогу водитель включил радио, прослушивая обыденную новостную сводку, и жизнерадостный голос ведущего благоприятствовал бодрствованию пассажира. Тейт машинально покручивал между пальцев перочинный ножик – сбоку, у бедра, за рюкзаком, но водитель каким-то образом углядел предмет. - Тебе сколько? - Осталось бы два года строгача, – отшутился Тейт. Мужчина рассмеялся, и по его благодушному смеху Тейт подумал, что мужчина точно безопасен. Больше вопросов не было, и до самого Дулута Тейт проспал весь путь, всю предрассветную красоту природы, туманный полевой налет, тянущийся с озер, и даже ту мимолетную встречу с Фордом на мосту пятьдесят третьего шоссе… В восьмом часу утра Тейт попрощался с водителем грузовика на выезде из Дулута, неподалеку от местного водохранилища. Потирая заспанные глаза вылез из кабины и долго вдыхал прелый осенний запах – более северный, даже снежный, будто похрустывающий. Позавтракал в местной закусочной – спокойно, монотонно и тихо, словно никуда не спеша, все глубже погружаясь в тот далекий период счастливого детства. По обеим сторонам дороги тянулся лес. Тейт впитывал запахи, вновь и вновь, с каждым выдохом словно вытягивая из памяти воспоминания о прошлом. Всего одна поездка с отцом в эти края, но Тейту казалось, он помнил местность так хорошо, будто посещал эти охотничьи угодья каждое лето. Десять лет назад возле этой закусочной была крошечная палатка с сувенирами, теперь же сарайного вида лавочку снесли и возвели серый и скучный дилерский центр Субару – неуместный здесь, инородный. Тейт запомнил это место по вырезанной из дерева статуе медведя – вон она, перед стриженным газоном, многозначительный недвижимый памятник ушедшим годам, медведь теперь намного ниже его собственного роста. Сжимая лямки рюкзака и двигаясь по обочине Тейт походил на давнего автостопщика. Но он знал – через километр будет тот самый магазин, про который его отец однажды сказал «Только здесь самые дешевые и самые качественные. Только они приносят удачу». Удача была ему нужна. Он оборачивался лишь для того, чтобы запомнить – как запоминал в детстве. Как и он сам это место в чем-то изменилось, но такими странными и ненужными были эти перемены, и если бы Тейт прислушался, он бы услышал. «У тебя было столько лет и столько возможностей, но ты оставил все как есть, лишь перерос вон того деревянного медведя, а в целом ты просто застопорился». Низкая постройка уходила в глубину леса, в тон земли и стволов темным цветом сайдинга словно маскируясь от любопытных глаз. К магазину вела подъездная дорога, скроенная из лоскутов асфальта – перекошенного и треснутого. Два невзрачных помятых временем пикапа. У входа – кадки с фиолетовыми мелкими цветками и приваленный к оконной раме деревянный индеец. Чем ближе к дверям, тем сильнее Тейт чувствовал сплетение из ароматов: влага леса, мокрое дерево, сырость водоемов и запах свежевыловленной скользкой рыбы. Замерев с паспортом на оружие Тейт словно бы обдумывал и взвешивал. Седобородый продавец согнулся пополам под покоцанным стеклянным прилавком. - Эти хорошие, не знаю, почему из редко берут, – трясущимися пальцами опустил он на стекло дребезжащую коробочку. Тейт мысленно улыбнулся. Хорошие. Только они приносят удачу. Рядом с выходом – «детский» отдел. Бутафорские, игрушечные винтовки, чтобы подрастающие детишки не чувствовали себя обделенными на охоте с отцами. Тейт задержался у стенда куда дольше, чем рассчитывал… Когда затрезвонил мобильник он не сразу понял, что вибрация идет из отсека его собственного рюкзака – рингтон не его телефона. Тейт как раз вышел на неровный подъездной асфальт, только что припрятал купленное и только что начал задумываться о дальнейшем пути. Звенящее устройство нашлось не сразу. Тейт успел забыть прощание с Эей, то, как настойчиво она вкладывала в его ладонь черный кнопочный телефон и как смурно он пихнул его в рюкзак. Вместе с устройством вытащилась и карта Таро, шустро пролетевшая к земле, прибитая ветром под носок черного ботинка. На периферии зрения Тейт уловил цветное движение, но быстро отвлекся на светившееся имя звонящего. Роман?!

*** ♪ No trace of where ♪

На одну минуту Вайолет потеряла способность думать. Из-за отравления барбитуровой кислотой ее тело начало реакцию отторжения: рвота, снижение температуры тела, падение уровня дыхания. Сердце сокращалось с такой болезненной быстротой, что казалось – лишь бешеная работа этого органа заставляет Вайолет все еще находиться в сознании. Боясь шевелиться она в ступоре остановила взгляд на каменной крошке, словно при пересчете в какой-то игре попеременно отщелкивая вновь проявившиеся ощущения. Из-за раздражения желудочным соком вернулось жжение в горле – мучительно глотать. Вернулся холод – тело бьет дрожью. Вернулась боль в бедрах – невыносимо сидеть. И казалось, что невозможно дышать. Совсем. Вайолет в панике делала хриплые вдохи, в треморе подняла влажный взгляд, выхватывая из панорамы движение белой футболки. - Воды, – кончик языка с трудом коснулся кислой капли слюны на нижней губе. – Дайте воды, – сейчас ей было все равно, кто рядом с ней и что в действительности происходит. Хотелось только пить. То, что она произнесла, звучало совсем бессвязно, не так, как в ее голове. От ужаса вырвалось еще два звука – она говорила, но так вяло и непонятно, что испуг отдавал свежими ударами сердца в грудине. Воды, воды, – вновь и вновь повторяла она до тех пор, пока слова не стали различимы. Через минуту футболка дернулась, зашаркала подошва, что-то треснуло. Горячее тело неспешно присело рядом, тощие пальцы сжимали пластик, и к губам поднесли прохладный ободок горлышка. Мелкими глотками в нее вливали воду, Вайолет поддалась и благодарно, безропотно принимала, жмурясь от боли в горле. К шее скатились слезы, холодком защипало кожу. В слабом и неясном порыве Вайолет дернула связанными руками, и бутылку отстранили. Но не встали. Еще секунду человек сидел неподвижно, потерянным взглядом уставившись куда-то мимо ее головы. Запах рвоты он будто не замечал. Вайолет не шевелилась, пятна лица перед ней горели неестественным пунцовым цветом, скрывая под краснотой желтизну рассасывающихся гематом. Он почувствовал взгляд и быстро встал, нескладно передвигая ноги отставил бутылку на длинный стол. Вокруг широкое помещение с плоской пеленой разрушенного потолка. Полутьма, многие окна заколочены досками. Стены из темных грубых досок – не то грязных, не то мокрых. Щурясь Вайолет разглядела просевшие квадраты сена и некогда целые предметы мебели: стулья, комоды, гнилые подлокотники кресел. Вся видимость пола – мусор, куски ковролина, стружка, солома, бумага, строительный материал. Часть пола под ней усыпана каменной крошкой, кое-где остатки погнутого, оторванного линолеума. Деревянные подпорки торчали тут и там, уходя куда-то под потолок – туда, куда задрать голову Вайолет не могла. Ручка духового шкафа больно упиралась в шейный отдел. Рядом торчал криво выдвинутый кухонный шкаф. Стол отделял бывшую кухню от огромного сарайного пространства. Нет, не сарай. Что это? Вода упала в желудок, Вайолет почувствовала испарину на лбу – так страшно ей стало, что сейчас снова стошнит. Пошел хаотичный поток мыслей: похищение она помнила смутно, но тянущей болью запульсировало место удара на лбу. Сколько времени прошло? Какой сейчас день? Помещение она тоже не узнавала. Ей не завязали рот – означает ли это, что кричать бесполезно? И уж если она сама не узнаёт это место, то как кто-то другой может ее найти? О, господи. Вайолет вдруг осознала, что никто кроме персидского кота не знает что с ней случилось! Тошнота притупляла панику. Мутило. У нее наверняка сотрясение. Голову склоняло точно маятником, и чтобы фокусироваться на единственном живом человеке в помещение пришлось терпеть боль от ручки духового шкафа. - Я тебя знаю? – неспешно протянула, в безуспешной попытке подтянуться спиной к плите двинула бедром. Юноша ответил не сразу, неуверенно обернувшись на вход. - Вы в нашем мотеле останавливались… отец говорит, вы плохие люди… Плохие. - Что будет? Дальше. Слово не шло. Что будет дальше?

♪ Now fully realized this fear ♪

- Пожалуйста, не говори отцу, что я дал тебе воду, – игнорировал он ее тихий вопрос. – И не проси при нем. - Что будет?! – настойчивее выдавила Вайолет. Заскрипели петли деревянной двери, впуская в помещение свежие потоки воздуха. - Не говори с ней! – От тяжести мужского голоса словно завибрировала мусорная крошка на полу. Вайолет сжалась, напрягая мышцы тела; веревки жгли запястья. Через силу наблюдала за движением грузной фигуры владельца мотеля. Его шаги по доскам к столу, и почти что в прыжке дернувшееся худое тело мальчика. - Может, не будем… - Закрой свой рот! Движения. Быстрые ли, медленные ли, Вайолет не понимала. Мужчина что-то говорил, близко, совсем рядом, что-то тряс перед ее лицом. Вопросы, слишком много и слишком громко! В голове звенело. И Вайолет лишь жмурилась…

♪ Did destroy or deny what maybe you once felt inside ♪

***

В семь часов утра вызванная команда отдела поведенческого анализа ФБР приняла от сотрудников полицейского отдела Лафайетта высокие стаканы кофе. Через двадцать минут к двум делам на столе – одному новому и одному «заброшенному» – прибавилось еще тринадцать. Рокфорд, Лайма, Шервуд, Колумбус, Спрингфилд в Огайо, Батл Крик в Мичигане и еще более далекий от Индианы Ок Хилл в Западной Вирджинии – в обширной федеральной базе данных нашлись все случаи схожего исчезновения людей, поиски которых либо велись слишком посредственно, либо не велись вовсе. Шестеро из пропавших – мужчины семьянины, законопослушные граждане со стабильной работой, уехавшие в «командировку». Еще двое холостяков, указанные в заявлениях как «взявшие недельный отпуск». Три замужние женщины и две совсем юные девушки: кто должен был доехать до родственников в другие штаты, кто намеревался искать работу в Чикаго, кто взял однодневный выходной. Но ни одного тела. Взяться за это дело и связать их решили потому, что каждый в этом кондиционированном утреннем помещении чувствовал – здесь что-то странное, здесь что-то есть. Молодой, энергичный даже в столь ранний час офицер – тот самый, который первый из всех ощутил значимость этого дела – только что признался старшему агенту в том, как сильно его поразила прослушанная в Бостоне лекция по анализу виктимологии. И пока часть команды занималась делом вне офиса, оставшиеся двое агентов отмечали точки на масштабированной карте штатов и изучали разложенные на столе материалы. Разрываемый между делами инспектор уходил и возвращался. Клацнул колпачок маркера: ответственный за прозрачную доску агент отвернулся от развешенной карты. - Смотрите, я отметил стартовые координаты для всех и сопоставил с данными по конечным известным точкам маршрутов, – карта пестрела цветными клейкими закладками. – Если учитывать движение на юго-запад и запад, то как минимум девять из пропавших должны были пересечь границу между Огайо и Индианой вот здесь, – мужчина провел кончиком маркера по ровной разграничительной линии. - Слишком хаотично, слишком обширная территория, – не сдержался юный офицер. Старший агент улыбнулся и подозвал его ближе к столу. - Посмотри, – обвел он полукруг в воздухе. – Что видишь? В чем странность? Офицер сглотнул, напряг плечи и принялся лихорадочно соображать. Его смена давно закончилась, но до самого раскрытия дела он так и не сдаст пост и сумеет уснуть лишь на короткие два с половиной часа автомобильного пути… Быстро проскакивая взглядом по раскрытым папкам, воскрешая в памяти все факты юноша сгруппировал жестом в воздухе разложенные бумаги. - Они все пропали в дороге. Каждый куда-то ехал. Свидетелей не было ни в одном деле, люди просто исчезли… – он поднял взгляд на карту на прозрачной доске. – Но ведь серийные убийцы обычно ограничены территориальной зоной комфорта… - И что это значит? –вытягивал старший агент. Казалось, он не столько занимался самим делом, сколько с преподавательским вальяжным нажимом подучивал юного офицера. Полицейский сглотнул. - Ч-что их не похищали. Они пропадали на его территории…

***

♪ Skin crawls and filled with land ♪

Совсем скоро Вайолет поняла, что чем дольше находится в бессознательном состоянии, тем меньше от нее могут требовать. Притворяться было легко – глаза закрывались сами, непроизвольно, тело болело, и каждое лишнее движение лишь порождало новый отзвук в суставах. Примостившись к ручке духового шкафа Вайолет фиксировала так голову часами и медленно пыталась думать. Что же делать? Владелец мотеля хотел знать, что они нашли в том номере, что с этим сделали, кому рассказали и где последний член их компании. Последний. О ком именно речь Вайолет могла только гадать. Кто из троих? И что с остальными? Его вопросы, его низкий, грубый голос, он спрашивал и спрашивал, но она продолжала молчать и жмуриться, все больше и намеренно игнорируя, и только лишь его солоноватый запах напоминал о том, что все это реально, что человек перед ней настоящий. Упорное молчание ему быстро надоело. - Приведи, приведи ее в чувства! – толкнул он сына, схватив за тонкий рукав футболки. Мальчика словно отшвырнуло в ее сторону. Прошаркав по полу он опустился на корточки. - Если не ответишь он будет тебя бить, пожалуйста открой глаза, – шепнул он быстро и совсем тихо. Она слышала, чувствовала, что он пытался помочь. – Прости, – еще тише, прежде, чем тряхнуть ее за плечи так, что затылок стукнулся о духовое стекло. Сквозь сжатые губы Вайолет промычала. Глаза разлепились без ее желания, яростный огонек все еще теплился за полупрозрачной пеленой, и взгляд направлен ровно на мужчину. Когда он рявкнул, мальчик инстинктивно отпрянул. - Н-но, отец, она же, – кивая головой в сторону девушки он обхватил свой костлявый локоть, – с-самоистязает себя… – он похлопывал по руке намного выше запястья, словно суеверно боясь касаться его на собственной руке. – Это же хорошо, может, не будем ее… Это чувство. Когда кто-то еще, кто-то совершенно чужой, пускай и слабые, но делает попытки помочь. Мальчик не договорил, и Вайолет непроизвольно задавалась вопросом. Не будем ее что? Что не будем?! И не могла она отвести взгляда от мужского лица. Он расправил плечи. - Ты будешь говорить? Но за нее говорили глаза, Вайолет была в этом уверена. Она уже решила, что будет молчать, потому что нет никакого смысла отвечать, плеваться угрозами, язвить и еще больше провоцировать. Что бы они ни задумали с ней сделать, они все равно сделают. Бежали секунды тишины, в которые Вайолет еле сдерживала слабую улыбку от того, как мягко и тепло сжалось в груди: она уловила пение птиц где-то там, за стенами этого мерзкого места, и живой щебет будто звучал только для нее, успокаивая, говоря с ней и только ей одной – о том, что вне ее деревянной клетки до сих пор есть жизнь, что она продолжается и ждет ее. Только будь сильной. Слушай наши птичьи голоса. Вспомни звучание пенсильванского леса. Вспомни быструю трель красного кардинала в листве перед твоими окнами. А, может, пение ей лишь казалось… Широкое лицо мужчины запылало краской ярости. Красное. Красный. Красный кардинал. Быстро схватив что-то с поверхности он резко обогнул стол… О, боже… Когда крученые веревки плети в первый раз со свистом легли от голени до бедра ее растянутых, лишь слегка поджатых ног у Вайолет потемнело в глазах. Губы раскрылись в немом крике. О, как она хотела бы вытерпеть боль и ни разу не закричать… Место удара быстро прожгло таким интенсивным жжением, что зазвенело в ушах, и тело взорвалось от волны жара, и ботинки инстинктивно забились по полу, и тело завибрировало и попыталось сжаться, но поза и связанные руки этого не позволили. От напряжения рук веревки резали запястья, и Вайолет испустила крик – хотелось верить, что именно от этого. Когда во второй раз плеть остановилась на бедре, задев и талию, Вайолет показалось, что живот разорван. Слезы были повсюду, текли по щекам, сочились из глаз сквозь плотно сжатые веки, что казались десятикратно вздутыми и отекшими. Кровь разогрелась, запульсировала, забегала по венам, и сковывающий ледяной мандраж уступил волнам жара, и к вспотевшему лбу налипали волосы.

♪ Terror hands and rarely spread ♪

Он ударил еще трижды, удары веревок свистели и хлопали по ее оголенной нежной коже, заглушая прекрасную утреннюю птичью трель, и Вайолет казалось, что плачет она именно от этого – ее слух отрезали от красоты и надежды. Веревки снова и снова вдавливали бисер на ткани платья, усиливая пытку. Он кричал. Спрашивал, как ей вот такое истязание и какое нравится больше. И снова и снова требовал ответов. Он называл ее блудницей и грешницей – нет, не ее одну, он говорил вы. Вы. Она и Эя. Отец говорит, вы плохие люди. Пока воздух сдавливало в горле, а выкрики от ударов не давали кислороду свободно поступать в легкие она почти поверила в это.

♪ My world split in two ♪

Когда боль от ударов уже не вспыхивала, а перешла в тупую непрерывную агонию Вайолет перестала понимать, в полусидячем ли она все еще положении или веревка вокруг запястий сорвана, но в какой-то момент ее голова совершила еще одно движение в попытке увернуться, и лоб ее – то красное место удара – вновь с силой, резко впечаталось в металлическую ручку шкафа, и только тогда Вайолет впервые отчетливо услышала собственный выкрик – удар такой яркий, пронизывающий, что перед глазами рассыпались десятки белых точек, а после притворяться было не нужно – ее снова вырвало, и она отключилась. Грешники. И это ее наказание? А в чем она грешна? Все самое худшее начинается с невинности. Невинность Вайолет свела ее с Романом, невинность Эи с Тейтом. Но были ли они на самом деле так чисты? Где заканчивается хорошее и начинается плохое? Каждый раз перед ставшими такой нормой потерями сознания Вайолет слышала это слово. Плохие. Еще не было момента в ее жизни, когда она могла задуматься об этом всерьез. За что все происходящее? Считать грехом все наслаждения жизни? Роман, жар его тела, на которое ей так нравилось смотреть, касания его мягких пальцев от которых покалывало кожу, его улыбка и смех когда она шутила – над ним или для него, поцелуи, короткие ли, вызывающие зудящее покалывание, или долгие, от которых все вокруг так странно для нее замирало, атласность свежего постельного белья, свежевымытые волосы, запах карандашного грифеля в третьем часу утра перед разлинованными листами для эссе под треск цикад, вкус нектарина летом в самый жаркий день и сок, который капает на страницы книги, хруст осенней листвы, кремовый запах белых мыльных брусков, которые ее мама раскладывала по полкам с бельем. Все мелочи жизни, которые мы подмечаем, но не осознаем в полную силу. Это ли грех? Тогда грешны мы все. Грешны искренней, чистой, детской любовью к существованию.


♪ I had to prove I didn't think, I didn't know 
I could do it without you 
♪

Ей понравился Роман. Ей понравилась ночь в баре, понравилось двигаться с музыкой, пускай далекой для нее в привычной жизни. Ей понравилось чувствовать себя желанной. Понравилось пить – не одной, а со всеми, компанией, в которой она столько дней училась, наблюдала и менялась. Ей понравилось бодрствовать в пять утра, помогая разбирать двигатель. Понравилось, что никто больше не знал, где она и чем занята. Понравилось ходить по неестественно вылизанному и тихому пригородному отелю так спокойно, словно давно уже была взрослой. Понравилось сравнивать штаты из окна Форда – так легко, порой неоправданно раздражаясь щебету Эи, порой вдумчиво и тревожно анализируя, а порой совсем отключая голову. Понравилось знакомиться с людьми, понравилось, что ее принимали и слушали. Понравилось, что она сама нравилась. Понравилось быть главной, быть за рулем, быть тем, кто знает секрет и кто спасает. Понравился Чикаго, понравились Мэгги и Пит, понравилось впервые за долгое время радоваться октябрьскому празднеству. Понравилась милая светловолосая девочка, которая так крепко держала ее руку, словно от нее зависела жизнь этого ребенка. Понравилось чувствовать ответственность. Ей понравилась Эя, понравился секс, губы Романа на ее порезах свежих и касания подушечек пальцев на шрамах старых, мягкость его матраса, тепло его рук на ее влажных бедрах, его неожиданная нежность и спонтанно дозволенная грубость, вся боль и все наслаждение, вкус красного домашнего вина, запахи автозаправок, шорох доверенных ей денежных купюр, вкус открыто выкуренных сигарет, новая и многообещающая карта Таро, звук биения реки под мостом в Огайо, вкус мистического таинства, мокрые камни развалин сиротского приюта, нежная привязанность Стаута и бархатистость его шерсти, ее колониальное платье на Хэллоуин. И ветер. Мокрый, влажный, теплый, ночной, сухой, с запахами прелой листвы, речной низины, сосновой очищающей свежести, прогретый солнцем гудящего Чарстонвилля или наполненный спокойствием полночи в раскрытое окно второго этажа, где детский рисунок трепыхался под слоем скотча – все виды ветра, с которыми она столкнулась за неделю, весь спектр, который смогла прочувствовать и впитать, его перемену и изменения, которые с тем самым он принес и в ее жизнь. Даже Тейт. Он тоже ей понравился. Он часть ее жизни, часть ее детства, и как бы она ни бежала от него, он все равно вновь оказывался рядом. Да, поездка изменила ее. Заставила посмотреть на свою жизнь совсем по-другому. Она больше не хочет чувствовать апатию. Она хочет жить, жить, жить! Ей понравилось существовать. Так за что? За что ее наказывали?


♪ Do it without you ♪