Лот номер

Дорогу сильно замело. Под слоем снега был тонкий слой прозрачного льда. Карета с Диланом медленно ехала вдоль городской улицы. Там, за окошком, проносились ярко украшенные дома, фонари и каток, на котором была толпа народу, все смеялись, веселились. В воздухе витал запах наступающего праздника. Омега любил Рождество, но не особо любил зиму. Морозы, сильные метели и гололедица — вот три слагаемых, при сложение которых Дилану в детстве часто приходилось сидеть дома и разучивать все новые и новые мелодии, пьесы, стихотворения и, конечно же, вышивать со старым, противным гувернером. Тот омега вечно вторил отцу, что прогулки и путешествия занятия не для омег. «Гулять в мороз нельзя!» — вечно скрипел он своим до ужаса противным высоким голосом «Вы можете застудиться, и какое тогда вы сможете дать потомство?!» — каждодневная фраза, которую он произносил с таким важным видом, будто следит не за обычным омегой, а каким-то особенно дорогим инкубатором. А Дилана с самого детства не тянуло быть папочкой, он мечтал о большем. В нем не было особой любви к детям, в нем была лишь любовь к путешествиям, авантюризму, к придумыванию сказок. Как его любили соседские ребята, когда он начинал им рассказывать свои истории про пиратов, русалок и прочей нечисти. Те истории были по детски наивны, просты, но в них всегда присутствовал один несменяемый персонаж — океан. Его синие воды пленили, вызывали к омеге, и он мечтал однажды сесть на корабль и уплыть далеко за горизонт, навстречу приключениям и новым землям. Но его ждал роскошный особняк, толпы слуг и будущее семейное «счастье». Ему пророчилось выйти замуж за Амаэля, но Дилан не любил его как альфу, он был скорее ему как родной брат. Они провели вместе почти все детство, знали тайны друг друга, всегда делились самыми не примечательными событиями из жизни, а особенно любили вдвоём сбегать с вечеров, на которые их всегда тащили родители. Лишь об одном Дилан все никак не мог сказать Амаэлю, и это «одно» ждало Дилана в просторной столовой фамильного особняка. Слуга с чёрными волосами, собранными под белым чепцом убирал со стола после трапезы господ, оставив лишь один нетронутый комплект посуды. Он только успел вздохнуть, глядя на пустующее место, как вдруг в столовую вихрем влетел Дилан. Слуга улыбнулся: — Господин, я вас ждал. Присаживайтесь, суп ещё горячий, — омега, поправил белые перчатки, уже хотел налить ароматный куриный бульон в глубокую тарелку с ярко-синей каймой, но Дилан его остановил. — Не надо, я не хочу. Что у нас на второе? — Картофельное пюре с варёной рыбой, — ответил слуга, закрыв супницу. — Вот, то что надо, буду очень признателен, Коул, — омега улыбнулся, смотря на смуглого слугу, который качнул головой и направился в сторону кухни. Его обращение «господин» было скорее привычкой, нежели чем-то официальным. Никто не знал, и даже не догадывался о связи Коула с Диланом, это была их маленькая тайна. Они были вместе уже двенадцать лет. Ещё ребёнком, Дилан получил своего собственного слугу, не на много его старше. Коул долго его везде сопровождал, готовил ему одежду и следил за выполнением домашних заданий. Но настоящая дружба зародилась после очередной неудачной попытки родителей Дилана родить ребёнка. В тот год, когда юному маркизу только исполнилось десять лет, его папу срочно увезли в госпиталь, и они не виделись несколько месяцев. Дилан не мог связаться с папой, а отец только ругал ни в чем неповинного мужа и постоянно был в разъездах, маленький мальчишка, в то время боявшийся каждого шороха оставался один, и только темнокожий слуга всегда был поблизости. Он ложился вместе с маркизом спать, с утра до поздней ночи общался с ним, уверяя, что все наладится. Всё действительно вскоре пришло в норму. Добродушный, молчаливый папа омега вернулся домой, строгий отец продолжал его корить за то, то он никак не может родить ему сына-альфу, а Дилан нашёл настоящего друга, а после и любовника, когда тот стал проявлять повышенное внимание к омеге, и пару раз провел с ним течку. Дилан сидел в своей комнате, расчесывал шоколадные кудри, готовился ложиться спать. В подсвечнике догорала одинокая свеча, воск тихо стекал и капал на белую столешницу. В дверь кто-то настойчиво постучал, и омега улыбнулся, видя в зеркале, что в открытую дверь вошёл Коул с подносом, на котором стояла кружка с вкусным молоком. Слуга поставил поднос возле маркиза и поправил белые перчатки, скрывающие пугающую болезнь. — Спасибо, Коул, — поблагодарил его Дилан, указав  на стул, стоявший напротив. Слуга сел и снял с головы чепец, тяжело выдохнув. — Сильно устал? — Да… Предпраздничные хлопоты, — потёр глаза слуга и потянулся. — столько всего надо ещё сделать, а праздник вот-вот наступит. И когда мы управимся? — послышался тихий смешок, свернули жемчужно белые зубы омеги. Он улыбнулся, взглянув на своего господина карими глазами, который внимательно слушал. Он любил вечерами спрашивать его о том, чем он занимался днем, особенно, если сам отсутствовал в поместье, а Коулу было приятно  проводить время с этим человеком. — Сними перчатки… — Тихо, почти шёпотом, произнёс Дилан, касаясь пальцами белой ткани, которую слуга нещадно теребил.  — Но, господин… — Коул осторожно убрал руку. — Твои руки прекрасны, — улыбнулся ему Дилан, вновь  касаясь рук слуги и бережно снимания с них белые перчатки. Витилиго, пугающая Коула болезнь преследовал его с самого детства. Из-за неё его родители по дешёвке продали двухлетнего сына на базаре. Она затронула его руки и тело, но не тронул лицо. А Дилану нравилось такая необычная аномалия. Он целовал каждое светлое пятно на тёмной коже, он наслаждался им, его движениями, его ласками. Тонкие пальцы Дилана собирали шелковую простынь, он стонал, выкрикивая имя возлюбленного. Коул давно не церемонился с ним в постели, он отдавал всего себя и брал все, что ему нужно, целуя и покусывая набухшие соски, оставляя засосы на нежном теле, зажимая его коленями и лаская упругие ягодицы. Маркиз сладко отвечал ему, слегка покусывая обветренные губы слуги. Он чувствовал, как слегка грубоватые от тяжёлой работы пальцы нежно расстегивают его, готовя к волне наслаждения. Дилан лежал на груди своего возлюбленного, проводил пальцами по его груди, а Коул прижимал того к себе, уперевшись носом в мягкие волосы. За окном разбушевалась метель, ветер свистел в щелях старого дома. Ночь окутала небольшой городок, приближая праздник. Утро наступило неожиданно, Коул по уже знакомой схеме, встал рано, оделся и убежал на кухню помогать с завтраком. Дилан же ещё долго сладко спал. Особняк окутал приятный запах молочного супа и какао. За окнами ржали лошади, слышались, как они подъезжают к особняку. Дилан выглянул, и заметил, что приехал семейный врач. На душе омеги помрачнело, он оделся и покинул комнату. Стоя на лестнице, он увидел, как пожилой дворецкий встретил доктора и повёл его в комнату отца. Тот давно сильно болел, врачи уже перестали обнадеживать его и семью, поили лекарствами только чтобы облегчить кашель и уменьшать лихорадку. Дилана страшила мысль о том, что ждёт их, а вот его папа… Эйрон всю свою жизнь жалел о том дне, когда родители выдали его замуж за взрослого, перспективного маркиза с суровым характером. По-началу омега надеялся, что все стерпится-слюбится, но муж никогда не вёл себя так, как хотелось бы омеге. Целыми днями пропадал в своём кабинете и разъезжал по сиротским домам. На него была возложена обязанность следить за ними, однако позже Эйрон узнал, что его муж обирает сирот, присваивая деньги себе и лишь копейки выделяя на поддержание жизней детей. Сделать с этим ничего не мог, никто не верил, пришлось смириться и воспитывать единственного сына. Дилан был настоящим чудом, после двух выкидышей родился здоровый и любимый всем сердцем малыш-омега. И хоть старший Кроуфорд не особо был рад омеге, все равно изредка возился с Диланом. Он считал, что его замужество с сыном Регенбургов неплохое вложение, но ему нужен был сын альфа, но сколько бы они не пытались, ничего не получалось, только здоровье омеги подкосилось. После посещения врача, Эшл сидел в гостиной, читал утреннюю газету, его муж в соседнем кресле вязал тёплый шарф. Все как обычно было тихо. Дилан зашёл к ним, сел на диван и раскрыл книгу. Эшл тут же нахмурился, кашлянув: — Отложи. Не твоё это — читать. — Почему же? — поднял голову его сын. — Ты — омега. А омегам не положено читать, они от этого умнеют, а это непозволительно, — прохрипел маркиз, кашля и переворачивая газету. Дилан закатил глаза, но книгу откладывать не стал. Он давно привык к тому, как отец относится к омегам. День обещал быть наискучнейшим, если бы не Коул, вошедший с конвертом в гостиную. — Господин Дилан, вам письмо от графа Амаэля, — он наклонился, дал письмо господину и подмигнул. Дилан вскрыл конверт, и заметил в конверте небольшой лист, на котором было лишь несколько слов: «Самое время прокатиться за городом». — Что там, сынок? — заметив улыбку на лице Диана, спросил папа-омега. — А, тут… Ммм… Амаэль предлагает прокатиться на коньках. За городом замёрзла речка, и как обычно, там устроили массовые катания. — Катание с простолюдинами, какая пошлость, — прорычал отец. Дилан переглянулся с Коулом и лишь пожал плечами. Казалось, Эшл Кроуфорд презирает всех, кто хоть немного не дотягивает до его статуса. Таким его воспитали родители, дедушки, которых Дилан терпеть не мог за их скупердяйство и вечные упрёки в стиле: «Он никогда не добьётся ничего хорошего, он же омега». — Иди, родной, — с кресла поднялся папа, накинув на шею сына связанный свекольный шарф. — Чего дома сидеть? В такой славный день, — он улыбался так же ярко, как солнце за окном. — Да, иди. Застуди себе, все что можно, чтобы мы никогда не увидели внуков, — недовольно прохрипел отец, шурша газетой. — Хотя, от такого как твой папаша… Ты скорее всего тоже уродился дефективным, не способным даже к рождению потомства. — Не слушай его, — шепнул Эйрон, выводя сына из гостиной. Он закрыл тяжёлые белоснежный двери. — Твой отец никогда не понимал, почему у нас с ним ничего не получается. Видимо, его учитель по половому воспитанию умолчал о самом главном. Не понимаю, зачем скрывать от людей такую важную информацию? — он задал вопрос скорее себе, пожал плечами и, проводив сына до его комнаты, сам неспешно пошёл в сторону музыкальной комнаты, к нему вот-вот должен был приехать его ученик. Несколько лет назад Эйрон начал обучать юных графов и маркизов игре на фортепиано. Дилан быстро оделся и выбежал во двор, к конюшне, где его уже ждал Коул, о чем-то беседуя с конюхом. Стоило ему подбежать, мужчина с проседью седых волос поклонился ему и мягко проговорил: — Добрый день, господин. — Добрый, Джон, — надевая кожаные перчатки, произнёс омега. — Что вы тут обсуждаете? — Ох, мой лорд, дело в том, что ваш Марципан… Ему стоит сменить подковы, я говорил вашему отцу, но, кажется, он меня не слышал, — проговорил альфа, выводя из конюшни рыжего, как медь коня с чёрной гривой и хвостом. — Что ж, сейчас доедем до Джордана, — взяв своего любимца за поводья, проговорил маркиз и рывком сел на него. — Коул? — он глянул на возлюбленного, который тоже вывел свою лошадь: каштанового цвета жеребца с отметиной вокруг левого глаза. Он так же ловко сел в седло, натянув повод на себя, ибо его конь тут же начал ржать, перебирая копытами. — Ну тогда отлично, счастливого вам пути, — проговорил конюх и лошади рванули с места. Это была любимая забава Дилана и Коула: писать письмо вроде как от Амаэля и уезжать из поместья. Самое любимое заключалась в том, что Дилан никогда не знал, в какой именно момент он получит «письмо от Регенбурга». Лошади мчались нога в ногу, любовники то и дело переглядывались, пока наконец не доехали до хижины перед въездом в город. Из трубы валил чёрный дым, с задворок разносился стук молота о железо. У двора, из колодца доставал воду мальчишка лет одиннадцати. Заметив приезжих, он вытер мокрые руки о грязный фартук и, поклонившись, сказал: — Доброго дня, господа! Брат сейчас освободится. Вы на смену подков? — Да, Освальд, если у Джордана есть время, конечно. — Ох, сейчас времени много, — мальчишка осмотрел копыта лошадей издалека. — Перед рождеством мало кто заезжает. Вы обоим будете менять? — Пожалуй, стоит, — Дилан переглянулся с Коулом, и тот кивнул. Маленький альфа позвал омег за собой, на задворки. Тут высокий, плечистый альфа с длинными чёрными волосами, собранными в низкий хвост, небрежно щетиной ремонтировал ухват. — Джордан! К нам посетители! — звонко крикнул паренёк, и его брат поднял голову. Заметив коней, он указал на крытый двор, куда младший альфа завёл лошадей. Сам же альфа, поздоровавшись с омегами, взял запорошенный снегом ящик и занёс его внутрь крытого двора. — Вы присаживайтесь пока, — он указал на лавку омегам. — Может, чаю хотите? — Нет, спасибо, — перед поездкой не хочется напиваться, отказался Дилан. — Что ж, понимаю, — кузнец принялся за свою работу и, сняв одну из старых подков, робко спросил: — Извините, господин Кроуфорд, можно задать личный вопрос? Удивлённо глянув на альфу, Дилан удовлетворительно качнул головой. Тот же, не отвлекаясь от своей работы, продолжил: — Вы же знаетесь с господином Регенбургом, как там его… Слуги? — На сколько я знаю, у них все хорошо, только вчера у них был, — улыбнулся Дилан. — Всё живы, здоровы. — Что ж, тогда хорошо, — ответил альфа и до конца работы не проронил больше ни единого слова. Только когда все было закончено, он довольный своей работой, улыбнулся. — Ну вот, принимайте работу. — Благодарю тебя, — Дилан вручил кузнецу несколько золотых монет и два сребреника. — Это моя работа, — пожал он плечами, широко улыбаясь. Джордан с Освальдом проводили клиентов и вернулись к своей работе, а Дилан с Коулом направились прямо за город, к той самой замерзшей речке. Тут на самом деле были люди, но их было мало, днем не каждый мог себе позволить такую забаву. Вокруг реки снег был расчищен, и на этом поле Дилан с Коулом устроили самые настоящие скачки, обгоняя друг друга, перескакивая через препятствия: пни, поваленные деревья, небольшие ямки. В такие моменты они были счастливы больше, чем кто-либо. Устав, они слезли с лошадей, привязали их, и, сев вместе, стали смотреть, как заходит солнце, тихо переговариваясь. Вскоре загорелись огни, каток наполнился людьми, и Дилан с Коулом, надев коньки, вышли на лёд. Державшись за руки, они неспешно катались среди пришедших. Такое времяпровождение Дилану нравилось куда больше светских приёмов, ведь с ним был самый любимый им в мире человек, который то и дело поправлял перчатки, лишь бы никто не увидел его рук.