Катарсис

      Эдди заболел. А болеть он, между прочим, ненавидел. Все, конечно, ненавидели, но Эдди не думал, что у этих «всех» был кто-то вроде его мамы. Кто-то, готовый положить своего ребёнка в больницу под облучение, стоило температуре его тела подняться выше стандартных 36,6 градусов. Сейчас, конечно, все было по-другому, ведь теперь мама предпочитала делать вид, что Эдди не существовало, что облегчало ему жизнь, в той же мере, в какой значительно ухудшало. Эдди не обижался, и не закатывал истерик, потому что не был так воспитан. Так могла поступить Стефани, но у неё с мамой в отношениях лёд был чуть тоньше.       Эдди даже не знал, когда именно подхватил простуду, но результат на лицо: насморк, кашель, головная боль и прочие прелести гриппа. У него грипп всегда проходил достаточно легко и насиловал организм дня три максимум, а потом исчезал, словно его и не было. У Эдди был выносливый иммунитет, так многие врачи говорили, но мама почему-то им не верила и продолжала закармливать сына историями о том, что он нежный и хрупкий мальчик. С их последствиями он не мог справиться до сих пор, но, конечно же, не имел права ничем ей упрекать. Это ведь была «забота», по маминым словам. Эдди не очень много знал о родительской заботе, но сомневался, что она должна быть именно такой. Хотя от маминой чрезмерной опеки был один плюс, который Эдди не мог отрицать: он мог лечиться самостоятельно. Названия всех необходимых лекарств были как будто выбиты на подкорке мозга ещё с лет двенадцати. Он мог бы перечислить их с такой лёгкостью, с какой подростки его возраста перечисляли названия алкогольных напитков. Вот и сейчас это умение пригодилось: Стефани с мамой уехали на день открытых дверей в университет, в который его сестра планировала поступать, и оставили Эдди одного. И не то чтобы он жаловался: в распоряжении на целые сутки был весь дом, и он мог хоть вечеринку устроить, если бы захотел (а он не хотел), но какой в этом был смысл, если у него едва сил хватало, чтобы пройтись до туалета, не то, что приглашать кого-то? Впрочем, приглашать не пришлось. Тозиер пришёл сам, хоть его никто и не звал. Когда Эдди увидел его на пороге, как всегда, жизнерадостного и с книгой по геометрии под мышкой, он с ужасом осознал, что забыл предупредить об отмене сегодняшнего занятия. Будет ли чересчур грубо закрыть дверь прямо перед его носом и спрятаться в своей комнате, делая вид, что дома никого нет? Эдди знал, что даже для него это было бы слишком, и решил, что должен поступить, как взрослый человек. То есть выгнать Тозиера так быстро, как только сможет. — Я заболел, — сообщил он, словно это и так не было ясно. — Ага, это я вижу, — Тозиер одарил Эдди любопытным взглядом от макушки до ступней. Эдди показалось, будто его только что облапали. Это должно было быть отвратительно, но не было. Что за дерьмо.       Он чуть сместился влево, чтобы сделать дверной проем уже, и выразительно поднял брови, смотря на Тозиера одним из своих фирменных злобных взглядов. От таких обычные люди шарахались, но назвать Тозиера обычным язык у Эдди не поворачивался, так что было вполне ожидаемо, тот даже не моргнул. — Тогда почему ты ещё здесь? — Уже выгоняешь меня, Эдс? А как же пригласить на чай? — Тозиер поставил ногу между дверью и проемом, не позволяя Эдди закрыть дверь. — Чай закончился. — Тогда на кофе.       Эдди глубоко вздохнул, мысленно считая до десяти. У него и так с самого утра голову будто стабильно долбили молотком, а из носа текло, как из крана, так ещё и Тозиер решил испытать его далеко не вечное, даже в хорошие дни, терпение. — Стефани нет, — сказал он, надеясь, что в этот раз аргумент будет более убедительным и Тозиер точно уйдёт. Зачем ещё ему оставаться, если занятия не будет, а его девушки не было дома? Не будет же он серьёзно чаи гонять с Эдди? Хотя с него сталось бы. Может, ему хотелось развлечься? А раздражительность Эдди всегда его забавляла, это Эдди знал. В таком случае, понятно, почему он никак не желал уходить. — Я знаю. Это она попросила меня проследить, чтобы ты не захлебнулся собственными соплями.       Эдди растерянно моргнул. Стефани не стала бы просить кого-то из своих парней присмотреть за Эдди. Он это точно знал. С другой стороны, Тозиер был её постоянным бойфрендом, в отличие от предыдущих, а к Эдди она всегда относилась, как к ребёнку, даже несмотря на то, что ему было уже почти семнадцать. — Я скажу ей, что ты заходил, — успокоил Эдди. Тозиер помотал головой. — Так не пойдёт, Эдс. А если ты умрешь от высокой температуры, как мне жить потом? Вдруг ты будешь являться мне в кошмарах, мечтая отомстить?       Эдди хотел было сказать, что после смерти сниться кому-то вроде Тозиера он бы стал только за миллион долларов, и то это был достаточно спорный вопрос, если учесть, что мёртвым деньги не нужны, но вместо этого только глубоко вздохнул, в очередной раз посчитал до десяти и, в конце концов, открыл для Тозиера дверь, решив, что тот все равно не отстал бы. Эдди знал его достаточно хорошо для того, чтобы это понять.

***

      Тозиер был официально самым непредсказуемым человеком, которого Эдди приходилось знать, а он ведь рос со Стефани! Он-то думал, что парень не отличит нужных таблеток от слабительных, но названия противовирусных препаратов он знал едва ли не лучше самого Эдди. Переступив порог дома, он тут же приказал Эдди идти в свою комнату и отлёживаться, иначе отнесет его сам. Эдди, конечно, поспорил с ним (чтобы не расслаблялся!), но, в конце концов, сдался, потому что мысли о кровати преследовали его все время, пока они с Тозиером говорили.       Так что Эдди отлеживался в кровати, то проваливаясь в сон, то резко просыпаясь, а мысли, странные и будто пьяные, если мысли могут быть пьяными, конечно, лениво плавали в сознании. Тозиер был на кухне: в затуманенный мозг Эдди проникал грохот посуды. Ему стоило бы забеспокоиться о том, что придурковатый парень его сестры делал на их кухне, но таблетки, которые ему чуть ли не насильно впихнули в рот, продолжали действовать, превращая его в овощ. Из-за этого собственные мысли контролировать было сложнее, и Эдди то и дело вспоминал о дне рождения Стефани, а точнее о чёрных глазах Тозиера, запахе водки, который тогда ударял в нос и о сонном «жаль, что ты не дал себя поцеловать». Раньше он не позволял себе об этом думать, потому что это: а) вселяло ложную надежду, которую он испытывать не имел права, и б) пробуждало чувство вины, которое он испытывать должен был, но которое испытывать ему не нравилось. Сейчас же образ того, что произошло в ту ночь, не пробуждал никаких эмоций: ни знакомой вины, ни странного трепета внизу живота при мысли о том, что могло случиться, не помешай он Тозиеру. Бесчувственность ощущалась лучше, чем Эдди себе представлял. В груди непривычная, звенящая пустота, будто эмоции оттуда выкачали и никакого чувства вины, которое постоянно его преследовало. Эдди чувствовал себя отлично (если не брать во внимание сильный кашель и раскалывающуюся на части голову, конечно). Он отдалённо подумал, что надо бы уточнить у Тозиера название таблеток. Может, стоит принимать их почаще. С такими мыслями он и провалился в сон: только понял, что стало вдруг легко и спокойно, ещё больше, чем было, а дыхание замедлилось. Ресницы трепетали до тех пор, пока Эдди наконец не дал глазам закрыться.

***

      Когда он проснулся, солнце поднялось намного выше, и теперь надоедливо светило прямо в глаза. Он в который раз проклял дурацкие шторы, которые постоянно забывал закрыть, и приподнялся, оглядывая помещение. Эдди никак не мог вспомнить, как оказался в кровати. Помнил, что кто-то стучал в дверь, кажется, Тозиер, а потом…что? Эдди потёр переносицу: голова вновь начала болеть, напоминая о ещё не прошедшей простуде. Хотя чувствовал он себя гораздо лучше, чем несколько часов назад, болезнь все равно давала о себе знать. Эдди хотел подняться (точнее, собирался с силами, потому что даже моргание забирало много энергии), но не успел даже выпутаться из одеяла, как, легко приоткрыв дверь, в комнату вошёл не кто иной, как Тозиер. В руках он держал поднос с тарелкой, над которой поднимался пар. Эдди молча наблюдал за ним, не понимая, почему это парень его сестры находится у него дома, когда этой же сестры дома нет, да ещё и готовит Эдди бульон (а в тарелке был именно бульон). Он аккуратно поставил поднос на тумбу рядом с кроватью и только потом обратил внимание на Эдди, который по-прежнему не понимал, что происходит. — Доброе утро, принцесса, — поздоровался Тозиер, садясь на кровать. Он приветливо улыбался и чуть ли не лучился радостью. Эдди же смотрел на него, потерянно моргая. — Что ты здесь делаешь? — Прохрипел он, потому что горло все ещё саднило.       Тозиер оскорбленно приложил ладонь к груди, его и без того большие глаза увеличились, напоминая два блюдца. Он был в очках, что Эдди обрадовало, потому что тозиеровские глаза без защиты в совокупности с улыбкой делали какие-то очень, очень, странные штуки с его сердцем. — Ты не помнишь, как мы увлекательно проводили время вместе? Я глубоко оскорблен, спагетти!       Эдди хотел было ответить, но не смог из-за очередного приступа чихов. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Тозиер, подсаживаясь ближе. —Цвету и пахну, — пробормотал Эдди, вытирая нос салфеткой.       Тозиер потянул руку и холодной ладонью прикоснулся к чужому лбу. Эдди рефлекторно поддался на встречу, прежде чем смог себя остановить: лоб горел, а рука Тозиера была приятно холодной. — Да ты горишь, — пробормотал парень, не убирая ладонь. Он легко провел ей по чужому лицу, задевая горящую кожу, и Эдди едва удержался от стона, настолько приятно было чувствовать холодную кожу на своей горячей. Напоследок тозиеровская ладонь спустилась к эддиным губам, не задевая их, а просто проводя рядом пальцами, и только тогда исчезла. Тозиер смотрел Эдди прямо в глаза с видом, будто ничего странного только что не произошло. — Ты бы поел, — кивнул он на тарелку, — я, между прочим, старался.       Эдди откинул одеяло: голые ноги в одних шортах сразу же обдало холодом. Он продвинул к себе поднос, радуясь, что красноватость щёк можно свалить на болезнь и это не вызовет у Тозиера подозрений. Эдди опасливо покосился на ложку с супом: выглядело съедобно, но есть ему не хотелось. Он редко ел что-то приготовленное не мамой или Стефани. Эдди хотел спросить у Тозиера мыл ли тот руки, прежде, чем готовить, и не попадали ли в тарелку его волосы, но было слишком стыдно. Он знал, что чрезмерная обеспокоенность чистотой станет только очередным поводом для шуточек, а этого Эдди хотелось в последнюю очередь, так что, он продолжал разглядывать ложку, пытаясь не представлять сколько же там могло быть бактерий. — Боишься, что я туда плюнул? — весело спросил Тозиер. — Просто аппетита нет. — Тебе надо поесть, Эдс. Не заставляй кормить тебя с ложечки. Я ведь могу, — пригрозил он наигранно строгим голосом. Эдди решил, что такое унижение не будет стоить никаких его загонов, и заставил себя съесть несколько ложек, перед этим внимательно осмотрев жидкость на предмет чужих волос. Тозиер тем временем принёс ему чай и очередную, в этот раз продолговатую, таблетку. — Зачем это? — Это от простуды, Эдс. Я не собираюсь тебя травить, слово скаута. Как я могу убить кого-то настолько милого?       Эдди чуть не подавился супом, успев во время сглотнуть. Он уставился в тарелку, не поднимая взгляд на парня, потому что знал — его лицо вновь покраснело. — Заткнись, — наконец пробормотал он, чтобы Тозиер не понял, что смутил его.       Суп он доесть не смог, но чай выпил, запив им горькую таблетку. Откинувшись на кровати, и вновь накинув одеяло (теперь ему уже было холодно), Эдди посмотрел на Тозиера, который продолжал сидеть на том же месте. Он так же любопытно смотрел на Эдди в ответ, склонив голову набок. Его кудри, как всегда, напоминали неудачно приготовленную вермишель, а уголки губ дергались, словно он пытался сдержать улыбку.  — Чего пялишься? — А это разве запрещено?       Эдди хотел было съязвить: мол, да, запрещено, выколи себе глаза, Тозиер, но вместо этого спросил: — Зачем ты это делаешь? — Что «это»? — Возишься со мной. — Может, у меня фетиш на сопли?       Эдди скривился, поняв, что дожидаться от Тозиера нормального ответа не стоило. Он сомневался, что Тозиер делал все это только из-за просьбы Стефани, но другого оправдания найти не мог. Может, она ему что-то обещала за возню с больным младшим братом? Вот это, решил Эдди, уже было более похоже на правду.       Тозиер тем временем взял ноутбук с рабочего стола, затем подошёл к кровати и лёг рядом. Эдди даже сказать ничего не смог: язык будто отняло. Тозиер открыл крышку и хмыкнул, увидев, что пароля на ноуте нет. — Ты такой доверчивый, это очаровательно, — прокомментировал он, — не боишься, что мамуля найдёт папку с порно? — У меня нет порно, — ощетинился он, вместо того, чтобы спросить какого чёрта Тозиер вытворял. — Да ладно, Эдс, я же свой. Мне можешь рассказать. Смотришь с девочками? Мальчиками? — Тозиер ухмылялся и Эдди больше обычного захотелось его придушить. А что, подушка была рядом, свидетелей не было, это был подходящий момент. — Что ты сейчас делаешь, Тозиер? — Наконец спросил он. — Собираюсь смотреть фильм. Не подскажешь, какой? А то я что-то теряюсь. — Здесь?! — Ну да, — буднично ответил Тозиер, словно вот так вдруг ложиться в кровать к брату своей девушки было нормально, — вдруг что-то случится с тобой, а меня рядом не будет? Твоя сестра меня убьёт.       Эдди сомневался, что Стефани была способна убить даже муху, не то что своего горячо-любимого парня, но решил промолчать. Отодвинувшись от Тозиера как можно дальше, и для верности положив между ними подушку (Тозиер только хохотнул, когда Эдди возмущённо толкнул его, чтобы разместить её), он покосился на экран ноутбука, где Тозиер искал фильм. В конце концов, он остановился на Форресте Гампе, которого пересматривал уже не первый раз, как Эдди понял. Он комментировал почти каждый момент и точь-в-точь повторял реплики героев, прежде чем они их говорили. Когда от начала фильма прошёл примерно час Эдди почувствовал, что опять засыпает. Он пытался держаться, потому что спать в одной кровати с Тозиером, пусть даже тот был в сознании, казалось странным и неправильным, но веки слипались, а открывать их было все сложнее с каждым разом. В конце концов он сдался, и задремал, сам того не заметив. Голова упала на что-то твёрдое и угловатое, судя по всему, тозиеровское плечо, но Эдди слишком хотел спать и слишком устал, чтобы отодвигаться. Ему показалось, будто лба коснулись чужие холодные губы, но Эдди решил, что это было всего лишь частью сна.

***

      Эдди проснулся от чувства невыносимой жары: со всех сторон его будто окружало плотное одеяло. Он открыл глаза и понял, что не мог пошевелиться, будто на нем что-то лежало. Эдди не ошибся: рядом и правда лежали. Никто другой, как Тозиер, дыхание которого свистело рядом с ухом Эдди. Одна тозиеровская рука неудобно разместилась под шеей Эдди, вторая на талии, а правая нога была закинута сверху. Подушки между ними уже не было, она, как понял Эдди, валялась где-то на полу. Он попытался выпутаться из чужих объятий, но стоило попытаться сбросить чужую ногу, как парень тут же застонал и прижал Эдди к себе крепче. Он обречённо уставился в стену напротив. Если все так продолжится у него определённо появится проблема ниже пояса, которую уже сейчас было сложно контролировать из-за чужой близости.       Лежать так было… приятно. Эдди с шести лет спал один, без Стефани, потому что однажды заявил, что уже взрослый, а значит, мог спать без старшей сестры. Он даже не осознавал, как скучал по ощущению, когда чье-то тёплое тело лежит рядом, а руки крепко обнимают, вселяя ощущение безопасности. Вот только лежание в одной кровати с Тозиером, который вот так прижимался к Эдди, не должно было быть приятным, но, тем не менее, было. Эдди продолжал лежать больше не шевелясь, потому что боялся, что любое лишнее движение потревожит спящего парня, и тогда исходящее от него тепло исчезнет, как и чувство защищённости и ещё одно, непонятное такое чувство, которое Эдди сейчас ощущал. Он, наверное, впервые с тех пор, как все это началось, позавидовал Стефани. Хорошо, должно быть, вот так просыпаться в объятьях человека, которого любишь и который любит тебя. Во рту отчего-то стало горько, словно от той таблетки, которую Эдди пил недавно. Всё правильно. Стефани имела право вот так просыпаться с Тозиером вместе, целовать его по утрам, несмотря на несвежее дыхание, и делать всё то, чем обычно занимаются влюбленные, а Эдди… он такого права не имел. Так что решительно толкнул Тозиера локтем куда-то в мягкий бок. Тот зашевелился, пробормотал что-то и потерся носом об эддину щеку. Эдди толкнул ещё раз, для верности, и сказал, достаточно громко, чтобы разбудить: — Отпусти меня, Тозиер!       Тозиер, впрочем, отпускать не спешил. Казалось, спросонья он соображал ещё хуже обычного, но хватка на теле Эдди ослабла, так что он сам проворно выпутался из чужих крепких объятий. Тозиер сел на кровати, потерянно смотря на Эдди. На одной щеке у него отпечатался след от подушки, а волосы торчали больше обычного и выглядел он, Эдди признавал, донельзя очаровательно. Чего нельзя было сказать о самом Эдди, который, наверняка, выглядел так, будто пережил атомную войну. — Какого чёрта ты вообще трогал меня?! — возмутился он, надеясь, что звучал достаточно убедительно. Тозиер его актёрским талантом не восхитился. Он все ещё был сонным и, судя по всему, не понимал кто он, и где находился. Классическое состояние после дневного сна. — Я просто уснул, — наконец пробормотал он, потирая заспанные глаза, — не думай, будто я специально полез к тебе обниматься. — Я и не думал! — Вот и не думай. —Вот и не думаю!       Тозиер промолчал, решив закончить их несомненно содержательный диалог, и поднялся с кровати, потягиваясь. Его футболка задралась и Эдди увидел полоску бледной кожи с дорожкой волос, уходящей куда-то под пояс джинсов. Он сглотнул, тут же отводя взгляд. Простынь вдруг стала очень интересной. Всегда ли она была такой белой? — Я пойду делать кофе. Ты будешь?       Эдди даже не мог возмутиться тому, как по-хозяйски вел себя Тозиер: щеки всё ещё горели и поднять глаза на него казалось нереальным. Эдди уже знал, что его сны теперь определённо пополнятся несколькими интересными эпизодами. Он удержался от обречённого стона только потому что Тозиер все ещё был в комнате.

***

      Эдди пялился в свою чашку с кофе, наблюдая как лопались небольшие пузыри воздуха, и думал о том, как же Тозиер утомлял. Несколько часов провести вместе с ним, без кого-то постороннего, было тяжело. Хотя сейчас тот и сидел напротив Эдди не разговаривая, сжимая в руках чашку с кофе, даже знание того, что он здесь, не давало Эдди расслабиться. То, что произошло буквально десять минут назад тоже не помогало убавить неловкость между ними. Эдди, наверное, впервые пожелал, чтобы Тозиер отпустил какую-нибудь шутку, но он, как на зло, молчал. Видимо, после дневного сна он всегда был таким раздражительным. Впрочем, его настроение быстро поменялось, стоило входной двери открыться. — Шухер, медвежонок Эдди, мы дома! — весело прокричала Стефани с прихожей. Они с Тозиером переглянулись, словно два преступника пойманные с поличным. Эдди даже встать не успел, как на кухню влетела радостная Стефани, энергия из которой буквально лилась, хотя она и провела весь день в дороге. — Ричи, что ты здесь делаешь? — её голос, как показалось Эдди, звучал удивлённо. Наверное, не ожидала, что её парень задержится у них так долго, нянчась с заболевшим братом. Эдди и сам этого не ожидал. — Я тоже рад тебя видеть, — улыбнулся Тозиер. Эдди заметил, как просветлело его лицо. Он поймал себя на мысли о том, что хотел бы быть причиной такой перемены, и тут же поспешил её отогнать. Думать о таком ему не следовало. Следовало уйти и дать Стефани побыть со своим парнем, с которым они не долго не виделись, но Эдди не смог встать с места. Слабость из-за простуды, решил он. То, что он чувствовал себя хорошо ещё с самого пробуждения, Эдди во внимание не брал. — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась Стефани, лохматя Эдди волосы. Он отмахнулся от её руки. — Нормально, — ответил Эдди, краем глаза наблюдая за Тозиером. Тот поднялся с места, видимо, собираясь уходить. Эдди не понимал, почему это вдруг его расстроило. Он отвернулся и опустил взгляд в кофе, когда парень подошел к Стефани, чтобы попрощаться. — Может, останешься? «Господи, только не это. Пожалуйста, уйди» — взмолился Эдди. Терпеть общество Тозиера ещё несколько часов кряду, особенно, когда Эдди так странно и непривычно себя чувствовал, он просто не мог, а уйти ночевать к Беверли было невозможно — она уехала к тёте в Портленд. — Ага, чтобы твоя мамаша меня прокляла? Нет уж, спасибо, — хохотнул Тозиер. Эдди облегченно выдохнул. Не видеть Тозиера ближайшие несколько дней казалось отличной перспективой. Ему о многом предстояло подумать. Особенно после сегодняшнего дня. — Бывай, Эдс, — попрощался с ним Тозиер. — Не называй меня так! — Успел сказать Эдди ему в спину, прежде чем парень вышел из комнаты. Наблюдая за его отдаляющейся спиной, Эдди вдруг понял, что не поблагодарил его, хотя знал, что стоило бы.        Он сидел, кусая губы, и никак не мог определиться, стоило ли догонять Тозиера и сказать хотя-бы элементарное "спасибо" за так называемую заботу. В конце концов, Эдди решил— хватит быть таким мнительным. Иногда лучше делать, а только потом думать. Он вскочил с места, обогнув удивленную Стефани, и, скользя носками по паркету, помчался в прихожую так быстро, как мог, чтобы не дать себе передумать. Тозиер как раз завязывал шнурки (своим странным способом. Они у него всегда были завязаны необычно, Эдди сразу заметил), когда Эдди затормозил рядом. Тозиер выровнялся, смотря на него с удивлением. Он хотел спросить о многом: почему Тозиер возился с ним, обещала ли ему что-то Стефани за это, почему он вел себя так странно, помнил ли о том, что чуть не произошло на вечеринке, но вместо этого всего лишь выдохнул тихое: — Спасибо.       Он не стал уточнять за что. Тозиер и так все понимал. Он смотрел на Эдди некоторое время, а потом улыбнулся. Не так как обычно, а всего лишь приподняв уголки губ. — Не за что, Эдс.       Он отсалютовал Эдди двумя пальцами и вышел за дверь. Эдди так и стоял, не в силах сдвинуться с места, и почему-то улыбался.