Катя пыталась одолеть октябрь

— О чем ты мечтаешь? Юсуф хмыкнул на этот вопрос, почесал нос. Фахим любил глупые разговоры после занятий любовью, и это всегда немного раздражало. — О чем мечтать капитану дворцовой стражи? О мятеже, который он может подавить и прославиться? Ты же знаешь, я даже не могу завести семью, пока не закончу службу. — Но ты хотел бы, — тихо сказал Фахим, будто они обсуждали какой-то секрет. Юсуф бросил на него недовольный взгляд, и Фахим в ответ ущипнул его за бок где-то под покрывалом. — Прекрати, — отмахнулся Юсуф, устало вздохнув. — Ты же знаешь, у меня нет времени на всю эту чепуху. — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы тебе было, к чему стремиться. — Не надо, Фахим. Мне живется проще, зная, что я ничего не могу иметь. Когда все рухнуло в один миг, который он так и не смог отследить в череде безумных дней, пиратка по имени Эхис смотрела на него с такой же жалостью, как смотрел и Фахим. Юсуф спас ее когда-то давно от виселицы, чуть не подставив самого себя, и она была у него в вечных должницах. Юсуф делал много вещей, за которые его стоило казнить, но всегда выходил сухим из воды. Его удача заканчивалась с каждым днем в столице, в самом сердце которой поселились враги. — Почему ты не уедешь тоже? — спросила Эхис, глядя на него из темного угла кальянной. Ее черные волосы, сплетенные во множество косиц, почти сливались со стеной позади нее. Юсуф облизал сухие, обкусанные до корочек губы. — Еще есть люди, которым я могу помочь. У меня будет пара месяцев, пока султан не найдет нового человека на мое место, — ответил он, сглотнув горькую слюну. Он не спал вторую ночь, боясь незваных гостей, и соображал так туго, что темнокожая пиратка перед ним расплывалась в одно пятно. Только золотые серьги в ушах сверкали в свете масляной лампы. — Я пробуду в море все эти два месяца и не смогу помочь ни твоим людям, ни тебе самому, ты понимаешь это? — Я понимаю. Неужели ты думаешь, что я так просто дам себя убить? Эхис посмотрела на него так, будто не верила ни единому его слову, но сказала: — Да, ты живучий ублюдок, Юсуф. Фахим не плакал в ту ночь, когда они расставались навсегда, но был близок к этому. Сжимал плечи Юсуфа, уткнувшись носом ему под ухо, и говорил: — Не смей помирать, слышишь? Иначе я заберу тебя с собой сейчас же. О Всевышний, если бы я знал, что случится… Если бы я предвидел! Юсуф никогда не слышал, чтобы Фахим обращался к Богу, и от этого было еще больнее. — Не лезь больше в этот ужас, — сказал он Фахиму. — Найди себе дело, где никто не будет желать тебе смерти. Езжай в Эйдос или в Фелицию: там примут тебя с распростертыми объятиями. — Хватит беспокоиться о других, Юсуф. Побеспокойся о себе хоть однажды, умоляю тебя, — почти зарыдал Фахим. Юсуф чувствовал, как печаль затопляет его грудь, но не мог позволить себе, чтобы хоть капля ее отобразилась на его лице. Он не плакал и не вздыхал горестно, лишь сжимал спину Фахима крепкими руками и дышал горьким запахом полыни, исходившим от его одежды. Он знал, что его друг увозил с собой несколько настоек и один бутылек с ядом, и больше всего на свете желал, чтобы тому не довелось его испить. Он не помнит, что сказал ему напоследок. Наверняка какую-то чушь, которая никогда не помогает. В ночь, когда он сам решил бежать, все пошло не по плану — о его побеге прознали. Вся цепочка действий, исполненная в мыслях не раз и не два, рушилась с каждой секундой. Юсуф бежал по темным улицам столицы, прижимая ладонь к ране, полученной после неудачной попытки увернуться от чужого кинжала, и клял все на свете. Эти узкие улочки, сточные канавы, на которых поскальзывались башмаки, людей, гнавшихся за ним в этот поздний час, и звон колоколов, надрывавшихся над крышами домов. Если ворота закроют, ему конец. — Быстрее, ну же! — заорали у него над ухом, когда он забежал в очередной переулок и, не рассчитав, врезался в горячий бок лошади. Две сильных руки подхватили его подмышки и помогли забраться на лошадиную спину. — Что ты устроил?! Ты же сказал, что все пройдет тихо! — За мной следили, — выдавил Юсуф из себя, согнувшись от нового приступа боли. Горячая кровь выталкивалась из раны размеренными толчками, и он принялся быстро снимать с себя промокшую от пота и крови рубашку. — Пошевеливайся! — Поехали, Эхис! — закричали справа, и Юсуф только сейчас заметил вторую наездницу, бледную как смерть в ярком свете луны. — Держись, идиот! Юсуф и правда чуть не упал, но успел крепко вцепиться одной рукой в бок Эхис, пока второй пытался затянуть узел на рубахе, помогая себе зубами. Со стороны это, должно быть, выглядело ужасно. Эхис яростно подгоняла лошадь, на резких поворотах их то и дело заносило, но с каждым таким поворотом они становились все ближе и ближе к нужным им воротам. Они были открыты, как и планировалось — стражу усыпили еще несколько часов назад, но погоня не отстала, наоборот, за их спинами уже слышался лай собак. У Юсуфа в ушах беспрерывно стучала кровь. Впереди уже виднелся берег моря, в лицо ударил соленый ветер, когда Юсуф спросил, собирая все свои оставшиеся силы: — Почему же ты все-таки вернулась? Эхис громко рассмеялась, запрокидывая голову. — Солнце, я слишком долго была несвободна, чтобы не желать подарить свободу другим! — Мы так и будем болтать или поторопимся?! — недовольно закричала ее подруга, скакавшая с ними бок о бок. Эхис что-то дерзко ответила ей, но Юсуф уже не услышал, провалившись в густую темноту. Вместе с последней мыслью в его голове пролетела горькая насмешка: так вот, чего тебе не хватало все это долгое время, Юсуф. Свободы.