Жили-были...

POV Данька Добрыня, пригнувшись, двигался впереди меня как заправский шпион на задании. Мне же хотелось заржать в голос над этим его маневром. Я еле сдерживал себя, провожая взглядом вихляющую из стороны в сторону перед глазами его пятую точку. — Я буду находиться в Управе, — бросил он из-за плеча, едва покинул темный зал. — А ты давай домой. И не жди меня — ужинай и ложись спать. Это скорее всего надолго, если это не учебная тревога. Такие сборы Черномор проводил регулярно. Как он сам любил говорить, чтобы держать контингент служивых в тонусе, и проверить обороноспособность отряда «Витязи». Няш частенько, сам того не замечая, принимался цитировать его. — И все же я подожду, — спать ложиться одному не хотелось, да и не усну я без Няша. Привык за последнюю неделю ощущать прижавшееся к боку его теплое тело. Но вот, что чувствовал он, было не ясно. Добрыня по-прежнему был собран, молчалив (от него слов, как снега прошлогоднего зимой не допросишься), и показательно равнодушен. — Как знаешь, — Добрыня чуть скривил уголки губ, показывая свое недовольство. И я его в какой-то мере понимал — он не привык выставлять свои отношения с кем-либо напоказ. Хотя, про отношения — это я малость загнул. Видимо, в его понимании наше совместное проживание было для него тяжкой повинностью. Вроде как осудили и срок наказания поставили, а вот за что и по какой вине сие' — не объяснили. Но про отношения я понял по его реакции на влюбленную пару сослуживцев еще в тот день, когда мы обедали в кафе, да и его переглядывания со Стасей Золотаревой-Рыбкиной не оставляли места для фантазий. Все и так было кристально ясно. Но, то что парень сумел сохранить это в тайне от сплетников городка, говорит о его скрытности. Он тогда всеми силами пытался соблюдать дистанцию. Мне же оставалось терпеливо ждать. Принять правила игры. И вот теперь я сижу, забравшись с ногами на подоконник. Смотрю на перемаргивающийся танцующими огнями окон и уличных фонарей ночной Зельево, и ем «Краковскую», запивая кефиром прямо из бутылки. Няша до сих пор нет, хотя с момента тревоги минуло три часа, а есть хотелось безумно. В голову лезут всякие мысли, вроде той, что что-то пойдет не так, и Няшу будет грозить опасность. А он ни разу не боевой маг. Бытовик и то не на уровне мастера. В школе особыми талантами не блистал и не думаю, что позднее стало лучше. Все же в магии определенные наследственные дары играют роль немаловажную. Даже то, что он находится в Управлении, не отменяет процент опасности, случайности и стечения обстоятельств. И я никак не мог успокоить зудящего на ухо внутреннего чертенка, вовсю подзуживающего на поход в Управу, чтобы удостовериться в том, все ли с ним в порядке. Но приходилось сдерживать порывы. Где-то за стеной громко спорили и стучали шашками. Играли, судя по всему, в нарды кто-то из «Витязей», из-за оконного стекла доносилась ритмичная вариация на тему русской песни, но в эстрадном исполнении, а этажом выше кто-то ухабисто матерился. Из глубин Зельева лился журчащим ручьем микс современного фолка и попсы — не иначе в стрип-клубе «Кудыкина Гора» гуляют чью-то днюху или юбилей. Соскочив с окна и откусив еще один увесистый шмат от оставшейся половинки кольца «Краковской», я поставил на плиту кастрюлю — решил к приходу Няша приготовить суп. Вода быстро вскипела. За это время я успел почистить и порезать овощи, и теперь забрасывал их, периодически помешивая. Рядом на столе стояла открытая, готовая к применению банка тушеной свинины. По кухне распространялся её густой вязкий аромат, разжигая и без того хороший аппетит. Готовить меня в свое время научила та же тетка Варвара, у которой я гостил частенько летом в Березниках. Она всегда была для меня ближе, чем родная семья. Так что готовка не была проблемой. Легко мог бы сварганить любое блюдо, лишь бы было из чего. Но вот ограниченный перечень продуктов в холодильнике не позволил разыграться фантазии и поэтому, лишь суп. То что Добрыня тоже голоден, накрыло внезапно. Я было дернулся сделать ему хотя бы бутерброды и отнести, заодно проверить, как он там. Но вовремя тормознул себя — ведь проклянет как нечего делать. И снова принялся помешивать содержимое кастрюли, постепенно добавляя рисовую крупу, не забывая при этом откусывать от оставшегося куска колбасы. Время перевалило за полночь, суп был почти готов, оставалось лишь прокипятить мясо с овощами, когда я ощутил на себе чей-то взгляд. Запихнув в рот последний кусок «Краковской», я обернулся и встретился с заинтересованным взглядом Няша. Бледное лицо, впалые щеки, темные тени под глазами. Они делали его взор еще темнее — грозовым и чуть потухшим от усталости. Он потянулся ко мне, при этом не выпуская из рук дверной косяк, словно боялся потерять опору. Принюхался, как собака готовая взять след, прищурился: — Колбаса? Ты ел колбасу? — прошипел парень, опасливо бросив взгляд через плечо. Этот его жест заставил меня напрячься. Я кивнул и натужно сглотнул, отчего-то предчувствуя приближение неминуемого «пиздеца». Последний кусок стоял в горле, не давая вздохнуть. — А что тут такого? — вымолвил с трудом. Я не мог понять. — Ну съел колесо «Краковской», я есть хотел! — прошипел в ответ на автомате. — Но у нас не было колбасы, — лицо Добрыни пошло красными пятнами, кончики ушей запылали, делая его вид возбужденно-привлекательным, аж захотелось придавить их зубами. Он укоризненно смотрел на меня, затем развернулся и направился в свою комнату. Мне ничего не оставалось делать, как наложить на кастрюлю чары охлаждения, стазиса, чтобы не испортился и следовать за ним. — А кефир ты где взял? — Там же, на полке холодильного шкафа, — я наконец понял, что лоханулся по полной, и никакие извинения не помогут вернуть расположение парня. Хотелось побиться головой об дверь. — Великий Велес… — прошептал едва слышно. Ростовцев смотрел на меня потухшим взглядом, наполненным горьким разочарованием и обидой, что прям злость брала. Не на Няша, на самого себя. Все чего мы достигли за эту неделю, я походя похерил, слил в нужник, даже не задумавшись. Вот теперь, стоял у окна и исподлобья глядел на него, не зная даже, что и сказать, сжимал и разжимал кулаки. Купить колбасу и кефир не проблема, деньги у меня (слава магии!), есть. А вот доверие, судя по выражению лица Ростовцева, определенно пошатнулось. Я вздохнул, подняв на него взгляд: — Ты есть-то будешь? Я тут суп сварил. — Нет, не хочу… устал, как собака… спать хочу. — Ростовцев разделся, не обращая на меня внимание, и забрался под одеяло. Я со вздохом примостился рядом, стараясь не касаться его, хотя это было проблематично на узкой кровати. Затем чертыхнулся и, вскочив на ноги, расширил ее чарами. Получилось довольно просторное ложе, занявшее собой большую часть комнаты. Но это интересовало меня меньше всего. Затем снова вытянулся на простынях, повторяя его позу и притянув парня к груди, накрыл обоих одеялом. Оставалось лишь попробовать заснуть, что я и пытался сделать, отгоняя навязчивые мысли. Но не тут-то было! Едва я начал задремывать, а сознание окутало туманом, тишину разорвал громкий раздраженный крик, кажется, Славы Барышева: — Кто сожрал мою колбасу?! *** POV Добрыня Хотелось есть и спать. Даже не представляю, чего больше. Последний раз ел я в полдень, да в кинотеатре перебил аппетит парой горстей семечек.Теперь же, похоже несчастный желудок был готов переварить сам себя. Просидев в Управе практически до полуночи, координируя тройки «Витязей» (зачарованные экранированные цепочками рун устройства, напоминающие мобильники, распространенные у простецов, были у каждого члена отряда), гонявшихся за «Призраком», некогда было даже схрумкать бутер. Я на всех парах мчался домой, искренне надеясь, что Даня приготовит хоть что-то, достаточно съедобное. И ведь приготовил. В этот момент я, откровенно говоря, радовался, что мои надежды оправдались, и Данька, не тот отбитый на голову хулиган и мелкий пакостник, каким запомнился с детства и предстал в моем понимании на суде. Но с выводом, кажется, поторопился… По кухне распространялся насыщенный густой аромат мясного бульона. Соловей, пританцовывая и поигрывая мускулами, крутился у плиты в цветастом с рюшами фартуке (где только взял? Потому что это был не тот простенький в зеленый горох, что он надевал накануне) помешивал что- то в кастрюле. А его попытка проглотить кусок колбасы, который он едва не целиком пропихнул в горло и вовсе вызывала смех. Но я не мог себе позволить рассмеяться. Хотя бы потому, что понимал: он эту колбасу спер как впрочем и кефир. Ведь среди наших продуктовых запасов не было ни того, ни другого. А вот магазин с утра навестить придется. Не только потому, что необходимо возвратить украденное (ор Барышева до сих пор звенит в ушах), но и потому, что пора пополнить запасы. И как бы было неприятно это делать, пришлось давить на совесть и сознательность. Ведь не законченный же он идиот, что-то человеческое в нем осталось? Я вздохнул, всем телом ощущая за спиной присутствие моего вынужденного соседа. Оттолкнуть его не было сил. С определенных пор его присутствие стало важным для меня, как воздух, которым дышу. А его естественный запах свежескошенной травы с нотками корицы забивал мозг до головокружения. Сегодня мы обошлись без «Адрианова вала». От одной мысли о том, что утром я вновь проснусь на нем и с его членом меж ягодиц, лицо начало гореть. Я уткнулся в прохладную подушку, но все равно ощущал как краснота, результат смущения, растекается по лицу, шее, достигает кончиков ушей. А мозг распирало от вопросов, накрывших сознание как лавина сошедшая с гор. Почему меня так задевает его каждый неправильный или неблаговидный поступок? Почему не могу просто игнорировать его? Ведь мы застряли вместе только на полгода. Придет срок, и мы расстанемся, разойдемся как корабли в море. Почему меня бесит его надменный снисходительный тон? Разве раньше не встречал подобных людей? Конечно встречал. Притом обычно, мне было абсолютно «до лампочки» на подобных индивидов. Анализируя все это я понимал, что произошедшие события, волей-неволей сблизили нас. Непоправимо, непозволительно притянуло, как два разнополюсных магнита. Что я начинаю неприлично близко воспринимать каждый его шаг, действие, поступок… Я начинаю влюбляться? …Великий Велес! Только не это!. Глаза широко распахнулись, а спина напряглась. — Добрынюшка, ты слишком громко думаешь. Спи уже, — раздалось возле уха сонное и слегка невнятное, а после я ощутил касание горячих Данькиных губ на затылке, от чего по позвоночнику вниз промаршировала толпа мурашек. В один миг сознание очистилось, мысли смешались в неясный гул, и будто бы стекли, как вода из раковины с выдернутой пробкой. Я провалился в глубокий сон без сновидений. Проснулся я довольно поздно, ощущая неприятную пустоту за спиной и умопомрачительный запах оладьев. Моих любимых, с черникой и смородиной. Тонкий аромат джема висел в воздухе, подводя живот голодными спазмами. Я вспомнил, что так и не поел вчера вечером. Вспомнил причину этого. Всеми фибрами души тянулся поддаться этому гастрономическому разврату. Казалось, смогу съесть быка или, как минимум, самого большого бойцовского петуха Петровича с фермы Рябовых в Березниках, но сил подняться и плестись в ванную, а затем на кухню не было. Хотелось поваляться еще чуток — по-летнему яркое солнце било в окно сквозь неплотно закрытые шторы. Нежно пробегало горячими лучами-пальчиками по сомкнутым векам, щеке, губам, целуя в левый уголок. Грело, покалывало маленькими иголочками под кожей. Мне как ни странно нравилось это необычное, удовлетворяющее ощущение тепла, уюта и беспричинной радости от того, что наконец нашел нечто, ставшее неотъемлемой, важной частью жизни. что со мной рядом кто-то, с кем, при всех его косяках, просто невероятный счастливчик. И только потому, что у меня хватило смелости признаться в чувствах. Нет, не Даньке — ему я вряд ли сказать осмелюсь — самому себе. Понять и принять, кто я. Осталось только проинформировать мать. В груди от одной мысли о разговоре с матерью, становилось плохо. А вдруг не поймет? Вдруг не примет меня таким. Настроение еще полчаса назад плескавшееся на отметке «эйфория», резко скатилось на ноль. С матерью я на эту тему говорить пока был не готов, но не тут то было… А пока… Я со вздохом кинул взгляд на будильник, понимая что выходить уже через десять минут, скатился с кровати, сразу же вернувшейся в естественное положение и поплелся в ванную. Но она оказалась занята. В кухне шипели и шкворчали на сковороде оладьи, Данька приплясывал в одних трусах и памятно присном фартуке рядом, на голове красовались мои меховые наушники. Где он их нашел? Я сам последнее время не надевал их (не до музыки было, если честно, со всей этой катавасией с судом и совместным проживанием — эмоций и без них хватало с лихвой) и не помню, куда запрятал. А он, вон, нашел… У дверного косяка привалившись стояла Светлана Барышева, сложив руки на груди, улыбалась, глядя на Даньку. Я остановился рядом, зевая и почесывая живот. Мне сразу стало интересно, что же ее так умилило, улыбка вон какая яркая и все шире расползается по губам. Мне лично было не до смеха, скорее наоборот. Неприятное и невнятное что-то зашевелилось в груди, разрастаясь, заслоняя обзор и вызывая неприятный шум в ушах. Ревность?.. Неужели я ревную? Вот так просто? Посмотрел на Светлану, не заметила ли она чего? — Наслаждаюсь… — не то засмеялась, не то скульнула она. — Когда еще увидишь такую прелесть. Парня, да за приготовлением завтрака… Наши то мужики кухню по широкой дуге обходят. — снова умилилась старшая по этажу, а я покраснел. Данька, видимо, только заметивший нас дернулся, смешно подпрыгнул и огромными глазами уставился на меня. — Привет. А я тут… — он махнул лопаткой в сторону плиты. Блинчик подскочил, перевернулся в воздухе, сделав тройное сальто и вновь плюхнулся в сковороду. — Вот решил завтрак тебе приготовить. Я нахмурился. Помнится ничего из молочки у нас в запасах не было. Опять обчистил кого-то из соседей? — Не ревнуй, — пробубнила Барышева мне на ухо и с улыбкой ретировалась. «Ядрена кочерыжка! Вот же чутье у баб!» Я снова перевел взгляд на Даньку. — А где молоко для оладьев взял? — кивнул подбородком на плиту, скептически приподняв одну бровь? Чего я ждал, и сам не знаю. Но только не того, что услышал, точно. — Так в магазине же, я и кефир с «Краковской» Славке вернул. — Его взгляд дернулся в сторону дверного проема. — Кстати, да… — из-за моей спины вывернул «двадцать второй» и нырнул к холодильному шкафу. — Вернул. И я не в претензии. — Когда успел? В шесть утра? — меня этот вопрос интересовал больше всего. Магазины открываются в семь, сейчас только половина восьмого, а он уже как минимум полчаса, судя по увесистой стопке оладьев торчит в кухне. — Опять?! Я едва не застонал вслух. Он что, теперь обчистил магазин? Только этого не хватало! Ну и что мне делать с этим неисправимым хулиганом. — Прости, — повинился Соловей, но тут же поспешил добавить. — Да, я вынес камнем стекло, но оставил деньги и записку у кассы. И за окно, и за молоко, кефир и «Краковскую». Кстати и нам тоже запас продуктов пополнил. — Что? — метнулся к холодильнику, меня пробило холодным потом. Знаю я как он пополняет запасы. В прошлый раз кидал все что ни попадя в корзину. А сейчас, надо полагать, пол магазина вынес. Перед глазами тут же встала картина того, как Данька в шесть утра шагает из продуктовой лавки с тяжелыми сумками наперевес, как домушник какой. — Да не волнуйся ты так, Няш, говорю же, за все уплачено. Подняв взгляд на Даньку, я с облегчением выдохнул. Хоть в этом плюс. С остальным разберусь позже. Надо будет встретиться с близнецами, спросить, сколько будет стоить стекло поставить. Соседу своему я это не доверю. Эти «двое из ларца» с него последние трусы снимут и такую сумму сдерут, что мало не покажется. А работы «ноль» будет. Только теперь я мог достаточно расслабиться и посмотреть, что он накупил. На полке стояли пара баночек черничного и смородинного джема, брикет свиного фарша, пакет с овощами (и это почти зимой), каравай хлеба и круассаны из французской пекарни. Рядом стояла бутылка молока, стакан со сметаной и творог. Да и много чего еще. И ведь подумать только, ничего лишнего. Хотя я наивно предполагал, что, кроме медовухи и сухариков, ничего не увижу. В этот момент сработал будильник. С криком «Опоздал! Снова опоздал!» Я сорвался с места и понесся в ванную. На сборы ушло около минуты. Уже в коридоре Данька тормознул меня и протянул контейнер с оладьями и черникой. Со словами «поешь на работе, что ж я зря готовил» он чмокнул меня в щеку и вытолкнул на лестницу. От неожиданности я замер как вкопанный, а после (мелочь, а приятно) расплылся в улыбке и поскакал в Управу.