Катя пыталась одолеть октябрь

Король Готфри был старше Агнес на три года, но ей казалось, что на все десять. Он был приятен — приятнее многих северных мужчин, но в головах у них обоих была слишком разная труха, чтобы понять друг друга. Им удалось поговорить три раза, прежде чем он уехал на войну, сражаться на стороне ее брата. Но Агнес уже все поняла. Она была проницательнее многих. — Что будет, если он там погибнет? — спросила она Титу в одну из долгих ночей, когда они обе выбирались из покоев и шли на крепостную стену глядеть на звезды и пить вино. После таких вылазок всегда спалось сладко-сладко. — Вы станете женой его брата, — пожала плечами Тита. — Точно, — кивнула Агнес и запрокинула голову. С неба сорвалась звезда, одна из многих, падающих в это время года. — Как старые игрушки отдают младшим. — Ух, какое страшное сравнение, — съежилась Тита и для храбрости отпила еще кислого вина из кубка. Ночь была теплая и безветренная. Стражник, раз в десять минут прохаживающийся мимо них по стене, старался не коситься, но выходило плохо. Они приглашали его пару раз присоединиться, но парень каждый раз пугался и отнекивался. В Хенланде люди были такие же скучные, как и в Грофстайне. — Я думаю, я смогу его полюбить, — сказала Агнес, не отрываясь от разглядывания неба, такого глубокого, что в него было страшно провалиться. — Когда он вернется осенью, мы поженимся. Тита смотрела только на нее. Ей были неинтересны звезды. — Вы не боитесь? Агнес улыбнулась. — Я больше не ребенок, запертый в четырех стенах. Я разучилась бояться. Тита вздохнула, ничего не ответив. Агнес любила ее за это. Тита никогда не просила от нее ничего, что она не могла ей дать. — Когда мы с Фридрихом были детьми, то часто играли в одну игру. — В какую? — Это было что-то вроде пряток. Только прятались мы вдвоем ото всех. И ждали, когда нас начнут искать. Но каждый раз мы уставали прятаться прежде, чем хоть кто-нибудь спохватывался. Она не договорила, почувствовав, как в горле застрял липкий комок. Звездное небо над ее головой двигалось, расширяясь и сужаясь, словно огромная грудь древнего гиганта поднималась и опадала при могучем дыхании. Слезы затуманили ее взгляд, вынудив видеть всякие глупости. Это всё вино. — Правда в том, Тита, — сказала Агнес, прерывисто вздохнув, — что всем было плевать. Нас стали бы искать слуги, испугавшиеся за сохранность своей головы, но не наши отец и мать. Отец не справлялся о нас ни разу; мать охладела, стоило нам перестать быть младенцами. Она смотрела на меня, как на пустое место, когда я рассказывала ей о мертвецах; она смотрела на меня как на лгунью, когда я пыталась — я пыталась — рассказать ей о Вильгельме. Им всегда было плевать. Маленькая ладонь Титы легла на ее предплечье, огладила нежно. — Это все в прошлом. — Да, — горько усмехнулась Агнес и вытерла рукавом платья потекший нос. — Теперь мы с Фридрихом остались одни друг у друга, а я не знаю даже, жив ли он сейчас. — Давайте напишем письмо Барону, — предложила Тита мягко. Она могла забыть о своей язвительности, когда это было нужно. Это Агнес любила в ней тоже. — Уж он-то все знает о том, как дела у короля. Агнес облегченно засмеялась сквозь слезы, растеряв всю желчь. — Да, Тита. Точно. Мы обязательно ему напишем. Какая же ты все-таки умная! Тита смутилась и вновь отпила из кубка, чтобы только не сгореть со стыда. Звезды на далеком летнем небе подмигивали им, будто бы хотели поделиться своими секретами. Но Агнес давно уже не была ребенком, чтобы верить в их игры.