Мосты

Узнай, как долго нам ещё страдать.

      Иногда Реборну казалось, что проклятие небесных аркобалено вовсе не в том, что они рано умирают. Они видят будущее. Они видят, как умирают дорогие им люди, дорогие им места, как сгорает в агонии мир вокруг них — и это, должно быть, приносит куда больше страданий, чем просто знать правду.       Но у всех небесных аркобалено одинаково глубокие и печальные глаза, в которых Реборн непременно видит боль. Им больно, потому что они не способны ничего изменить.       А как только попробуют — умрут. Это Реборн проверил на трёх драгоценных людях.       Луче сидит на диване напротив него, и в комнате очень темно. Окна плотно зашторены, свет не включён, лишь дрожит свечка на столе. Реборн держит в руках чашку английского чая, неверный мутный свет освещает миску с песочным печеньем — любимым лакомством Луче. Он неотрывно смотрит на женщину — та, полуприкрыв глаза, держит в руках привычно-ненавистную соску.       Луче безмятежно улыбается, вспоминая будущее. Она сидит, откинувшись на спинку мягкого дивана, накрыв широким белым подолом пространство вокруг, и ласково поглаживает соску большим пальцем.        — Я скоро умру, Реборн, — с мягкой улыбкой говорит она, открывая глаза. — Ты меня не убережёшь. Но позаботься о моей дочери.       Её глубокие синие глаза впиваются в него, в них плещется ласка, боль и смирение, и он, словно загипнотизированный, кивает.        — Ты не умрёшь, — с трудом проглатывая тугой ком в горле, хрипит Реборн, отставляя чашку с чаем на стол. — Ты будешь жить ещё долго.        — Небесные аркобалено не живут долго, — вполголоса говорит Луче и накрывает бархатной тёплой рукой его ладонь. — Я знаю, что это спасёт мою дочь, и потому пожертвую своей жизнью.       И, когда Реборн спасает её в скалах, Луче исчезает. Она не умерла — твердит Реборн и ищет её, держа под охраной дочку Арию. Она не умерла — потому-то и снится, раз за разом повторяя злополучное спасение.       Беременная Ария внезапно деятельна и уверена и совсем не планирует умирать. Реборн смотрит на неё — и его отпускает. Он верит ей, по-отечески поглаживая девушку по плечу, верит, что Ария проживёт долгую и счастливую жизнь. Создатель не уготовал такой судьбы для Неба, но что мешает слепо верить в то, что делает счастливее его?       Ария уверенно и радостно улыбается, когда Гамма смиренно склоняется перед ней, треплет его по волосам и отпускает, не забыв отпустить очередную шутку. Она не такая, как Луче, но всё же замечательная.       Когда болезнь приковывает её к постели, Реборн чувствует свербящее чувство под ложечкой. Небесам не уготовано счастье, Ария неизбежно — и, похоже, скоро умрёт. Реборн входит в зашторенную, полутёмную комнату и встречается с ослабевшей, но не потерявшей силы духа Арией и её привычно-широкой улыбкой. Та приподнимается, подсовывая под спину подушки, усаживается и одним движением руки убирает слипшиеся от пота пряди волос с лица.       Она улыбается, но Реборн не верит улыбкам — те часто врут. Он смотрит в глаза и видит всё то же самое: солёными каплями на глазах искрятся ласка, боль и смирение.       Реборн садится на край кровати и тянет руку к бледной девушке — всё ещё девочке, дочке Луче. Та поворачивает ладонь и слабо обхватывает его, легко поглаживая бархатными прохладными пальцами рёбра его ладони.        — Я скоро умру, Реборн, — не отлепляя привычной улыбки от лица, качает головой Ария. — Ты меня не убережёшь. Но позаботься о моей дочери.       Реборн зажмуривается.       Наутро Арии больше нет.       Юни — светлая маленькая Юни — уже с детства всё понимает. Даже у неё, малышки-сироты, совсем недетский взгляд, и Реборн, встречаясь с этими глубокими синими глазами и залёгшей на лбу морщиной, дёргает плечами, словно испугавшись, ощущая мурашки по спине.       Юни растёт ещё более солнечной, подвижной, улыбчивой, чем её мать. Она совсем не похожа на Луче — и только эти недетские синие глаза напоминают Реборну, зачем он здесь и почему его сердце так сжимается, предчувствуя, как однажды от боли его разорвёт на куски.       Но сердце не рвёт — потому что Юни, едва достигнув прекрасных пятнадцати лет, попадает в лапы к Бьякурану. Реборн рвёт волосы на голове и бакенбарды, только догадываясь, что испытывает девочка там, пусть и в надёжных руках Гаммы.       Теперь он наверняка знает, что Юни не доживёт даже до совершеннолетия, не оставит продолжения и не увидит многих прекрасных вещей в этой жизни.       Поэтому, когда единственный раз встречается с ней внезапно повзрослевшей, в глазах малышки он видит привычные ласку, боль и смирение. Юни всегда знала, что не увидит в этой жизни ничего. И всё равно смело жертвует собой, скрываясь в ослепляющем облаке и оставляя после себя лишь глубокий недетский взгляд и мягкую — ещё мягче, чем у матери и бабушки — улыбку.       Наблюдая её смерть, Реборн через раз дышит. Он словно читает по чужим губам: «Я скоро умру, Реборн». И видит эту улыбку — привычную, прилипшую к губам, до тошнотворного сладкую и мягкую. «Ты меня не убережёшь», — говорит исчезающий облик. Ему даже больше не о ком заботиться, но закончены ли страдания?       Когда соска с шеи Юни с грохотом падает на землю, откатываясь к ногам Бьякурана, Реборн закрывает глаза, прислоняется спиной к дереву и перестаёт дышать. Они все знали, как долго ещё страдать, и ничего не могли изменить.       В груди поднимается злоба, она клокочет в горле горькой желчью. Реборн сжимает кулаки и двигается на Бьякурана.       Прекращение страданий — в вечности. Ни Луче, ни Ария, ни Юни больше не страдают, зато страдает он. Значит, страдать будет и Бьякуран.