Джокер поистине восхищался тем, как она старалась выглядеть абсолютно непоколебимо, уклоняясь от его вопросов и провокаций, до определённого момента, разумеется. Он улавливал каждую её эмоцию в глазах и то, как она смущалась и краснела при близком контакте, или когда он говорил такие, как она считала, непристойные и неприемлемые вещи в то время, как за ними наблюдали по ту сторону зеркала. Ему действительно приносило удовольствие провоцировать её, вычислять её пределы. И так же ему нравилось испытывать дрожь от мурашек, когда он мог к ней приблизиться и почувствовать запах чего-то сладкого от её волос и кожи. Его это ужасно раздражало, но он не мог остановить себя, удовольствие от этого было практически невыносимым, настолько, что он мог испытать едва ощутимую боль.
Она повела себя очень плохо, когда осмелилась остановить его в тот момент, разрушить его план. Не то, чтобы его это волновало, всё же он не мог злиться на неё из-за этого. Он выполнял свою работу, она выполняла свою работу, всё было вполне очевидно и закономерно. Джокер так же допускал, что ей очень не терпелось увидеться, и ему это льстило. В любом случае, он бы заглянул к ней, когда она уже была дома. Мужчина часто представлял, как бы это было. Как бы она отреагировала на его приход. Удивилась? Разозлилась? Испугалась? Или может она была бы рада? Эта девушка... Могла ли она действительно обрадоваться ему? Прошлая их встреча закончилась весьма интересным образом, и он часто представлял, как бы это было, будь она в здравом уме в этот раз. Джокер был зол из-за этих мыслей, но представлять это было слишком заманчивым, и его больной разум подкидывал ему картинки из воспоминаний той ночи, превращая их в нечто более значимое, более захватывающее.
Джокер действительно ненавидел её. Он ненавидел то, как она смотрит на него, злясь и ненавидя его в ответ. Он ненавидел, когда она смущалась, когда её лицо краснело от их близости. Он ненавидел её, потому что больше не мог вселять в неё страх и ужас. Он ненавидел эту девушку и сгорал от вожделения и соблазна, словно весь тот огонь, который он направлял на Готэм, возвращался к нему с двойной силой. Всё же ему это чертовски нравилось.
Абсолютно так же Джокер ненавидел мысли о том, что она делала и с кем была всё это время. Могла ли она встречаться с другими мужчинами? Вероятно, она могла, но как же эта мысль его раздражала. Он впадал в ярость, когда думал о том, что кто-то прикасался к ней, говорил с ней или даже просто смотрел на неё. Она была намного больше, чем просто обычная девушка, мужчина, кажется, заметил это с самого начала, и не могла просто взять и позволить кому-то находиться рядом. Только он. Джокер был одержим этим. Он не мог позволить другим дать возможность даже думать о ней, он должен был показать им всем, что эта девушка принадлежала лишь ему.
Иногда Джокер размышлял о том, как она забирала у него его жизнь. Словно он был кукловодом, что управлял ею с помощью нитей, контролируя её, но она, в свою очередь, крепко хваталась за них, отдёргивала в ответ, заставляя его погрузиться в состояние ошеломления и восхищения. И ему определённо не нравилось, когда он не мог её контролировать, но всё же позволял ей это. Эта девушка не падала в обморок от его вида и присутствия, даже когда это было более, чем уместно, как он считал, она не визжала от ужаса и, более того, принимала его, как вызов. Для кого в этом мире Джокер мог быть вызовом? О, конечно, для Бэтмена, для комиссара и полиции, определённо, и для неё... Словно он оставил для неё отдельное местечко рядом с собой, позволяя делать намного больше, чем было дозволено другим.
Она стояла с клочком бумаги в руках, ошеломлённо таращась на него, её губы были слегка приоткрыты, всё тело было напряжено, он это видел, настолько, что её пальцы слегка дрожали. Джокер действительно чувствовал себя немного расстроенным из-за её холодности и абсолютной неприветливости, ведь это было их свидание спустя долгое время. Нет, он был возмущён, хотя наблюдать за ней было сплошным удовольствием. Мужчина видел, как неподвижна она была, и как эмоции сменялись у неё на лице. Она была в бешенстве. Он предположил, что ей не нравилось, что другие слышали их разговор, ведь это дело было только их двоих, их личное.
— Теперь, когда мы наконе-ц-то остались одни, — Джокер выразительно цокнул и облизал свои губы. — Позволь мне показать тебе фокуссс с исчезновееением, — он чувствовал, как шрамы растянулись в ухмылке, ему нравилось это ощущение.
О, он видел её восторг в этот момент, не на лице, а в глазах, словно это было тем единственным, что она ждала, что-то невероятное специально для неё. Летучая мышь исчезла, как и большинство полицейских, намереваясь спасти семью мэра, как они все думали, но это было не важным, об этом они узнают позже... Сейчас он был сосредоточен на ней, той самой девушке, образ которой он так ненавидел и желал. Чёрная полицейская форма окутывала девушку, словно эта была тьма, что окружала их, словно она была частью их таинства, выделяла её бледную кожу. И то, как тусклый свет лампы на столе создавал тени в её глазах, рисовал крошечные впадины возле уголков рта, заставило его дыхание затаиться, а тело замереть, когда мужчина осознал, как великолепно она выглядела с подобными ему красками на лице, словно это был он сам... Эта мысль, эта фантазия поглотили его, и мужчина на мгновение прикрыл глаза от удовольствия, чувствуя бурление крови и нервное подёргивание конечностей, будто её образ отдавался в самой нервной системе. И от этих импульсов он начинал дрожать.
— Что?
Джокер медленно открыл глаза, когда услышал её тихие и медленные шаги в его сторону, и она остановилась возле противоположного конца стола. Сейчас её раздражение ушло, сменившись удивлением.
— Рикки, немедленно уходи оттуда!
Голос комиссара раздражал, и Джокер подумал о том, почему тот просто не убрался отсюда вместе с мышью. Конечно это было из-за его драгоценной племянницы, ведь сентиментальность иногда так мешает... но в последнее время мужчина старался не думать об этом. Комиссар мог всё испортить, а он определённо не хотел этого, и ему нужно было действовать быстро, но аккуратно.
Он ощущал, как поглощает всё пространство вокруг себя, вставая c металлического стула и наблюдая, как она непроизвольно дёрнулась от его движения. Медленно надвигаясь, Джокер наслаждался её предвкушением. Эмоции сменялись одна за другой на её лице, но он всё ещё не видел там страха, лишь настороженность.
— Стой на месте! — девушка схватилась за пистолет на поясе, но растерянность мешала ей действовать. Мужчине это нравилось. Нравилось, когда он мог опьянить её одним только своим присутствием.
Джокер не был слишком принципиальным, когда дело касалось выполнения вполне чётких планов, наоборот, он был мастером импровизации, но сейчас был неподходящий момент. К сожалению...
— Я сказала, стоять!
Прежде, чем девушка успела направить на него оружие, он резко сократил расстояние между ними, почти вжимая её тело в стену. Её удивлённый возглас разбился о стены допросной, а глаза наполнились ужасом, когда мужчина высвободил руки и схватил плечи девушки. Комиссар вот-вот грозился помешать им, Джокер не мог этого допустить. Он ёрзал пальцами в ботинке, ощущая твёрдость крошечной кнопки, и уголки его шрамов растянулись в ухмылке. Мужчина обожал подобные вещи, ведь они были способны рассеять его хаос по всему миру в одно мгновение.
В этот момент он знал, что эта девушка приходила в восторг от того Джокера, которым он был перед ней, от его костюма, от того, как он говорил и что делал с ней. Но она всегда видела в нём человека, хотела рассмотреть его душу, проникнуть в его сердце, желала понять. Каждый раз, терпя неудачи, лишь немного, но ей удавалось это делать. И сейчас, когда он видел бесконечный интерес в её глазах, он готов был сорваться, несмотря на то, насколько это действо могло быть неподходящим в этом месте и в это время. Это парадоксально даже для него, насколько сильно он обезумел, находясь так близко к ней, словно до этого его нельзя было назвать сумасшедшим.
— Знаешь, какой была главная ошибка комисссара? — голос Джокера был неровным и скрипучим, но принизывающим. Именно таким он его слышал. — Он был слишком сосредоточен на тебе. А твоя ошибка в том...ммм...что ты слишшшком сильно любишшшь меня, — эти слова не были обычными для его лексикона, но мужчина думал, что это именно то, что неимоверно подходило этой девушке.
Он видел, как смог застать её врасплох, повергнуть в нескончаемый ужас, словно эти слова глубоко оскорбили её, словно она была унижена. Но Джокер точно смог уловить в её зелёных глазах тень печального понимания, и девушка прикусила нижнюю губу в отчаянии, потому что знала, насколько он прав. В этот момент его дыхание затаилось где-то глубоко в грудной клетке, а осознание мрачности всей этой иронии возвысилось над ним, и он действительно понял, что в ловушке, возможно, находилась не одна она.
— Я ненавижу тебя! — это был шаг отчаяния с её стороны, но девушка смогла вырвать эти громкие слова из своих уст. И тогда Джокер только засмеялся. Она никогда не умела врать. Только не ему.
До того, как эта девушка могла обдумать другие, как она считала, оскорбительные слова в его сторону, до того, как комиссар мог успеть настигнуть их в этом маленьком помещении, всё его безумие, весь его хаос, взорвались в один миг, накрывая дымчатой пеленой всё пространство, заставляя пронзительные крики вырваться наружу, обломки помещений рассыпаться и превратиться в каменный град, а стекло допросной комнаты разлететься вдребезги. И только эта девушка, полностью закрытая и
защищённая телом мужчины, схватилась крепкой хваткой за его шею, притягивая к себе ещё ближе, зажмурив глаза. Джокер ощущал, как она вжимала его в своё тело, и невероятное чувство восхищения затуманило его разум. Она хотела
защитить его, хотела
спасти. На грани своего ужаса девушка сделала то, на что подтолкнул её адреналин. О, если бы он был не тем, кем является на самом деле, он чувствовал бы благодарность.
На фоне всего того безумия и ужаса существовали только они, двое, сжимающие друг друга, слишком сильно, слишком нереально, чтобы быть правдой. И мужчина действительно мог проникнуться этим моментом, так сильно он его захватил.
— Комиссар! Комиссар Гордон!
Разрывающий их атмосферу голос смог отрезвить разум этой девушки напротив него, и, когда до неё дошло осознание происходящего, как считал Джокер, она распахнула в ужасе свои глаза, и оттолкнула его с такой силой, словно она накапливала её всё это время в своих ладонях. Мужчина, в ошеломлении, был способен отшатнуться на несколько шагов назад, а потом увидеть её, скрывающуюся за погнутой металлической дверью. Несколько осколков застряли в коже его спины, пронзив ткань жилетки, но он и не собирался придавать этому значение. Он мог только проследовать за ней, наверняка догадываясь, что произошло.
— Дядя! Дядя Джеймс!!!
В середине хаоса, устроенного им, были лишь несколько полицейских, раненных незначительно, и она. Эта девушка склонилась на колени перед телом комиссара, вглядывалась в его окровавленное лицо и неистово трясла за плечи, пыталась сделать массаж сердца или искусственное дыхание, но её отчаяние и паника говорили о том, что это не было способно помочь. На один лишь миг, лишь на короткий миг, на краю его сознания возникло какое-то колющее ощущение. Он не знал, что это за чувство, но сейчас, когда оно проскользнуло в его голове мимолётно, он мог почувствовать боль от осколков в спине.
— Вызовите скорую! Срочно скорую!
На её крик примчался тот молодой парень, которого она называла своим напарником, держащий в руках телефон. Джокер ощутил, как его тело дёрнулось в конвульсии, когда этот наглец пытался отцепить её от тела комиссара.
— Он жив! Рикки! Он жив! Помощь скоро приедет!
Его голос был пронзительно высоким, пытаясь достучаться до её потерянного состояния сознания, перекрывая другие крики. Мужчина возвышался над их телами, словно громадная тень смерти, наблюдая и хохоча над тем, что сотворил.
Всё это действо казалось бесконечным, невесомым, чем-то за гранью, пока Джокер не почувствовал оглушительный выстрел и резкое жжение в левом плече. И тогда его глаза встретились с огнём её гневного взгляда. Эта девушка была похожа на разъярённого зверя, с широким оскалом белых зубов, с бушующим пламенем в зелёных глазах, она крепко сжимала пистолет в руке. И чёрт подери! Он готов был умирать раз за разом, лишь бы заставать её на грани безумия.
— Я ненавижу тебя!!!
Её крик взорвался у него в ушах, и мужчина ощутил всю правдивость сказанных ею слов. Это будоражило его сознание, а его тело сгорало в агонии от того, с какой искренностью она кинула в него ненависть. Он чувствовал возбуждение от того, что довёл её до той самой грани, когда она могла прикончить его в одно мгновение, освободиться от него, освободить Готэм. Но девушка не стреляла больше, её руки тряслись от того, с какой силой она сжимала оружие, но палец не осмеливался нажать на курок.
— Я ненавижу тебя!!! Ненавижу тебя! Ты слышишь?! Я ненавижу тебя!!!
Она кричала это так яростно, рыча и срывая голос, словно могла причинить невыносимую боль этими словами. И, на самом деле, Джокер мог её ощутить, не только физическую, на неё он совсем не обращал внимания. Он чувствовал, как её гнев пропитывал его, как её ненависть отдаляла его, расширяла их границы друг друга. Возможно, это могло быть концом их невесомой связи, которую он ощущал. Тогда к нему пришло понимание того, что это, возможно, не то, чего он хотел. Мужчина стоял на краю этого обрыва и видел, как земля под ним рушится на маленькие части, постепенно, отдаляя её фигуру.
Он открыл глаза в ошеломлении, когда понял, как металлический стул врезался в его неподвижное тело. Эта девушка так желала причинить ему боль в этот момент, словно он был последним, она была готова умереть за то, чтобы сделать это, лишь бы он мог почувствовать её ненависть.
Его ноги начали отступать назад, а глаза следили, как она не могла решиться сделать последний выстрел. И тогда Джокер понял, что не сможет подвести её к грани своего безумия, не сможет заставить её упасть, не сможет пропитать её своим хаосом. Она не будет ему подвластна. Сравнивать её с летучей мышью было бы слишком оскорбительным для него, более того, он чувствовал, как его сжирает ярость, когда представлял их на одном пьедестале.
Джокер знал, что не сможет заставить её подчиниться. Прежде, чем уйти, он в последний раз всмотрелся в её глаза, видя, как весь её прошлый интерес исчезает, как её пламя сжигает их нити и превращает в пепел.
Джокер оставил её там, в хаосе, буре криков и смертей, в слезах и бушующей ненависти.
В конце их пути...
***
Когда тьма поглотила меня, а отчаяние затмило разум, я могла чувствовать лишь пустоту, не имея возможности двигаться. Я застыла, ведь впереди было ничего, как и позади. И когда в моём подсознании всплыла его кровавая улыбка, а в душу забрался мерзкий скрипучий хохот, я всё поняла... Я поняла, насколько я отвратительна себе.
Делая медленные шаги в темноту, я ощущала присутствие невообразимой силы впереди. Я не могла видеть, но я чувствовала это. Это было моё спасение. Это был мой шанс. Это был мой огонь...
Громкий смех этого существа отдавался болью в ушах, усиливаясь с каждым шагом, но я продолжала идти. Мне было это необходимо. Когда мне удалось с усилием открыть глаза, я видела, как распространялась кровь под моими ногами, и, прежде, чем увязнуть в ней, я сорвалась с места, ускоряясь. И тогда спасительный огонёк показался мне там, в конце пути. Впустив его в своё сердце, я ощутила неимоверный жар и поняла, как сильно он был мне нужен.
Я сгорала. В ненависти. В собственной безграничной злости. В жажде смерти.
Когда этот отвратительный зверь предстал передо мной, я осознала, насколько сильна я была, насколько много власти было в моих горящих руках. Я осознала, насколько жалок мог быть этот монстр, насколько хрупким была его оболочка. И тогда я бросила в него свою пылающую ненависть, с такой силой, что он больше не хохотал, что всё вокруг заполыхало в бесконечном пожаре.
Я могла бы уничтожить его... Навсегда...
Это существо пожирало меня всё это время, забирало у меня мою жизнь, высасывало мою энергию. Оно было смертоносным, в нём не было жизни, им управляло лишь безумие, хаос. Лишь хаос.
Хаос. Хаос.
Хаос...
И тогда я ощутила, как моя ненависть воспылала вокруг меня, когда перед глазами всплывали картинки из прошлого, и готова была добить раненного зверя, загнанного в угол. Мои глаза больше не видели его, его облик окутывался туманом, а моя ярость вырывалась из меня разъярённым криком, оглушающим и всепоглощающим. Я причиняла ему боль, я хотела сжечь его дотла. За всё, что он делал со мной. За всё...
Прежде, чем я успела что-либо сделать, мой взгляд уловил блеск в его глазах, сверкающий, рассеивающий туман. И тогда ужас окатил меня с ног до головы, когда я осознала, как долго ждала этого, когда осознала, как долго он ждал этого. И я остановилась. Видя, как стекала его кровь, как сверкал его печальный взгляд, как его вечная улыбка превращалась в тонкую полоску, я поняла, что в этот момент передо мной был не зверь. Это был человек...
И тогда я закричала, раздирая свои внутренности, разъедая тьму вокруг. Схватившись за голову, я могла лишь бешено водить глазами из стороны в сторону, и почувствовать, как слёзы стекают по щекам. Безумие захватывало меня, и я чувствовала, как могла потерять контроль навсегда. Но...
Но...
Пистолет в моих руках дрожал, а я не верила до последнего. Я просто смотрела, сжав зубы, на его окровавленное тело и не могла поверить, что даже сейчас, несмотря на всё...я не могу...
...я не могу...
***
Яркий свет больничного коридора становился лишь пеленой перед глазами от слёз, местами успевших высохнуть на моём лице. Был поздний вечер, здесь только я, Гилберт возле выхода, говорящий по телефону, и моя истерика, оседающая на глубину моего разума, но периодически подкатывающая медленными волнами. Я сидела и смотрела на свои руки, опустив голову, и видела, как они непроизвольно подрагивали. Перед глазами прокручивались ужасные картинки сразу после оглушающего взрыва, и я не могла остановить этот поток. Дядя Джеймс пострадал. Из-за меня. Это всё было из-за меня. Если бы я была аккуратнее, если бы я была внимательна...
Доктор сказал, что у него сотрясение мозга, не тяжёлой формы. Он сильно ударился головой при падении. Но операция не требуется, и его жизни ничего не угрожает.
Я не могла показаться ему на глаза, тёте Барбаре... просто сидела здесь и изредка слышала её тихие всхлипы в палате рядом. Я проклинала себя, проклинала Джокера... Я не смогла убить его, просто не смогла. Я ненавижу себя? Да. Определённо да. Мне стоило догадаться, что он выкинет нечто подобное, он же чёртов убийца. Он убивает людей. Да как о таком вообще можно забыть...
Моё отчаяние росло с новой силой, а слёзы никак не переставали литься из глаз. Я ненавидела себя настолько, что мне хотелось просто умереть, мне не хотелось находиться здесь, не хотелось видеть мою семью, Гилберта или кто-то ещё. Я хотела исчезнуть, я хотела, чтобы во время взрыва пострадала я, а не Джеймс Гордон. Я хотела убить чёртового клоуна, я хотела сжать его горло, разорвать на куски, чтобы он перестал дышать, но я не могла. Я не могла!
Чёрт! Чёрт! Чёрт!
Моя челюсть сжалась настолько, что я слышала скрежет зубов. Мне хотелось кричать так громко, чтобы все слышали, чтобы услышал Бэтмен, чтобы услышал чёртов Джокер, чтобы услышал весь Готэм, весь мир!
— Рикки? — напарник подобрался ко мне аккуратно. Он видел, как меня трясло, он видел мою истерику и не знал, что ему нужно делать.
Гилберт чудом не пострадал, отделавшись лишь царапинами и незначительными ушибами, как и многие полицейские, находящиеся тогда в здании. Взрывчатка была в одной из камер с подельниками Джокера, и я была уверена, что он подстроил это ещё до того, как его поймали. Он всегда имел запасной план.
— Ты как?
Я хотела ответить, но из моего рта вырвался лишь хриплый выдох. Я была не способна на большее после всех пролитых слёз: горло ужасно болело, как и голова.
— Не нормально... — прохрипела, даже не пытаясь прочистить горло.
— Ты вся дрожишь. Ты до сих пор в шоке, — он констатировал факт, всего лишь. Но на самом деле, он пытался убедить меня в этом, словно я не знала до этого, что со мной происходит. Гилберт присел на корточки передо мной и сжал мои ладони в своих. На удивление, я даже не моргнула от этого жеста, с ужасом понимая, насколько всё было безразличным. — Я знаю, произошло столько ужасного сегодня, но всё закончилось. Сейчас всё пришло в норму. Мы должны это пережить. Понимаешь?
Я глядела на него своим пустым взглядом, вслушиваясь в бессмысленные слова, и думая о том, как же всё пришло к этому. Ещё вчера я бы сказала, каким прекрасным парнем был мой напарник, но это было бы вчера, а сегодня... Сегодня я обезумела и вернула свой разум обратно спустя лишь миг, и мне казалось, словно меня закоротило, словно произошёл какой-то сбой, и я больше не смогу оправится от этого.
— Я говорил с ребятами. Там сейчас полнейший ужас, — вероятно, Гилберт имел в виду наш полицейский департамент. — К счастью, погибших всего два, оба были заключены в одной камере, где и была взрывчатка. Пациенты Аркхэма. У нас есть раненные, но их немного. Почти все уехали на вызов, спасать семью мэра, — на последних словах он засмеялся.
Я только вопросительно окинула его взглядом, не понимая такой реакции. Гилберт посмотрел на меня многозначительно и, похлопав по моим ладоням, присел на стул рядом.
— Я не знаю, будешь ли ты удивлена, но у меня есть предположения касательно произошедшего, — и тогда мой интерес воспылал, словно лампочка замигала над головой, и я почувствовала оживлённость на миг.
— Ты думаешь, всё было подстроено?
— О, ещё как! Я думаю, что у него был не один план на счёт тебя, — на этом моменте всё моё внимание было сосредоточено лишь на словах напарника. — Предположим, Джокер не знал, что ты помешаешь ему, но он не сопротивлялся при задержании. Внезапно оказалось, что семья мэра в опасности, а допрашивать его "друзей" из Аркхэма бесполезно. Затем он пользуется тем, что ты племянница комиссара, и то, что он выбрал именно тебя, было неспроста, — он резко оборвал повествование, давая возможность мне поразмыслить и сделать выводы, но...
— Мне кажется, что я не в состоянии играть в Шерлока Холмса, — Гилберт лишь усмехнулся, но явно был рад, что я начала шутить.
— Он поставил условие, чтобы выманить тебя к себе, а затем, ты находишь бумажку с адресом у него в кармане. Не слишком ли просто?
— Мне казалось, что он просто издевался...
— Это так, но его одежду обыскивали.
Мои глаза расширились в одно мгновение, и я, словно прозрела.
" Знаешь, какой была главная ошибка комиссара?"
"Твоя ошибка в том, что ты слишком сильно любишь меня".
Я прокручивала эти слова в голове снова и снова, понимая насколько глупа я была, насколько сильно я облажалась. Он так искусно манипулировал всеми, что мы не могли заметить этих очевидных вещей. Чёрт! Это просто немыслимо...
Я схватила себя за голову, не веря, что это всё происходит со мной:
— Это нереально. Это просто невозможно.
— К сожалению, так и есть. Джокер затуманил разум нам всем.
— Как он выбрался из наручников?
— Этого я не знаю. Но, если у него действительно где-то был припрятан пульт управления взрывчаткой, тогда он обыграл нас дважды, — Гилберт развёл руками, притих на мгновение, а затем продолжил: — Он заманил тебя к себе, чтобы защитить.
— Ч-что...? — мои глаза округлились в удивлении, и мне казалось, что этот вопрос я задала сама себе. — Ты серьёзно?
Я чувствовала себя обречённой, но понимала, к чему ведёт напарник. Джокер, возможно, планировал активировать взрывчатку с самого начала и...
— Джокер хотел, чтобы ты была рядом, когда здание взорвётся. Не исключено, что он собирался похитить тебя снова, но... — парень как-то печально усмехнулся и хмыкнул. — Насколько я успел рассмотреть, его одежда была вся в крови ещё до твоего выстрела. Его тело задели осколки, но он сделал всё, чтобы ты не пострадала. Он завёл тебя в самое безопасное место, где урон от взрыва был минимальным.
Прокручивая в голове эти слова, я пребывала в ошеломлении. До этого я не задумывалась, но эти предположения звучали правдоподобно. И это поразило меня до глубины души.
— Мне сказали, что жена и дети мэра были заперты на каком-то заброшенном складе, но с ними никого не было. Когда наши ребята приехали, они были в целости и сохранности. Я думаю, что это было лишь отвлечением внимания, чтобы Бэтмен поскорее убрался оттуда, как и большинство полицейских.
— Ясно...
Слушая всё это, я не знала, что и думать. Даже если Джокер был намерен защитить меня, это не оправдает того, что он натворил. Ни за что!
— Это прозвучит удивительно, но, кажется, что тебе действительно удалось его приручить. Джокер привязался к тебе, — я подняла одну бровь в вопросительном жесте, уставившись на напарника. — Ладно, это и правда звучит бредово. Но другого объяснения я не могу найти.
— В любом случае, мне всё равно. Он заслужил участи хуже, чем смерть, — я скрестила руки на груди, и мне показалось, что я, скорее, пыталась убедить себя в этих словах, нежели моего друга.
— Кто знает. Джокер сбежал, но его рана от выстрела достаточно серьёзна. Возможно, он не сможет выжить после такого.
Я лишь хмыкнула и тут же отвернула голову. Мне не хотелось говорить об этом с кем-либо, ещё больше мне не хотелось прокручивать эти мысли в своей голове. Я была в смятении и некой растерянности, и эти чувства запутывали все мои мысли. Они разрывали меня на части, вызывая отвращение к себе и, в то же время, заставляя моё сердце трепетать.
Я не жалела о том, что сделала, ни капельки. Джокер был и остался Джокером. Несмотря на то, сколько раз он спасал меня, я всегда помнила, что он был злом в чистом виде. Я ненавидела его, и возненавидела ещё больше после того, как мой дядя попал в больницу. Но... Где-то в глубине своего сознания, в глубине своего быстро бьющегося сердца я надеялась, что он, этот мужчина, выживет.
Он должен был...
