8. Я проснусь двести лет спустя (Skyrim, м!Довакин, ж!Нереварин)
14 октября 2019 г. в 13:11
Прошло уже два месяца с того дня, как Тормунд победил Алдуина, но на Солстхейме никому не было до этого дела. Он, может быть, даже мог купить всю Воронью Скалу, будь у него желание, но почему-то он все равно помогал трактирщику раздать его фирменную суджамму на дегустацию. Просто Тормунд был очень добрым и славным малым (Эйла говорила, что наивным) и никогда не мог пройти мимо нуждающихся. Деньги тут совсем не были замешаны.
— Ух ты, какой крепыш, — присвистнула одна из посетительниц «Пьяного нетча», рыжая данмерка в богатой темно-синей мантии, стоило Тормунду только подойти к ней и поздороваться.
Тормунд кашлянул, смутившись, и глупо заулыбался. Крепышом он стал совсем недавно, благодаря Соратникам, и все еще немного стеснялся. Все-таки он был лекарем, а не воином, и не хотел, чтобы его внешний вид приводил людей в заблуждение относительно его определенно мирных намерений.
— Гелдис Садри тут изобрел новый рецепт суджаммы и предлагает попробовать бутылочку совершенно бесплатно.
— О, здорово, — улыбнулась данмерка и, выхватив из его рук бутылку, указала на место рядом с собой. — Присаживайся. Я уже успела попробовать эту его суджамму, так что поделюсь с тобой.
— Ну, только если недолго, — заскромничал Тормунд, присаживаясь за столик. Ему все-таки надо было раздать еще девять бутылок.
— Ты, видно, не местный, — заговорила данмерка и дунула в одну из кружек на столе, чтобы очистить ее от пыли. Удостоверившись, что посуда более-менее чистая, женщина налила туда суджамму и пододвинула кружку к Тормунду. Сама она принялась пить из горла.
— Вы, наверное, тоже, — ответил Тормунд, разглядывая дорогие кольца на тонких пальцах данмерки. На золотых ободках сверкали сапфиры и рубины, а от магии, исходящей от всей одежды женщины, вставали волоски на руках. В Вороньей Скале не было настолько богатых людей и меров, даже среди Морвейнов.
— Ага, двести лет здесь не была. Буквально! — воскликнула данмерка, оторвавшись от горла бутылки. Немного суджаммы пролилось на подбородок, и женщина, нисколько не стесняясь, вытерла алкоголь рукавом мантии. — Такая дырища стала — не то чтобы раньше было лучше, но хотя бы не было столько мерзких редоранцев. Какие они все чванливые, о Азура. Да ты пей-пей.
Тормунд послушался и отпил немного суджаммы из кружки. Данмерский алкоголь ему не доводилось пробовать прежде, поэтому поначалу он чуть скривился от крепости и вкуса напитка.
Данмерка рассмеялась.
— Вот у меня такая же реакция была, парень! Азура, как же давно это было, словно и не со мной. Я-то ведь родом из Сиродила, а как на Вварденфелле впервые оказалась, чуть не померла от их еды и пойла.
— Так вы были там еще до Красного года?
— Точно. Хорошо сохранилась? — усмехнулась данмерка, демонстративно выпрямившись и расправив складки на мантии.
На ее лице были морщины, но не такие, чтобы дать ей больше двухсот лет. Впрочем, Тормунд ничего не смыслил в старении эльфов. Пусть и сам родился в Сиродиле, где навидался всякого.
— Ага, — кивнул он, спрятав смущение за очередным глотком суджаммы.
В Скайриме он тоже видел многое, но, похоже, на Солстхейме его открытия продолжатся.
— Такое ощущение, что я все проспала. Очень много всего поменялось за эти двести лет, — продолжила данмерка.
— А где вы были во время Красного года?
Данмерка облизнула губы, накрашенные алой помадой, и посмотрела куда-то в угол комнаты.
— Далеко, милый. Даже не поверишь, если скажу. Но самое главное, что я снова здесь, и готова развлекаться.
Она тонко улыбнулась, вновь глядя ему в глаза. Тормунд непроизвольно икнул, то ли от суджаммы, то ли от нервов.
— И чем планируете заняться?
— Слышала, драконы вернулись. Вот, думаю, забегу к своему ворчуну Нелоту, а дальше махну в Скайрим. Там еще остались живые драконы-то, или Довакин всех поубивал?
Тормунд рассмеялся.
— Ой, нет, не успел. Но я вам не советую на них охотиться без разбору — среди них много разумных ребят. Они, вроде как, пытаются исправиться.
Данмерка хитро прищурилась, улыбаясь.
— А вот это уже интересно. Знаешь, милый, ради таких изменений в мире, может, и стоило поспать сотню-другую лет.