Жили-были...

POV Добрыня Домой возвращались поздно, когда на улице было совсем темно. Долго бродили по магазину. Данька, словно ребенок попавший в «Королевство Сладостей», все тянул в рот, пытался понюхать, попробовать. Это меня неимоверно злило, ведь приходилось забирать товары из загребущих рук. Те же, словно ковши экскаватора, сгребали все с полок под настойчивое с капризными нотками «хочу» и вновь наполняли корзинку. От такого шопинга вымотался не хуже, чем от двух часов физической нагрузки с Витязями в спортклубе «Богатырь» — ноги горели, в ушах шумело, словно весь день провел в аэродинамической трубе, и никакого желания не то что готовить, но и есть не наблюдалось. Аппетит пропал напрочь. И на вопрос Даньки «что есть будем?» я психанул:  — А ты, батенька, ещё не наелся? Последний час все в рот тянул, жевал прямо посреди торгового зала. Стыдобища! Вот, что сам приготовишь, то и ешь, а я спать хочу. Демонстративно откинул одеяло с кровати и, не раздеваясь, брякнулся в постель. Данька посмотрел на меня, улыбаясь, повязал фартушек, розовый в зеленый горох, важно прошествовал на кухню. А я лежал и ждал, что будет дальше. Но и через десять минут — будильник на стене отсчитал очередную пятиминутку — никто не кричал, «пожар», не звал на помощь. Не выдержав неизвестности (мало ли что он там учудил, может утоп блаженный в ковше с водой), я поднялся с постели и прокрался в пищеблок. Кухня у нас в общаге хоть и была общей на этаж, но все же поражала удобством и комфортабельностью. Два огромных разделочных стола-острова, четыре плиты на четыре конфорки и весь набор бытовой техники для кухни заполняли помещение. В уголке, возле большого четырехдверного холодильника, какие видел лишь в магазине, ютилась новомодная поломоечная машина с уже полным укомплектованным набором чар. Данька с любопытством осмотрел ее и нажал на кнопку. Машина дернулась, зажужжала и поползла по покрытому линолеумом полу, оставляя за собой влажную дорожку. За спиной раздалось тихое шарканье обутых в домашние тапки ног. Я едва успел спрятаться, завернувшись в висевшую в проеме кухни шторку и заглянул в образовавшуюся от старости и ветхости ткани прореху.  — Решил прибраться? Молодец! — раздалось из-за плеча. Соловей дернулся и едва не спикировал пятой точкой на влажный от проехавшейся «швабры» пол. Резко развернулся, щелчком пальцев отправив машину на место, восстановил равновесие и робко кивнул:  — Здрасссте! Перед ним стояла молодая красивая женщина с чуть раскосыми глазами, полными губами и гладкими русыми волосами. Она осматривала его восхищенным взглядом голодного зверя. Оглаживала, скользя взором по красивому торсу. Мне показалось, что он ощущает прикосновения ее тонких наманикюренных пальцев. Соловей едва заметно передернул плечами, но женщина, уловив мимолетное движение, хмыкнула.  — Привет, я — Светлана — старшая по этажу. Вот только ты не вовремя. Сейчас все придут ужин готовить, — женщина чуть склонила голову набок, чем еще больше напомнила Даньке животное, и вышла из кухни. Я облегченно выдохнул. Светлана — супруга «пятого», оборотень-наг. С сильно обостренными в данный момент животными рефлексами, поскольку близится полнолуние. Хотя оно влияет на нее не так, как на ликанов и волколаков. Но все же. Где и как Лёха познакомился с ней, доподлинно неизвестно, но он говорит, что спас принцессу от жизни в террариуме. Я вспомнил приблудившуюся несколько лет назад хромую Найдену. Собака слушала всегда очень внимательно. Точно так же, как и эта женщина, поводила головой, чуть склонив ее на бок. И будто понимала, что ей говорят. Светлана была все же человеком во второй своей ипостаси, а ее мудрость, прозорливость и недюжие организаторские способности позволили стать старшей по этажу. Но, видимо, Даньке было глубоко наплевать насколько вовремя или нет он появился на кухне. Прибираться в данный момент парень не собирался, а лишь утолил любопытство. Не дожидаясь, когда все явятся, словно по команде, быстро нарезал хлеб, колбасу и сыр, и, не мудрствуя лукаво, потащил тяжелую тарелку в нашу квартиру. Я же едва успел ретироваться, пока он шинковал бутерброды, упал в кровать и зажмурился. Притворялся спящим. Как был одетый и в ботинках, свесив ноги с кровати, сладко посапывал, положив совсем по-детски обе ладошки под щеку. Волнистые волосы разметались вокруг головы светлым нимбом, оставив на щеке лишь непослушный упругий завиток длинной челки. Мне хорошо было видно сквозь неплотно сомкнутые веки, как Даня, поставив тарелку на тумбу у кровати, потянулся вперед, наклоняясь все ниже к самому моему уху:  — Хей, Няш, проснись, — пощекотал дыханием щеку и лизнул мочку. Я сначала замер (неужели он почувствовал, что еще не сплю), затем сдавленно всхлипнул (оказывается, уши моя эрогенная зона, но это ему знать необязательно) и выгнулся, подставляясь под ласку. «Бляя, как же классно!»  — А может сначала перекусим, а, Няш? — игриво улыбнулся Данька и машинально заправил прилипший к щеке локон мне за ухо. Я замычал что-то неразборчивое и повернулся на бок, поджав колени. Данька среагировал как заправский жонглер. Заклинанием стащил с моих ног ботинки, затем куртку, а после без магии и остальную одежду. Оставив лежать в одном лишь белье, все в той же позе, зябко поеживаясь. В квартире было совсем не холодно, но раздевавшие меня руки подрагивали и этот нервный озноб передавался и мне, отчего волны мурашек пробегали по телу. Рвано и как-то с надрывом выдохнув, закашлялся, захлебнувшись воздухом. Посмотрел на него из-под опущенных ресниц. Данька наскоро запихнул в рот несколько небольших бутербродов и, спешно раздевшись, лег позади, прижимаясь со спины и повторяя позу моего тела, натянул одеяло на нас двоих. Соловей, конечно, был далеко не девственником, но и я никогда не оставался с кем-либо в кровати до утра. И опыт с ним стал для меня приятным сюрпризом. Оказалось, обнимать, засыпая, того, кто нравится; ощущать тепло лежащего рядом сильного тела; чувствовать потребность прильнуть к сильному плечу, показаться слабым, стала для меня полной неожиданностью — намного приятней одноразовых встреч с той же Стасей. Но, Великий Велес! Что же мне делать с зарождавшимся в чреслах желанием?. Сзади завозился уткнувшийся и сопящий мне в затылок Данька, втянул полной грудью воздух, отчего вдруг показалось, что он вот-вот пустит слезу, а этого просто не могло быть. Невербально очистив сознание своё и моё, провалились в крепкий лишенный сновидений сон. Соловьевых манипуляций мне хватило на час, а после в сознание вновь закралось беспокойство. Я вздрагивал, бормотал что-то неразборчивое и шел по темному коридору в совсем незнакомом месте, следуя за ярким пятном в центре мишени, нарисованной на спине Даньки. Смуглая кожа парня двигалась плавными движениями, играла узлами мышц, перетекая из положения в положение, словно тело большой рыжей кошки. Я шел следом, стараясь не потерять из виду. Протягивая любимую черную футболку.  — Оденься, холодно, — шептал чуть слышно, кутая нос в куртку и теплый шарф, но Данька лишь улыбался и шел… нет, манил дальше и дальше, уводя за собой по темным коридорам. Пока вдруг не растворился в воздухе, оставив растерянного меня одного. И я бросался из стороны в сторону, но раз за разом оказывался в тупике. Стены давили, смыкаясь все ближе, запечатывая в ограниченном, похожем на мешок пространстве с мигающей лампочкой над головой. Сел у стены, сжавшись в комок, уткнулся лбом в колени и крепко зажмурился. Тяжелое дыхание со свистом вырывалось из легких. Кожа болезненно ныла, посылая волны жара, сменяющиеся ознобом по телу. Я испуганно вскрикнул, ощутив горячую словно раскаленное железо ладонь на плече. «Добрыня, проснись. На работу пора», — открыл глаза и прислушался к металлическому голосу будильника. В царившей тишине, в неясном свете уличных фонарей, попытался просканировать, где нахожусь. Предметы вокруг были знакомы — квартира в общежитии. Под животом и щекой равномерно поднимающаяся и опускающаяся грудь, руки обнимают поперек поясницы — я вновь лежал на Даниле, упираясь утренним стояком ему в пах. Тот явно не от дискомфорта волнообразно двигался, при этом сладко посапывая. Перевел взгляд на стоящие на столе часы со светящимися стрелками. Будильник томно потянул усиками-стрелками с бренькнувшими плашками колокольчиков и расплылся в стороны светящимися цифрами, будто бы улыбнулся: «Опоздал!» Сложилось из изумрудов по ободу корпуса. Я еще пару секунд пялился на буквы, а после подорвался с кровати, словно ужаленный. Забегал по комнате, на ходу собираясь и бреясь. Тарелка с нарезкой нашлась все там же на тумбе. Поколдовал над ней и заклинанием левитации отправил в полет в микроволновку. Спустя минуту, по комнате поплыл ароматный запах сыра и копченой колбасы.  — Данька, Данечка, проснись! Проспали! — подергал Соловья за ногу, торчащую из-под одеяла. Но тот даже не пошевелился. — Проснись, слышишь? Нельзя опаздывать! — провел легко ногтем по ступне и взвизгнул. Вот только стоял с бутербродом в руках, жуя большой кусок, а уже в следующий миг оказался на спине с нависшим надо мной Данькой, испуганно глядя в глубокие, темные, словно бездна, омуты глаз.  — На работу опоздаем, — пролепетал одними губами. Данька жадно всматривался в мои полные слез от еле сдерживаемого кашля глаза, покрасневшие враз скулы, словно кипятком плеснули в лицо.  — Ну и шут с ней, — ответил в губы. Затем приник сухими чуть обветренными со сна устами к моим. Сначала робко, будто пробуя на вкус. Я замер, как мышь перед удавом (это какого х*я он делает?), а после выдохнул, расслабляясь, прикрыл глаза и застонал Даньке в рот. Этот стон подействовал и выдернул из реальности, словно спусковой крючок, отпуская сознание в полет, когда от скорости смазываются предметы и огни. Поцелуи стали похожи на укусы, объятия больше походили на борьбу двух атлетов. Данька сминал мои губы, всасывал, прикусывал и тут же зализывал, не давая вдохнуть. Руки, нырнув под джемпер, оглаживали бока, едва цепляя большими пальцами горошинки сосков. Меня как на карусели вело и кружило, выгибало дугой, от желания прикоснуться, прижаться теснее, тело отрывалось от кровати и, на миг замирая, вновь падало, касаясь простыней. Я не осознал миг, когда остался без бутерброда, без одежды, касаясь обнаженной грудью груди Даньки. Дыхание срывалось во всхлипы, стоны, в голове шумело, сквозь шум отчетливо, настойчиво, словно дятел по стволу, слышалась трель будильника. «Опоздал! Опоздал!» — орал зачарованный механизм, отсчитывая минуты. Он словно ушат ледяной воды окатил меня, заставив очнуться. Упираясь руками, оттолкнул Даньку, скидывая его с себя и прикрываясь одеялом.  — Немедленно прекрати! — дыхание с хрипами вырывалось из груди. Настолько безвольным и покорным я себя не ощущал никогда, будто цепями сковало. Но, ядрены кочерыжки! Как же хотелось продолжения! Член пульсировал, упираясь в резинку боксеров, до безумия тянуло в паху. Поджавшиеся яйца покалывало от неутоленного желания. Но это был не тот Данька, смешливый раздолбай, к которому я привык. И от собственного неконтролируемого желания оказаться в его объятиях становилось страшно. Бороться с этими накатывающими штормовой волной эмоциями становилось все сложней. «А я не гей, черт тебя дери, Даня, Данечка, вовсе не гей… но что со мной творится?» — я молча лихорадочно подбирал оказавшиеся в разных углах комнаты элементы собственного гардероба. «Это конец, нет, форменный пиздец! И долго я так не выдержу…» Соловей смотрел на меня голодным зверем, которому показали еду и тут же отобрали. Казалось, он едва не выл от желания, готов был на коленях выпрашивать продолжения и одновременно убить себя за то, что натворил. Настороженно смотрел на меня. Огромные как у лани глаза. Наверняка понимал, что после такого я вряд ли близко его подпущу. В другой раз предпочел бы одеться как обычно, не привлекая магию. Это всегда давало небольшую фору во время сборов, позволяло подумать и привести нервы в порядок. Но не сегодня, тем более время здорово поджимало. А ведь так и не позавтракал. Поискал глазами свой бутерброд, но так и не увидел его. То, что произошло между нами, жутко напугало. Хотя нет, не так… Меня напугала собственная отзывчивость. Реакция тела. Я готов был кончить от одного лишь поцелуя, не прикасаясь к себе. Списать все на недотрах уже не мог. Раньше и дольше обходился без секса. А несколько свиданий с Золотаревой Стасей показали, что такого накала страсти ни разу не испытывал даже с ней. И это пугало до чёртиков. Дрожащими руками я призвал одежду и спешно оделся. Торопливо туда-сюда носился по комнате, то брал какую-то вещь, то снова ставил ее на место. То замирал на несколько мгновений, словно поймав мысль, то вновь принимался шагать из стороны в сторону. Данька все время сидел неподвижно и смотрел взглядом нашкодившего ребенка, словно извиняясь. Пару раз пытался заговорить, но замолкал на полуслове под сердитым взглядом «даже-не-думай-об-этом». И все же, едва я вновь промаршировал мимо, натягивая куртку, шапку с большим рыжим помпоном, Данька дернул меня на колени, уткнулся носом в шею, заставив напрячься, стараясь скрыть дрожь от предвкушения:  — Прости, Няш, прости! Не хотел напугать тебя, — бубнил Соловей, касаясь губами оголенного, не прикрытого шарфом участка тела, одновременно наслаждаясь ощущением губ на нежной коже. Вопреки желанию, я расслабился. — Рядом с тобой у меня крышу рвет. И самоконтроль в клочья. Что я мог сказать на это? Что у меня та же ситуация? Что сам как чумной в его объятиях теряю почву под ногами и готов взлететь от одного ласкового взгляда или петь на все лады от простого поглаживания по руке, а от касания к мочке уха попросту излиться в штаны не прикасаясь к себе? Великий Велес! Как же все сложно! Нет! Не сейчас… сейчас я вообще не мог говорить. Мне срочно надо было уйти, чтобы все обдумать. Я вздохнул:  — Дань, отпусти меня. Я на работу опоздаю, — выдал плаксивым тоном, будто устал сопротивляться, проинформировал, чуть севшим голосом и чувствуя вновь нарастающее возбуждение.  — Да, чёрт, прости, — едва Данька расслабил руки. Я скатился с колен и ринулся к выходу, чуть было не сбив с ног несущего кастрюлю с борщом «тринадцатого».  — Добрыня, Черт! Обварю ведь! — вскрикнул Микола, поднимая ношу повыше.  — Извините, — пискнул мышью в ответ и понесся мимо. — Опаздываю. — Ну и что это значит? — выглянул из своего жилья Тихон Снегов — его пара, «двадцать третий» в отряде спецподразделения.  — Не могу знать. И вообще, давай, поедим? — нарезая хлеб и доставая тарелки, предложил Микола.  — Почему бы и нет, сегодня опять работаем по делу «Призрака». Неплохо бы и подкрепиться плотнее. Неизвестно, когда в кафе попадем. — Снегов вымыл руки и вернулся к столу, удовлетворенно хватаясь за ложку и присаживаясь на разболтанный табурет. Тот покачнулся, жалобно вскрикнул и заматерился, под весом немалого тела. Его давно следовало починить, да времени не было. Вся жизнь — служба.  — Есть какие-то мысли, наработки по делу? — поинтересовался Микола, садясь напротив.  — Абсолютно никаких, — Тихон растерянно гонял капусту в тарелке.  — Не расстраивайся раньше времени, ешь. Нам тоже надо поспешить. Черномор по головке не погладит.  — Ну, свою головку я бы ему и не доверил. Мне тебя за глаза хватает, — скосил глаза на любимого. «Тринадцатый» беззлобно и как-то вроде смущенно подавил улыбку, расползающуюся по щекам.  — Ешь давай, хватает ему, — шутливо приложил по лбу ложкой. Данька, проходя мимо открытой двери в комнату парней остановился, облокотившись на косяк, прислушался к разговору и, кивнув собственным мыслям, направился в ванную. **** Рабочий день в Управлении МП проходил в авральном режиме. Выезды совместно с подозреваемыми на места преступлений, версии, наработки по делу «Призрака», отчего совещание у полковника Черномора получилось необычно долгим.  — Мог ли ты обознаться? — Черномор снял фуражку и пригладил вспотевший чуб. Он обвел хмурым взглядом спецов подразделения «Витязь», будто сверяясь с их наличием. Густые брови сошлись на переносице, отмечая все нюансы сложившейся в Красном Уголке атмосферы угнетенности и ожидания очередной отповеди. В зале царила напряженная тишина, нарушаемая лишь тихим шорохом работающего в дальнем углу зачарованного калорифера, гонявшего по кругу теплый воздух, и скрипом моего самопишущего пера — словно навесили заклинания тишины. На лицах сидящих за столом спецов застыло выражение подкравшегося неожиданно посреди ебли пиздеца, так часто наблюдаемое мной на совещаниях. Они вдруг застывали каменными изваяниями, смиренно ожидая своей участи. «Двадцать пятый» поднялся и, устало хмурясь, уверенно взглянул на командира:  — Нет, я не мог обознаться. Я сам его брал два года назад, сам вел дело. Да и в тот раз, когда встретил его там, в подземелье, он оглянулся и так ехидно скривил губы, словно взял на «слабо», — Вихров нервно мял в руках уголок картонной папки, будто не знал, чем занять руки, нервно вздыхал. Порой казалось, что Палыч одним своим присутствием вгоняет их в состояние амёб, распространяя по помещению флюиды покорности и подчинения. Да, что не говори, но аура у Черномора мощнейшая. Его зам, Степан Ильич Колыванов — тучный неприятный мужик, с маленькими поросячьими глазками, водянистыми, неопределенного оттенка; редкими волосами, сохранившими естественный тон лишь над ушами; и большим как у жабы ртом, хмыкнул, скривив губы в ироничной улыбке. Хотя улыбкой этот почти звериный оскал, обнажавший кривые зубы, назвать сложно. Колыванова в отряде не любили, старались контактировать по минимуму и обходили стороной. Но иногда по долгу службы приходилось идти на поклон и к нему, и тогда возникало почти непреодолимое желание как минимум помыть руки, но чаще окунуться в воду с головой, чтобы смыть навязчивое ощущение липкости на теле от его раздевающего, ощупывающего взгляда.  — А не могла это быть наведенная иллюзия, внушение? — полковник поставил галочку в своем блокноте и словно фокусник из шляпы достал из ниоткуда пачку драже М&М'c. Фуражка Палыча, взмахнув кокардой, слетела с головы, накрыв собой пачку. Послышался шелест обёртки, сопровождаемый хрустом и чавканьем и через пару минут вновь воцарилась тишина. Он водрузил фуражку на место — обертки под ней не было. Меня всегда интересовало, куда деваются продукты жизнедеятельности его головного убора. Или же это безотходное производство? — промелькнуло в голове, но ответ «двадцать пятого» вернул к действительности.  — Нет, не думаю. Я видел его очень четко, товарищ полковник. Но спустя пять минут его тело пошло рябью и растворилось в воздухе.  — Наведенный портал? — пометил Черномор и поставил в листе огромный знак вопроса. — «ПРОВЕРИТЬ» — написал крупно и жирно. Я устало тряхнул головой, записав новую версию по делу (все же держать концентрацию внимания и направленный поток магии длительное время сложно). Затем подпер ладонью голову и погрузился в мысли о прошедшем утре. «Что это было? И что вообще значит этот поцелуй? — в голове замелькали образы утренней побудки: поцелуи, растрепанные волосы, летящий в неизвестном направлении джемпер и расстегнутая на груди рубашка. — Казалось Данька готов был съесть меня, с какой прытью бросился целовать. Может у него и правда есть чувства ко мне? Тогда что же он все школьные годы вел себя как последний придурок? Задирал и мутузил за углом школы. Что-то уж больно жестокая игра для влюбленного парня» Руки дрожали, но я машинально записал очередную версию и снова погрузился в мысли, анализируя и свою реакцию на произошедшее с утра: «А я, тоже ведь как с голодухи набросился на него. Как будто в жизни больше не будет ни одного поцелуя. — неосознанно завозил пером по протоколу совещания. — Отвечал так, что казалось, хотел покусать Даньку. Это значит что у меня тоже есть чувства к Соловью и вытравить их за все эти годы как ни старался не удалось?  — вспомнил, как ощутил упирающийся в бедро член, отчего жар полыхнул по щекам. — Бляя, и что теперь делать?!» — захотелось побиться головой об стол. Линии на бумаге сформировались в четко прорисованный пенис, увитый вздутыми венами, торчком тянущийся рельефной головкой вверх. Я аж рот открыл от удивления. Затем получил увесистый толчок локтем под ребро и взвизгнул, накрывая свои художества ладонями. Сердце готово было выскочить из груди. Обвел взглядом сидящих вокруг членов спецотряда, покраснел — по лицам товарищей ползли понимающие улыбки, а глаза светились лукавством.  — На этом закончим, — проинформировал Черномор в этот момент и произнес очищающее заклинание. По рукам полоснуло холодом, стянуло кожу, а рисунок и все, что было на листе под моими ладонями, исчезло. Я зашипел.— В конце дня предоставьте мне свои версии в письменном виде. Можете быть свободны. А ты, Горе Луковое, — обратился ко мне — займись делом «Комара». Кивнув, полыхая щеками, я пулей вылетел из кабинета. **** Соловей стоял в тени подворотни, аккурат за рыбной лавкой старика Щукина. Отсюда открывался отличный обзор на переулок, выходящий к пустырю за Хамовничевым садом. Обычно переулок, пустовавший от рассвета до заката, по причине отсутствия вокруг обитаемого жилья, словно плешь на голове деда Макара, сегодня пустошь могла похвастаться недюжинной популярностью в среде криминальных элементов. В тени покосившегося забора, под редкой тенью вишневых деревьев спорили двое. Парень натянул поглубже на уши кепку с широким козырьком и поднял воротник темно-серой куртки, скрывавшей его не хуже «чар хамелеона», прислонился к выщербленной рытвинами и трещинами каменной стене. Поежился, потоптавшись на месте. Морозов еще не было, но холод уже давал о себе знать утренними скованными коркой льда лужами и холодным пронизывающим до костей ветром. От долгого стояния на одном месте без движения мерзли ноги. Точнее Данька их почти не ощущал. Но и жаловаться было бесполезно да и некому. Осторожно перешагнул с ноги на ногу, чтобы не выдать своего присутствия, продолжил наблюдать. Удачное положение, что он занял в густой тени раскидистого куста сирени, еще сохранившего последнюю, скудную в это время листву, и прикрывавшего большую часть обзора каменной арки позволяло четко рассмотреть происходящее, хотя речь было не разобрать. Соловей пожалел, что не смог подобраться ближе к человеку, в котором узнал «Призрака». Мужчина, опасливо оглядываясь и временами отчаянно жестикулируя, словно пытался доказать свою правоту. Когда его тяжелый взгляд из-под нависших бровей останавливался на подворотне, парень замирал. Оппонент напротив, вел себя достаточно уверенно и больше слушал, чем отвечал на горячечные выпады «Призрака», хотя тоже время от времени окидывал взглядом пустырь и прилегавший к нему переулок. Узнать в нем кого-то определенного он так и не смог, словно тот находился под чарами отведения внимания или под рассеивающим внешность мороком. Мужчина то казался высоким и худым, но тут же внешность расплывалась, а перед глазами представал низенький и тучный человек. И каждый раз, когда взгляд глаз этого субъекта останавливался на его временном убежище, парень замирал. Тот будто видел его или ощущал на себе взгляд, от чего приходилось периодически отводить глаза, но постоянно отвлекался под давлением «Призрака», хотя Данька так и не воспользовался чарами отвлечения внимания. Но его интересовал вовсе не «Призрак», хотя и он тоже. Но в большей степени нужны были контакты, те, с кем он выходил на связь. В его случайное появление в Зельево парень не верил. Что-то определенно затевалось и кто-то из местных, скорее всего высокопоставленная шишка в окружении Мэра или самого начальника ДМП был связным. Вот эту личность ему и необходимо было отследить. Соловей снова переступил с ноги на ногу и перебросил из руки в руку увесистую хозяйственную сумку с продуктами. «Черт, жаль ее оставить было негде. Не тащить же домой… Да и пока ходишь, следить будет не за кем». Обстановка в среде спорщиков в это время раскалилась до предела. «Призрак» схвативший субъекта за грудки и жестко встряхнувший его, будто пытавшийся добиться чего-то, вдруг отлетел к забору. А его противник исчез, словно растворился, оставив после себя лишь мерцающее завихрение аппарации и громкий, словно выхлоп автомобиля, звук. «Призрак», упустивший недруга, крутанулся на месте и исчез следом, словно и не было. — Черт! — в сердцах выругался Данька и оставил свой «пост», видимо, дело принимало серьезный оборот.