Тир-Фради и не только

Торопливые шаги святого отца Себастьяна гулким эхом отзывались в каменных сводах темницы Монетной стражи. Он спешил к очередному заблудшему грешнику, искренне веря, что учение Светлейшего принесёт божественный свет очищения той душе, чей жизненный путь прошел во мраке. Учение Света крепко владело его разумом и сердцем. Узника казнят на рассвете, было известно лишь имя - Герман. Разумеется, он нуждается в искуплении и милости Святого Матеуса. Когда священник подошел к самой дальней и темной из камер тюремного подземелья, в свете единственного факела его взору предстала фигура узника, скованного кандалами и подвешенного к потолку. Этот человек раньше был настоящий колосс, а сейчас на его теле не было места без синяков, ран и кровоподтеков. Холстина, заменяющая одежду, не скрывала неестественно вывернутые руки и ноги, сломанные во множестве мест. Жуткая картина не испугала Себастьяна, он привык к подобному, ведь пути божественного Света неисповедимы. Главное, что жизнь еще не покинула Германа. - Сын мой, - произнес священник. - Облегчи душу исповедью, позволь Свету вести тебя после смерти, оставь тьму позади. В ответ был слышен только натужный хрип. Себастьян подошёл ближе к решетке. - Сын мой, костер для тебя уже сложен. Успокой душу пока не поздно, вознеси молитву божественному Свету и Светлейший смилостивится… - На хер твой свет, - на мгновение Себастьяну показалось, что это не человеческий голос, а рык демонического отродья, что говорит с ним устами несчастного истерзанного тела. - На хер твои молитвы! Я сам был богом! Священник в ужасе отпрянул и осенил воздух светлейшим знаменьем. - Богохульства на смертном одре! Покайся! Отблески факела освещали лишь кровавую щель, растянувшуюся на месте рта. Дьявольская беззубая улыбка Германа исходила кровавой пеной. - Хы-ы-ы, рисуй, черти свои круги и крестики, святоша. Тебе меня не испугать небесной карой. Я сам карал! Да так, что твой бог бы скулил и срал под себя от страха, доберись я до него! - Замолчи! - кричал Себастьян, тыча в узника факелом, искренне надеясь, что щит из света огня способен оградить его от демонов преисподней, пропитавших эту человеческую плоть, усмехающуюся рваными губами. - Бойся меня, - шептал Герман. - Бойся, святоша! Я этого достоин. А я ничего не боюсь, ничего... Его слова становились тише, казалось, он вконец обессилел и обмяк, лишившись тех немногих сил, которые в нем оставались. - Преставился, - с облегчением выдохнул Себастьян. Он под нос прочитал быструю хвалу Свету и несколько раз осенил вспотевший лоб кругом с лучами. - Упокой святой Матеус твою душу, Герман. Дело было сделано. Он начал медленно пятиться от решетки камеры, не веря своим глазам, пока не случилось того, чего он так опасался. Грудь Германа взорвалась кашлем: брызги крови и ошметки тканей летели под ноги, собираясь в смердящую лужу поодаль. Он из последних сил поднял подбородок и алеющей дырой выбитого глаза вперился куда-то позади Себастьяна. Взор, устремленный в иной мир. - Паскуда! Глаза как вода! Это ты?! - то, что осталось от лица скорчилось, будто присматриваясь. Священник спешно оглянулся: коридор был пуст. - Я знал, что ты явишься... Ты клялся… меня… прикончить... С последним произнесенные звуком тело его обмякло, а голова безвольно завалилась на грудь. Себастьян боялся проверять, жив ли Герман, поэтому не в силах побороть страх просто дождался, когда ноги того дрогнут, а из-под зада вытечет зловонная жижа.

***

С первыми лучами рассвета тело Германа бросили в костер инквизиции, будто простое полено, молча, без отпеваний. Себастьян молился одними губами и дрожал от страха до тех пор, пока языки пламени не обнажили кости покойника. Теперь точно все. Он обернулся. Поодаль стоял гвардеец в серебряно-голубой форме Монетной стражи и внимательно смотрел, как тело Германа превращается в пепел. Его глаза были как вода.