Медленно крошу тебя любовью

Нежнее нежного теперь мои касания Забрёл ты в мои воды, знаю точно, не случайно Когда-то обещала я, что будет сладко Теперь один справляйся с этой лихорадкой... ​Polnalyubvi – "Сирена"

За горизонтом просыпается солнце. Ранние утренние лучи разрезают своим ярким светом хмурый небосвод, доставая даже до самых отдалённых тёмных уголков огромной территории Мэнора; они будят спящих птиц на толстых ветках деревьев и мелких животных, что запрятались в свои норы в небольшом саду. С наступлением нового дня природа оживает, цветёт и благоухает, будучи полностью отдохнувшей под покровом благоговейной ночи. Дует освежающе-холодный утренний ветер, из-за чего Драко, вышедший в столь ранний час на террасу балкона, и весьма комфортабельно устроившийся в своём излюбленном кресле, нарочно делает глубокий вдох, обжигая горло и лёгкие колючим морозом, но тут же с удовольствием отмечает, что после небольшого дискомфорта приходит некоторая лёгкость в голове и ясность мыслей. Он смотрит прямо перед собой, через кованные перила, на выглядывающий из-за верхушек елей розовато-оранжевый большой солнечный диск, и про себя отмечает, что это хорошее утро. Хотя бы потому, что оно уже наступило. Ведь ещё совсем недавно он по-настоящему боялся даже засыпать, не переставая думать о том, что однажды, смежив веки, может больше не проснуться. О таком, на самом деле, никогда не хотелось рассуждать. Но порой ночью, когда на поместье Малфоев ложилась тень, а Пожиратели Смерти устраивали очередную кровавую вакханалию, часами напролёт он только и делал, что прислушивался ко всем посторонним звукам, которые доносились из коридоров и нижних этажей, ожидая-опасаясь, что ещё немного и его, как самого бесполезного сторонника тёмных сил, выведут из комнаты и поставят на колени перед Тёмным Лордом, предавая нечестному суду. А может, всё же честному, ведь он совершил немало ошибок и до сих пор ждёт за них расплаты. Малфой, не отрывая глаз от горизонта, недовольно кривится, вспоминая самые тёмные моменты своей жизни, и неосознанно пальцами правой руки обводит чёрную отвратительную, заклеймившую его на вечность вперёд метку на левом предплечье, с раздражением размышляя над тем, что ничто не сможет стереть её с бледных рук. Он точно знает. Не раз пытался. Переводит взгляд на своё клеймо и бездумно с силой надавливает на основание тёмного черепа, размышляя о том, что, в попытке от него избавиться, был бы не против срезать с себя очернённую плоть. Кожа под грозными пальцами покрывается мелкой краснотой, точечно бледнеет, а после наливается синим оттенком, предупреждая, что ещё немного и на этом месте будет красоваться не менее отвратительный синяк. Однако, такой преднамеренной неосторожности не дают случиться тонкие маленькие пальчики, которые перехватывают его ладонь и без особого усердия отводят в сторону. Драко, как умеет, несмело улыбается, ощущая, как сзади к спинке кресла прижимается хрупкая девичья фигурка, на левое плечо ложится острый подбородок, а шею обнимает худенькая ручка. Она стоит, склонившись рядом с ним, мелко подрагивая, очевидно, выйдя за ним на балкон только в спальной одежде и ничего не накинув сверху. Девушка это явно любит: проверять на прочность своё здоровье и иммунитет. Невесомо, едва-едва соприкасаясь кожа к коже, она очерчивает контур метки, нежно её оглаживая, и тихо шепчет что-то себе под нос. Кажется, что-то о том, какой он непроходимый придурок. Малфой на это только больше ухмыляется, задавая весьма своевременный вопрос: — Почему ты так рано встала? От звука его хриплого и ещё не разговорившегося с утра пораньше голоса кареглазая отвлекается от созерцания метки, переводит взгляд ему глаза в глаза, ведь он неотрывно наблюдает за каждой её малейшей эмоцией, и разочарованно замечает: — Ты ушёл – без тебя стало неуютно и холодно. Тепло её голоса с кровотоком разливается по венам, наполняя каким-то до селе невиданным чувством блаженства, а детские капризные нотки – застревают искренними смешинками в самом горле, проявляясь на свет лишь ещё более радушной улыбкой. Такой простой, но в то же время несущий в себе столько смысла ответ. Приятно осознавать, что его маленькая сильная независимая гриффиндорка нуждается в таких, можно сказать, обыденных вещах, как он сам и его тепло. Молодой человек берёт свою нежданную спутницу за руку и притягивает ближе к себе, из-за чего ей приходится обойти кресло и, оседлав его колени, усесться прямо на него (благо кресло большое, и вмещаются они оба). — Я могу тебя согреть, — заговорщически сообщает он, руками обнимая тонкую талию и отмечая, что шатенка безусловно стремится заболеть, выйдя на улицу в одной лишь его рубашке, которую он на самом деле потерял уже давным-давно. Маленькая хитрая воришка, краешком губ усмехается Малфой, ведь волшебница так любит носить его одежду, что очень часто просто похищает у него все предметы гардероба. Но в то же время, так она выглядит чересчур маленькой и безотпорной, по-домашнему уютной, милой (пусть он и знает, что за этим хрупким видом скрывается огромная сила), что защищать её становится ещё более ощутимой физически-психологической потребностью, чем обычно. Гермиона тепло улыбается и, в отличие от его, улыбка её уверенная и, возможно, даже немного искушающая, целует его в самый краешек губ, томно протягивая: — Я думаю, я могу тебе это позволить. А слизеринцу большего и не надо, он целует её легко и ненавязчиво, касается родных мягких губ своими, проводит по ним языком, очерчивая каждую линию и впадинку, но не пытается протолкнуться дальше и властно захватить её всю. Потому что впервые именно с ней он хочет быть нежным, хочет быть аккуратным, хочет показать всю свою заботу, пусть и редкую, как Мерлиново пришествие, которую проявлял лишь к матери и верной подруге – Пэнси, и в ответ удовлетворённо ощущает, как девушка млеет от его ласк. Но она не остаётся в долгу (никогда, между прочим), её пальчики уже забрались под ворот расстёгнутой рубашки и невесомо вырисовывают на алебастровой коже ей одной понятные узоры, она целует его терпко и так щемяще тепло, что порой ему это нравится даже больше, чем их совместные ночи, исполненные кровью, страстью и безумием. Такие поцелуи греют душу, а не заставляют гореть тело, заживляют раны и дуют лечебной прохладой на рубцующиеся шрамы. И порой Малфою кажется, что он готов преклонить колени перед её властью над ним. Хотя... в конечном счёте именно это он и сделал. А в придачу положил на чашу весов ещё и душу. Что ещё он готов позволить этой девчонке? — Мне озвучить весь свой список желаний? — в тон его мыслям улыбается гриффиндорка, проходясь дорожкой влажных поцелуев от его ключицы, по основанию шеи и до подбородка, слегка покусывая. Драко, опьянённый её отнюдь не кроткими действиями, медленно отклоняется назад, на спинку кресла, и прикрывает в блаженстве веки. — Ты специально лезешь ко мне в голову? — упрекает её, но в голосе слышится открытая насмешка над собой. Уже практически привык к тому, что она без спроса подслушивает его мысли. — Ты громко думаешь, — с ленцой оправдывается она, зарываясь в его платиновые волосы и медленно пропускает их сквозь пальцы, при утреннем освещении сравнивая их с серебром, утекающим из её рук. «И это вся отговорка?» — беззлобно ворчит парень, но рот его остаётся закрытым. — «Больше ничего не смогла придумать, рыбёшка?» Ведьма с досадой покачивает головой, сцепив руки за его шеей и устроив локти на широких плечах. Прижимается своим лбом к его, расслаблено потираясь кончиками носов. Показательно куксится на его слова. Кривит недовольную гримаску, кисло протягивая: — Это прозвище уже давно устарело. Она принимает немного другую позу для сидения, устраивает голову у него на плече и всматривается вперёд, где за горизонтом ещё выше восходит уже позолоченное белое солнце. — Так и чего ты хочешь? — нечаянно вспоминает он и не забывает успеть задаться столь важным вопросом. Её мечты – Его приоритеты. Ведь он сделает всё, чтобы она была счастлива. Его гриффиндорка с минуту молчит, обдумывая, что она могла бы ответить и, вероятно, вспоминает все миллион подарков, которыми он осыпает её при любом удобном случае. Однажды она уже просила не заваливать её столь дорогим вниманием, на что получила полный оскорблённой невинности взгляд в ответ. Пришлось смириться с триллионом мелких, порой не совсем важных, как то же новое павлинье перо для письма, хотя где-то в шкафчике стола у неё лежит ещё парочка таких же, а порой и довольно увесистых, как те же древние богатые ожерелья, подарков. Купаться в роскоши она не привыкла, пусть её семья никогда не была обделена достатком, но на самом деле ей было в первую, и самую главную, очередь важно его присутствие рядом, сильное плечо, безотказно предлагающее свою могучую поддержку, и любовь, которой она упивалась день ото дня и которую дарила в ответ. О чём она ему нередко напоминала: — Достаточно того, что ты мной дышишь... Драко, словно ошпаренный, подскакивает в своей широкой кровати и с нескрываемым испугом в глазах таращится, окидывает истеричным взглядом всю комнату, в которой вчера засыпал и сегодня, слава Мерлину, проснулся в гордом одиночестве. Ищет хотя бы какой-то, даже мимолётный, намёк на присутствие здесь посторонних и, когда понимает, что в комнате так и не оказывается ничего и никого лишнего, обессиленно откидывается на многочисленные подушки. Устало зарывается пятёрней в ухоженные, но находящиеся в послесонном беспорядке, волосы и издаёт приглушённый злобный рык, понимая, что всё снова повторилось. Опять. Всё в очередной раз пошло по кругу. Ему снится Грейнджер. Грёбаная-Грязнокровка-гори-ты-в-синем-пламени-Грейнджер. И никакое сдерживающее зелье не помогает ему избавиться от этой пагубной ирреальности, в которой ему отчего-то так чертовски хорошо, но которая возмущает, раздражает, выбешивает до зубного скрежета и до сжатых в отрезвляющей боли ладоней. Он до сих пор не мог поверить, что Вейла, пробудившаяся в нём этим летом, на его совершеннолетие, избрала своей парой это несчастное чучело, ибо ничего, кроме кристально-чистой, лютой ненависти слизеринец к ней не испытывал. И даже из-за далеко не смешной шутки, очевидно, абсолютно-невозможно-слепошарой Госпожи-Судьбы, так просто-охренительно-лениво распоряжающейся его жизнью, он не собирался ничего менять. Уж лучше сразу пустить Убивающее проклятие прямо в голову. Тогда и мучиться не придётся. Однако, такой шаг был бы слишком лёгким и являлся скорее побегом, нежели решением проблемы (а Малфои, пусть они все и поголовно слизеринцы, не привыкли сбегать от них), а потому... Пусть катятся к ёбаным дракклам на прикормку. И Судьба, и патлатая заучка. — Господин! — с громким хлопком, потревожившим его далеко не весёлые мысли, возле кровати появляется домовой эльф, не забыв в самый пол поклониться своему властителю. — Чего тебе? — Не удостаивает прислугу и каплей внимания. — Хозяин сказал Вам спускаться к завтраку. Он и Хозяйка ожидают Вас в столовой через пять минут. — Очередной хлопок, и эльф исчезает из поля его зрения, больше не раздражая своим наивным присутствием. Слизеринец тяжело вздыхает, раздумывая, действительно ли нужно идти на завтрак с родителями. Стоит оно вообще того? Очередное лживое утро с множеством гадких планов и великосветских пафосных речей, от которых тошнит, как от одной из несусветно-глупой череды выдумок печально известных рыжих братцев. Очередные пустые разговоры, в которых невозможно расслабиться, потому что каждое слово имеет свой вес и однажды, так или иначе, будет использовано против него. Очередная попытка восстановить то, что потеряно. Изломано в дребезги. Стёрто в порошок. Семейная идиллия. Мертвая. Кому она осталась нужна в этом странном, новом проклятом мире? Уж точно не ему, Драко. Он был обессилен. Сломлен. Сражён. Посажен на чёртову цепь, как какая-то дворовая псина. Ни чувств, ни мнения, ни мыслей. Осталась только оболочка. Родителям этого хватает. А ему – плевать. Не отцу, что даже после разгромного проигрыша и множественные потери, всё пытается подгрести под себя всё волшебное общество. Добровольное участие в судебных процессах, охотная дача показаний против бывших соратников, баснословные благотворительные вложения на помощь их разрушенному государству. Все его мысли о политике да о давно утраченном имидже. Только матери и осталась нужна семья, которой больше не существует. А она просто боится это признать. Драко глубоко вздыхает, заторможено садясь на кровати. Новый день. И снова – бессмысленное течение жизни. Стоит потратить его с грёбаной пользой. Но для начала приготовить новую порцию ослабляющих зелий. Потому что теперь ему приходилось мириться со всеми фортелями, выкидонами и чудачествами, что иногда устраивала его не самая лучшая версия; приходилось регулярно принимать всякие успокаивающие, обессиливающие настойки, которые на время выводили Вейлу из строя, заглушали усиленные эмоции и чувства и которые не давали ему сорваться в пропасть под названием "Грейнджер". Кто бы мог подумать, Малфой и Грейнджер. Пожиратель Смерти, верный прислужник Тёмного Лорда, и Героиня Войны, умнейшая ведьма идущего столетия. Чистокровный и грязнокровка... Истории нелогичнее, курьёзнее и печальнее, наверное, и придумать-то нельзя. Слизеринец только злобно усмехается, по-новой прокручивая это всё в голове. Думать об этом с каждым разом только сложнее. И потому, снова пересилив себя, Драко встаёт с постели и снова обещает себе, что сегодня он просидит в домашней библиотеке ещё дольше (хотя он и без того проводит там целые сутки) и обязательно найдёт (пусть на самом деле и выбирать-то уже не из чего) хоть какую-то, даже самую мелкую зацепку, которая вскоре приведёт его к искренне-желанной цели. Он избавиться от этой отвратительной-неправильной-пагубной связи... Чего бы ему это ни стоило.