Мосты

      

Люди стоят дёшево.

      Чудо, что Реборн сумел избавиться от проклятья, не умерев, — так решает взрослый Цуна, глядя на чужой, но такой знакомый силуэт в окне. Цуна больше не мальчик для битья, и Реборн отлично знает, что за удар поплатится. Но даже так он не боится Цуну, и ему — великому и ужасному боссу Вонголы — остаётся лишь вздыхать и мириться с таким положением вещей. Впрочем, великим и ужасным Цуна был лишь для мелких мафиозных кланов, а для остальных оставался милым, добрым и мягким юношей, нацепившим на себя маску напускной жёсткости.       Ещё тогда, когда Реборн только появился в его жизни, он постоянно приговаривал: рано или поздно тебе, Цуна, придётся убить — по-настоящему убить, и тогда твоя жалость может сыграть с тобой злую шутку; Вонгола не трогает хороших людей, а плохие, оставаясь безнаказанными, продолжат сотворять ужас и делать больно его же близким. Цуна упорно мотал головой, не желая верить в это, но следовал приказам Реборна.       И теперь, много лет находясь на посту босса Вонголы, Цуна по локоть в крови, рядом с ним по-прежнему внушительный и внушающий Реборн. Вот только страха и отрицания — никакого.       Цуна качает головой и откидывается на спинку кресла, растягивая руки на подлокотниках и обхватывая длинными — теперь цепкими — пальцами набалдашники на их краях. Он с прищуром смотрит в спину Реборну, видит, как мерно подрагивают его шляпа и плечи, а затем, на одной пятке, Реборн поворачивается и пронзительно — мгновенно — смотрит на Цуну.       — Ты взглядом меня прожечь хочешь, глупый Цуна? — с привычным высокомерием спрашивает Реборн, приподнимая шляпу. Так его сверкающие чёрные глаза видно лучше.       — Тебя не прожгли никакие обстоятельства и никакие страшные люди, — усмехается Цуна, глядя Реборну прямо в глаза. — Так чего тебе бояться меня?       — Я тебя не боюсь. Я ведь твой помощник, но даже так — скоро ты наберёшься опыта и сможешь заткнуть за пояс даже меня. Есть ли у меня причины для беспокойства?       Покачав головой, Цуна улыбается и вздыхает.       — Нет. Я на посту босса уже шесть лет — а броня моя всё никак не выросла. Ты ведь знаешь, что я плачу по ночам, если мне приходится делать больно другому? Знаешь.       — Ты делаешь это не своими руками, — хмыкает Реборн и опирается спиной о подоконник. Тюль под ним натягивается, расплывается в белое полупрозрачное пятно вместо равномерных волн. — Так о чём тебе беспокоиться?       — Приказ — тоже ответственность. Мои руки по локоть в крови. Ты мне всегда говорил, что плохие люди, оставаясь безнаказанными, продолжают творить зло. Но разве мы в погоне за справедливостью не делаем то же самое? Причинять боль другим, лишать кого-то жизни — это зло, значит, и мы плохие люди. Разница лишь в том, что мы как раз остаёмся безнаказанными.       Реборн шагнул в сторону, и на его лицо легла тень. Он тяжело задышал в темноте, помолчал, но через какое-то время всё же вышел на свет, решив продолжить этот невероятно глупый разговор.       — Мы плохие люди, это так. Но люди вообще стоят дёшево. Среди нас практически нет гениев. А это значит, что большинство живёт просто так, коптя небо. Более того, некоторые из нас тоже совершают зло, делая жизнь других ещё хуже. Куда хуже, чем это делаем мы. Что хуже — провалиться в небытие или заставить кого-то страдать всю жизнь?       — Мне оба варианта одинаково не нравятся, — хмурится Цуна.       — Проблема в том, что, глупый Цуна, — Реборн останавливается напротив, и Цуна подбирает ноги и руки, словно сжимается под чужим пристальным взглядом, — жизнь не спрашивает, кому что нравится. Она даже не даёт выбора. Мы можем выбрать, кем быть. Но только судьба — случайность — решает, что с нами будет.       — Тогда мы берём на себя обязанности судьбы — решать, что будет с теми, кто обращает наше внимание на себя.       — И это наш выбор. Но даже мы стоим дёшево — случайность может забрать и нашу жизнь.       Цуна шмыгает носом и подбирает ноги на кресло, обхватывая их руками и прислоняясь лбом к коленям, — совсем как в детстве.       — Тогда я ничего не понимаю. Кто же я?       Реборн становится подле. Его тень падает на Цуну.       — Конечно, тварь. Но ты тварь, делающая хоть что-то. Ты — судьба, решающая за других, кем им быть. А с тобой судьба сама решит, сколько ты стоишь и что с тобой делать.