Жили-были...

POV Добрыня Управление сегодня напоминало скорее растревоженный пчелиный улей, чем государственную структуру регионального значения, или финансовую биржу, где все мечутся из кабинета в кабинет, выкрикивают непонятные команды, слова. Или это заклинания, а может шифр-код? Полковник Черномор даже «пожертвовал традиционной утренней планеркой по такому случаю», как он сам выразился. И скармливал своей фуражке очередную упаковку М&М's прямо в коридоре на подоконнике. Но вот смысл сказанного, в чем этот «случай» выражался, мне был не понятен. «Призрака» в тот раз взять так и не удалось, но работы у меня меньше не стало. Однако я никак не мог собрать мысли в кучу. Может всему виной утренний поцелуй и тот сумбур в голове, не дающий сосредоточиться? Я снова потянулся взглядом за стоящим на углу стола контейнером с Данькиной стряпней. Но отдернул себя — не время ещё. Хотя желудок уже часа два выводил рулады и настойчиво требовал кормежки. Из-за большого наплыва работы я не мог отвлечься даже «до ветру», а не то что на полноценный завтрак. Вот и приходилось терпеть. С самого утра забился в свой угол в кабинете и закопался в кучу документации, сортируя, внося в протокол и регистрируя в журнале, попутно оформляя электронную версию. За соседними столами бубнили, проходя раз за разом то по одной версии, то по другой, стараясь найти зацепки по делу «Призрака», Попович и Муромцев. Надо было как-то отвлечься и не зацепиться за их болтовню. Короче, задача, стоявшая передо мной, явно была не из легких, потому что уже ближе к обеду периодически потирал виски и сжимал пальцами переносицу. Голова болела. Под окном, на уборке опавшей листвы жутко орали фальшивыми голосами Егор с Федькой. Дал же Велес парням голосище при полном отсутствии слуха. И их завывание (иначе «Черного ворона» в исполнении этого ошалелого дуэта, перещеголявшего ночные вопли котов в марте, и назвать было нельзя) навлекало тоску, серую и беспросветную. Муромцев и Попович развлекались за их счет — стебались и ржали, чем еще больше раздражали. Но приходилось терпеть. До обеда оставалось полчаса, а меня с нетерпением ждали горячие оладьи с черникой — заклинание «стазиса» прекрасно сохраняло как структуру еды, так и температуру. В очередной раз сдвинув на лоб очки и потерев переносицу, я уставился в окно. Стоящая под ним осина сбросила последнюю листву и сейчас очень походила на скелет, как и все остальные деревья в Зельево. Исключение составляли хвойники, ровными стройными пиками вершин тянувшиеся в небо. Да яркие пятна клумб, украшавшие обилием дубков и хризантем, составляли им конкуренцию. Приближавшийся ноябрь давал о себе знать холодным ветром пополам с дождевой свежестью и тонкой ледяной коркой на поверхности луж по утрам. Через полчаса, когда основная масса документации была приведена в порядок, а мой желудок протестующе урчал, я собрался спрятаться в каморке за стеной, чтобы наконец-то спокойно насладиться Данькиной стряпней, в кабинет заглянул «четвертый» — Никита Жаров — высокий, темноволосый, член отряда «Витязь», с орлиным взглядом голубых как небо в ясный день глаз, жестким квадратным подбородком и рельефным торсом. По комплекции он мало чем отличался от остальных парней отряда, одним словом, боевой маг. Никита пришел в отряд задолго до моего появления в Зельево, до этого служил в службе безопасности на консервном заводе в Лукиново*. И уж не знаю, чем и кому он там не угодил, но тут вписался как родной. Прекрасно владел заклятьями боевой магии и неплохо разбирался в саперном деле. Короче, пришелся ко двору. — Мужики, есть предложение, — проинформировал он, сунув голову в дверь, — организовать завтра поляну на берегу реки, пока последние теплые деньки. Вы как? — А что за повод? — поинтересовался Алексей Иванович, оторвался от бумаг и бросил вопрошающий взгляд на Муромцева. Они как два неразлучника все праздничные даты и юбилеи отмечали вместе. Илья Викторович ожидаемо кивнул и перевел взгляд на Жарова. — Солнце светит, птички поют…чем не повод? Да и днюха у моей Маринки. Накроем поляну, нажарим шашлыков, да заполируем все отличной медовухой. А, братва? Да, Добрынюшка, — теперь уже обратился ко мне, замершему у стола с контейнером в руках. — И ты со своим Данькой приходи. Завтра в семь на берегу Клязьмы, на всякий случай пару пледов захвати, а то мало ли что… А вообще, давайте соберемся здесь и все вместе отчалим. Транспорт я обеспечу. Затем кивнул, видимо, какими-то своим мыслям, подмигнул и скрылся за дверью. Я не стал поправлять и настаивать, что Даня вовсе не «мой», потому что знал — бесполезно. Лично я отдохнуть был не против. Последнее время только на таких совместных вылазках и отдыхали всей Управой. Да и компания подобралась отличная. Все друг друга знают, придут с женами, детьми. Я вздохнул — давно никуда не выбирался. Вторая половина дня прошла на эмоциональном подъёме, видимо, вкусный обед из оладьев с черникой да завтрашняя совместная вылазка на природу обусловили определенный эмоциональный подъём. Настроение поползло вверх до отметки «приятно-удовлетворительное», а на крыльце меня снова встречал Соловей. Умилительно растрепанный, будто бы невыспавшийся (понимаю, что разрез его монгольских глаз оказывал именно такое впечатление), с росчерком мучного следа на скуле и в уголке рта. Интересно, чем он занимался в свой незапланированный выходной? Обрадованно подхватив меня под руку и поймав на себе мой крайне изумленный взгляд, он с удовлетворением выдохнул и с робким «пошли?» потянул по ступеням Управления к припаркованному у обочины «горбатому запорожцу». На порозовевшем от смущения лице Соловья промелькнула как на светофоре вся гамма чувств от неуверенности до эйфории. — Что? — не выдержал наконец я. — Я очень устал, да и голова болит. Данька молчаливо кивнул, а после, вмиг разрушив образ глухонемого калеки, молчавшего уже пару минут, спросил: — Куда тебя в таком состоянии везти? Может в аптеку? «Да, в аптеку было бы неплохо. Тем более дома нет никаких лекарств. Даже на самый крайний случай. Мало ли, что может случиться. Ушиб, порез — а тут ни шею жгутом перетянуть, ни веревку намылить». Я кивнул, не в силах больше произнести ни слова и залез в машину. Аптечный магазин в Зельево представлял собой чистый симбиоз между аптеками простецов и магов. Здесь на одной полке уживались как современные пилюли, растворы для инъекций и шприцы, так и зелья, вытяжки, эссенции и растительные сборы главного колдомедика Айболита. У Александра Никифоровича давно была своя медицинская практика в местном лазарете, но свою страсть к походам за травами и редкими компонентами животного мира он не оставлял. Его можно было зачастую встретить рано поутру на том берегу Клязьмы, у портала в Дремучий лес, аккурат возле опушки с увесистым рюкзаком за плечами, полным трав или кореньев с необычными зверюшками в переносках или насекомыми в банках и сачком на плече. В аптеке мы были недолго. Прикупив у аптекаря Пилюлькина зелье против спазмов, жаропонижающее по настоянию Соловья и пару баночек витаминов, Данька мягко вырулил со стоянки в сторону нашей общаги. Я привалился к спинке сиденья, положив голову на его край, и прикрыл глаза. Подташнивало. От усталости болела даже кожа, и я особо чутко ощущал долгие пытливые взгляды, что он бросал на меня. Бурлящая всю вторую половину дня энергия будто бы сдулась, как воздух из пробитого гвоздем колеса. — Что? — не выдержал, в очередной раз ощутив кожей его взгляд. — Ты бледный… — Данька сочувствующе посмотрел мне в глаза. А я чувствовал потребность свернуться клубком и сжать виски, стреляющие болью. — Да неужели? … хотелось съязвить, но вовремя одернул себя. Данька не виноват в моей боли. — Голова раскалывается, — прохрипел, смутившись. Хотелось взять его за руку, сжать одобряюще, а после и вовсе прижаться лбом к плечу, потому что казалось, будто от этого ломота в черепе сразу уменьшится. Но ограничился простым «извини». Данька кивнул молчком и надавил на тормоза. — Приехали. «Монстр дорог» чихнул, издал неприличный звук, заставивший меня улыбнуться, и заглох. Ужинали мы пельменями. Нетрадиционной конфигурации и величины, но слепленными руками гордого Даньки. Я не мог сдержаться, губы сами расплылись в широкой улыбке. На аппетитный, сводящий скулы запах подтянулись остальные жители нашего блока, а затем и этажа в целом. Уже через десять минут кухня заполнилась угощающими друг друга и хохочущими сотрудниками городского Жандармского УМП и их вторыми половинками, кто на подоконниках, кто за столом, а кто и вовсе стоя, привалившись к плите и шкафам. Вокруг царила весёлая добродушная атмосфера. Однако посиделки продлились недолго. Памятуя о запланированной с утра вылазке на природу, все быстро разошлись по квартирам, оставив нас с Данькой в изгвазданной тестом и остатками былого «пиршества» кухне. Оглядевшись вокруг (убираться сейчас не было никакого желания), со словами «утром приберём» я взял Соловья за руку и потянул в нашу комнату. Посмаковав это «наша» на языке, ощутив вязкость и терпкость слова, дождался, прикосновения со спины его горячего тела, уловив краем сознания «спи, родной», кивнул «и тебе ярких снов», провалился в сон без сновидений. *** POV Данька Вам когда-нибудь приходилось с нетерпением ждать чего-то? Когда каждый нерв в теле как натянутая на гитаре струна. Когда каждый звук, окружающий вас, словно сигнал к действию или же заставляет вздрагивать, оставаться настороже. Когда кажется, дотронься до кожи, скажи слово, сделай неверный жест и лопнет, разметав по округе. Вот и я ждал, когда закончится рабочий день у Няша, чтобы встретить его. С самого утра метался по комнате, не зная, чем себя развлечь в этот незапланированный выходной. Колобков еще вчера вечером отчалил в соседний район за мукой и кое-какими ингредиентами для выпечки, а мне с широкого барского плеча пожаловали отдых. Противиться я не стал, но и особо не радовался. Теперь надо было придумать, чем занять себя. Думал недолго. Вспомнил о брикете фарша, принесенном с утра, и решил налепить пельменей. Это оказалось не так просто, как думалось вначале, хотя не раз видел, как это делает тетка Варвара, когда гостил у нее в Березниках. Сначала не получалось тесто нужной консистенции — оно противно тянулось, липло к рукам, которые я периодически настойчиво стряхивал и злился. Пришлось месить заново. Затем оказалось, что оно слишком тугое и кругляши были вовсе не круглые, а похожие на аляповатые белые кляксы и не хотели лепиться ни в какую. Пришлось замешивать в третий раз. Следом пришла идея воспользоваться для нарезки теста простым стаканом, каким пользовалась тетка Варвара. Я вспомнил, что видел такой в шкафу на верхней полке, и дело пошло быстрее. К концу дня, когда первые четыре десятка «ушек» были уложены в холодильный шкаф под чары стазиса и заморозки, а на тарелке оставалось не больше горсти фарша, наконец выдохнул — дело близилось к завершению. Склеив оставшееся мясо в один огромный пельмень, удовлетворенно оглядел кухню. Няш будет в ужасе, от такой готовки: все горизонтальные поверхности покрывал тонкий слой муки, ошметки теста свисали с моих волос, потолка, вытянувшись в тонкую «соплю на ниточке», большой кляксой приклеиваясь к дверце шкафа и стекая по нему клейкой массой. И все равно, я был горд как ребенок, впервые сделавший что-то своими руками. С приятным предвкушением уже представлял, как будет рад Няш моей пусть кривой и неказистой, но сделанной своими руками стряпне. Уже полчаса спустя, он улыбался, вопреки усталости и периодически слипавшимся глазам, хотя шум в кухне стоял неимоверный — на запах пельменей, как пчелы на мед или мухи на… кхем… слетелись все соседи. Я поделился по-братски, сварив всю налепленную мной партию, хотя недостатка в еде не было вовсе. В очередной раз поймав Няша на дремоте, я стал аккуратно будить его, то дуя в ухо, то слегка подталкивая плечом — вроде как неудобно спать перед «гостями». Он, похоже, этого своего косяка не заметил вовсе, но и народ, глядя на его мучения, не задержался надолго. Вскоре все разошлись, в очередной раз обсудив завтрашнюю поездку на природу. А мы, оглядывая разгром на кухне и общим собранием постановив «подождет до утра», нырнули в кровать. В животе щекотало приятное трепещущее ожидание предстоящего пикника, словно порхающие бабочки. На грани забытья пожелал ему сладкого сна и, получив ответное пожелание, отдался в руки Морфея. Утром меня разбудил скачущий по лицу сквозь колышимые ветерком шторы солнечный луч. Чуть приоткрыв один глаз, окинул взглядом комнату, наткнулся на растрепанную русую макушку моего чуда у плеча и выдохнул. Удовлетворенно. Во сне он выглядел совсем юным, спокойным, без обычной ершистости и колючек, совсем неискушенным в перипетиях жизненных коллизий. Парня хотелось спрятать, защитить от всех невзгод, что я определенно сделал бы с огромным желанием, если бы он только позволил. Руку покалывало. Я сдвинул придавившее ее тело Няша и несколько раз согнул-разогнул руку в локте и сжал в кулак дергающие иголочками пальцы. Пора было вставать, прибирать в кухне и подготовить необходимое к пикнику. Аккуратно поднявшись с постели, заботливо укрыл своё чудо, приткнув одеяло со всех сторон. В комнате было прохладно. В открытую форточку врывался свежий осенний ветерок, принесший запах солнца, сырости и прелой листвы. Под ненавязчивые трели синиц под окном, на сделанной Няшем кормушке. Я спешно натянул трико, футболку и отправился в кухню. С уборкой пришлось повозиться, хотя и недолго. За полчаса я перемыл всю посуду, протер следы своей вчерашней деятельности, под зорким взглядом старшей по этажу — Светлана широко зевала, явно не выспавшаяся, молча прищуривалась, скептически глядя на мои вчерашние косяки. Когда все закончилось, недоверчиво хмыкнула: «Однако!», и, перекинув полотенце с плеча на плечо, скрылась в ванной. Мне оставалось лишь нарезать бутерброды с ветчиной и сыром, сварить яйца и картофель, упаковать в рюкзаки контейнеры: один — с салатом из последних в сезоне овощей, второй — с квашеной капустой, прикрыв все пледами. Что я и сделал. Затем поставил вариться пшенную кашу и, обняв ладонями кружку с кофе, встал у окна, наблюдая за разворачивающейся внизу суетой. Под окнами, отчаянно зевая, почесывая голый живот, в кирзачах на босу ногу, расстегнутом тулупе и синих сатиновых семейных трусах отчаянно жестикулируя и крича, подскакивал, словно на горящих угольях, организатор предстоящего «шабаша» у Клязьмы. Что именно вопил Жаров, разобрать за закрытыми окнами, сквозь непонятный грохот, конское ржание и рычание двигателей, понять было невозможно. Но спустя пару секунд в поле зрения появилось три плюющиеся огнем и дымом раритетных ступы, которые тянули за собой запряженные в упряжку пара тяжеловозов. Кони прядали ушами, склоняли дугой шеи с массивными головами, нетерпеливо перебирая мощными мохнатыми копытами, словно стремились пуститься в галоп, косили бешено вращающимися глазами. Губы их нервно подрагивали, обнажая приличных размеров зубы. А утреннюю тишину то и дело разрывало злобное ржание. Видимо, этим двоим не нравилась не только пыхтящая и дурно пахнущая поклажа за спиной, но и присутствие друг друга. Они время от времени нервно всхрапывали и гнули шеи в попытке укусить друг друга за круп. Следом за этой живописной двойкой бесшумно парили в воздухе три ковра-самолета — явная контрабанда местного владельца магазина овощей и фруктов. Я какое-то время пытался вспомнить его имя, а затем махнул рукой. Шествие транспортной колонны замыкал флагман эскадры автопарка — старый тюнингованный ПАЗ с большой табличкой по правому борту: «ЗАКАЗНОЙ». За всем этим бедламом не заметил проснувшегося Няша и вздрогнул, когда прохладные пальцы коснулись моего бока. Их холод ощутил даже сквозь футболку. Он, зевая, не выспавшись, что неудивительно при таком шуме, привалился щекой к моему правому бицепсу и заинтересованно потянулся к оконному проему. — Что там такое гремит? Я проснулся от шума и грохота. — он потер кулаком глаз и снова потянулся к окну. А я боялся шелохнуться, чтобы не спугнуть момент. — Обещанный транспорт подан к Управе. Пора завтракать и собираться, — ответил хрипло. Губы сами растягивались в глупой улыбке, а мне хотелось скакать и петь от радости, чего, естественно, не сделал. На сборы у Добрыни ушло минут семь, за это время дошла до готовности и была разложена мной по тарелкам каша. Верх ее исходящего горячим паром золотистого «купола» венчал брусочек сливочного масла. Рядом стояла кружка бодрящего ароматного напитка и маленькая плетеная из ивовых прутьев корзинка со свежим горячим хлебом и крынка с молоком Плотно позавтракав, мы закинули на плечи рюкзаки и отправились в Управление, где на ступенях, скамейках и ближайших бордюрах расположилась довольно колоритная компания. Кто в куртках и резиновых сапогах, кто в тулупах и коротеньких по щиколотку валенках. Дети, из маленьких рюкзаков которых торчали ракетки для бадминтона, биты для игры в городки, коротенькие складные спиннинги и самодельные удочки, в плетеных сетках у многих болтались, мячи, теннисные ракетки и воланы для игры в бадминтон. Народ был готов во всеоружии достойно поздравить подругу с днем Рождения и заодно попрощаться с отголосками лета. *** Петрович, зевая и почесываясь, вышел из сторожки медика и сунул во внутренний карман ватника путевой лист. Наряд на перевозку группы спецподразделения "Витязь" и их семей на пикник он получил еще с вечера. Такой вояж намечался за годы его работы в Зельево не впервые. Он прекрасно знал, кто эти люди и был неплохо знаком с их руководителем. Когда-то Черномор принял его еще зеленого юнца в свой отряд, но долгой службы не вышло. Через пару лет, получив серьезное ранение на одном из рейдов (не огнестрел и не перо под ребра, а сложнейшее ранение от проклятья), он потерял ту малую толику магии, которой его наделила природа. Провалялся в магоклинике почти полгода и понял, что остался не при делах. Было обидно, он рвался с отрядом в очередной рейд, хотелось доказать, что и без магии он чего-то стоит. Но Черномор волевым решением запретил даже думать соваться в пекло. Пришлось подчиниться. Перейти на бумажную работу в Управе, а по прошествии еще трех лет и вовсе уйти из УМП. Осел он в городке и освоил профессию водителя в автопарке. Получил в свое распоряжение ПАЗ, да не простой, а тюнингованный магически, и принялся крутить баранку. Работа ему нравилась. Его окружали все те же знакомые лица, словно и не уходил никуда. Да и отсутствие магии уже не ощущалось так остро как в первые дни. "Ко всему можно привыкнуть", — рассуждал он, натягивая на голову картуз и застегивая распахивавшийся на ветру ватник. Устойчивый аромат масла и бензина, пропитавший вытершуюся со временем до белизны поверхность одежки, не перебивался даже под порывами холодного октябрьского ветра, въедливо заполняя рот и носоглотку. Загнав автобус на мойку, он прошерстил медленно сквозь щетки и отогнал "старичка" к четвертому боксу. Открыв двери выключил зажигание и, поднявшись, потянулся. Солнце только показалось из за горизонта, пропитывая окрестности бледно-розовыми красками, смешивая их с побуревшей реальностью. Теперь следовало протереть влажным сиденья. Он порылся в бардачке, в поисках чистой ветоши. Выудил не первой свежести кусок фланелевой рубахи. — Пс...Пс, Петрович!? Мужчина поднял глаза, отрываясь от дела. — Ну чего тебе снова, Яш? Занят я. Яшка Иволгин, проживавший раньше по соседству, а теперь квартировавший в общаге Управы, и с какого-то перепугу решивший, что одиноко живущий по соседству мужик пропадает в бобылях и должен, вот прямо сейчас и сию минутку принадлежать ему, Якову. А посему развил такую бурную деятельность по завоеванию сердца, печени и почек Петровича, смотревшего на него скорее как на сына, а не нечто большее, что хоть складывай манатки в узелок и тикай из города. Петрович его ухаживания не принимал, но и не отталкивал от себя очень уж рьяно, боясь обидеть парня. Яшка такой взгляд на свои "чуйства" не одобрил и удвоил усилия, отчего Петрович уже едва не выл волком. В который раз пожалел, что лишился и тех крох магии, которыми когда-то одарила судьба. А то бы точно подпалил хвост парню, чтобы неповадно было доставать достойных стариков. Хотя "стариком" — это сказано громко. Ему едва перевалило за тридцать пять. Рослый, видный с крепкими литыми мускулами, хоть на обложку журнала снимай. Однако для зеленого двадцатичетырехлетнего юнца, по мнению Петровича, всё равно считался уже прилично старым, что не мешало активно отмахиваться от настойчивого ухажера. — Петрович, я чисто по делу, ты не думай, — Яшка переминался с ноги на ногу мял в руках бейсболку. При его росте с пожарную каланчу и крепкой ладной фигуре бодибилдера, это выглядело откровенно смешно, но Петрович и ухом не повел. Да и не до смеху было. Служащий в отряде "Витязь" Яшка даже такого лося как он в бараний рог скрутил бы. Мужчина плотно поджал губы, недовольно цокнул: — Знаю я твои дела. — Да нет, Петрович, я лишь спросить хотел. Нас ты повезешь на Клязьму? — Ну я, кто же еще? — Может... эта, поможешь загрузить? — парень шагнул в сторону и у Петровича округлились глаза, отчего он стал похож на старого потапычева филина. За спиной Иволгина ровными рядами, а точнее колоннами стояли ящики... не меньше десятка. — Это еще что? Куда столько? — мужчина в сердцах бросил тряпку на пол. — Так на всех... в салон, в багаж. Ты не думай, Петрович, я уменьшу и облегчу вес. Яшка усердно хмурил брови, отчего торчащие лопухами уши смешно двигались. — Черт с тобой, дурень ты эдакий, вноси. Только не жди, что я вас после до кроватей растаскивать буду. *** Кто и на чем будет добираться до места пикника, спорили довольно долго. Однозначно было решено отправить детей и женщин в автобусе. Мужчины же безоговорочно покидали рюкзаки кто в автобус, кто в допотопные ступы, рычащие и кашлявшие черным дымом тут же у тротуара. Часть села на ковры-самолеты, оказавшиеся позаимствованными на складе вещдоков. На что Черномор сурово свёл брови у переносицы, а Жаров клятвенно обязался вернуть их завтра же утром на склад. Спустя полчаса, под смех и шутки друзей, один презрительный взгляд и один подбитый глаз (Тихон очень ревниво оберегал свою пару, а уж садиться близко к своему партнеру и подавно не позволял. Микола при этом мягко улыбался и опускал глаза — такая защита от партнера была приятна и немного смущала), отряд «Витязь» выдвинулся к месту пикника. Для нас с Няшем их отношения были едва не нормой, видимо, в силу привычки видеть их обоих в соседней квартире. Частенько мы зависали у них в комнате за партией в шахматы, поэтому яростный рык и ревнивый выпад Тихона в сторону Федора, зацикленного на своем брате Егоре, стал полной неожиданностью, вызвав шквал улыбок и подколов. Я с Няшем занял пару мест в хвостовой части автобуса. Аккуратно прижав его к себе (на что он и внимания не обратил, а я грешным делом подумал, что мой глаз украсит второй фонарь, симметричный красующемуся на лице у Фёдора), вытянул ноги, разместив рядом один на другом наши рюкзаки, прикрыл глаза. Путь до места дислокации был недолгим, но Добрыня успел задремать на моем плече, расслабленно посапывая и пустив ниточку слюны мне на грудь. — Эй, проснись! Приехали, — протянул я шепотом, чтобы не напугать спящего Ростовцева. Погладил подушечкой большого пальца его щеку, проведя пару раз от носа к виску. Няш нахмурился, чихнул и рывком поднял голову, растерянно осматривая уже пустой автобус. — Так мы ж уже на месте… Чего мы сидим, пошли? — не то проинформировал, не то возмутился. — Я так и сказал — мне не удалось сдержать улыбки. Подхватив оба рюкзака в одну руку и сжав пальчики Няша второй рукой, я двинулся на выход, потянув его за собой. На берегу Клязьмы отдыхающие расположились с размахом — широкой дугой, словно цыгане табором в степи. И по-цыгански шумно: с песнями, танцами, беззлобным подшучиванием, разбили лагерь. Кто-то ставил палатки по-простецки, без магии вбивая в землю колья-ограничители, кто-то устанавливал шезлонги и лежаки, довольствуясь малым, а кто и просто, бросив на пожухлую траву спальные мешки — погоду обещали солнечную, безветренную, теплую. Но и в случае дождя не стали бы беспокоиться, установив над лагерем противодождевой купол из чар. Продержится он правда недолго, порядка шести часов. А за это время, мы бы успели собраться и разместиться в автобусе. Или накрайняк аппарировали бы в общагу. Благо сильных магов в отряде предостаточно и осилить двойной или даже тройной «аппарейт» для них не проблема. Своей палатки у нас с Няшем не было. Да ничего у нас не было с собой, кроме пледов. Поэтому дружественному жесту в лице лишнего шезлонга со стороны наших соседей по блоку, мы обрадовались, как малые дети. Добрыня душевно растянул губы в улыбке, поблагодарил в унисон со мной и, тут же установив его на местечке поровнее, уселся и укрылся пледом. В центре лагеря устанавливали камни вокруг кострища. Мне ничего не оставалось, кроме как предложить свою помощь. — Спасибо, Дань, отлично, займись хворостом. После шквального ветра три дня назад здесь повсюду валежник. Набери для растопки. — Алексей указал куда-то за спину, устанавливая очередной крупный камень. Я огляделся, слушая смех и шутки мужчин. После дождя и правда вокруг было немало хвороста. Женщины сидели неподалеку, нанизывая мясо на шампуры и тихо переговариваясь. Чуть в стороне справа малышня организовала несколько площадок для игр. Вот там и следовало убрать валежник в первую очередь, чтобы не поранились ненароком. Пройдя вдоль берега, пнул с тропы камень, затем в другую сторону отпихнул ветку. — Фьють, — свистнул я, подходя ближе, — ребята! Ребятня замерла на середине движений, а после перевела взгляд на меня. — Не мешало бы до начала игр, очистить под ногами. Убрать хворост. Он на растопку нужен. Да и вам будет проще, безопасней. Поможете? — переводил взгляд с одного на другого, ожидая их решения. Самые старшие переглянулись, кивнули друг другу, и вся ватага, словно шумные воробьи, понеслась собирать сломанные ветки. Уже через пять минут возле моих ног лежала приличная гора хвороста. Вот могут же, когда захотят. Я заклинанием уложил их упорядоченно, связал наколдовав веревку и взвалил на спину довольно тяжелый тючок. — Вань, подай-ка огниво… — Жаров безрезультатно перетряхивал свой рюкзак. — Потерял я его что ли? — пробухтел в очередной раз проверяя карманы рюкзака и натыкаясь пальцами на порядочную дыру. Я в это время складывал хворост шалашиком, искоса поглядывая на него. Рядом — готовая вязанка вишневых поленьев, даже сейчас, поколотые и высушенные, они источали притягательный пьянящий аромат. Жаров крякнул и покосился на Маринку. Опять, небось, в книгу залипала и не вспомнила про рюкзак. Вылезшие насквозь пара пальцев стала свидетельством потери и раздражения: — Ох, етишкины ёжики! — выругался он, поднимая взгляд на Морозова. — Вань, слышь подай огниво! — Блин, Не’кит, ты маг или как? Заклятьем подожги! — слышится в ответ, и я не могу сдержать улыбки. — Вот же етишкины ёжики! Точно! Забыл… —Жаров кидает минифаерболы на сухой хворост, и он тут же занимается огнём. Я понимающе улыбаюсь одними губами. Улыбка не затрагивает глаз. И невольно подмечаю особенности каждого. Они, словно анкетные данные, откладываются на подкорке сознания. Жаров — простодушный растяпа, добрый, до неприличия любящий свою жену. Марина у него пышная веселушка, душа компании. К ней автоматом тянутся окружающие. Это подкупает. А еще то, что она должна скоро родить. И Никита, тихий подкаблучник, позволяет ей главенствовать в семье (парень прошел вдоль берега и бросил в реку увеличенную авоську с сидром) Иван, его старший брат, полная его противоположность. Себе на уме, жесткий, но при этом болезненно справедливый, честный. Никогда не лжет и не юлит. Может оттого и одинок доселе. Очередная вязанка бутылок полетела в Клязьму. Рядом крутится Егор, подбитый глаз которого сияет жарче солнца. Он без ума от собственного брата. Парни однояйцевые близнецы. Учились в Зельевской школе годом помладше. Постоянно влипали в передряги, покрывая друг друга. Поэтому и отношения этих фриков никого особо не удивили. Такие могли жестко подшутить, зло подтрунить оппонента. Но не предать… Нет. А тут, видимо, пробужденная стрессом система ценностей дала сбой. Вот и напоролся парень на кулак Тихона. — Мужики, не поможете? — Егор вытянул из автобуса пару ящиков с лимонадом «Золотой ключик». — надо бы к воде поближе, чтобы прохладный был. — По-моему, надо ставить щиты, — Савва сглотнул, провожая взглядом плывущие по течению связки бутылок и упаковок с пивными алюминиевыми банками. — От греха подальше. — наколдовал пару щитов. У меня закралась мысль, что каждый думая о том, что выпивку забудут, прихватил бухло на всех присутствующих. Вскоре я в этом убедился. Поверхность Клязьмы через полчаса напоминала затянутую серебристой сеткой змею. Я хмыкнул: «Запасливые». И перевел взгляд на очередного «Витязя». Тихон. Он обожает своего Миколу. Никого близко не подпускает. Тоже гипертрофированно справедлив. Такой не предаст. Микола в нем души не чает, пылинки готов сдувать, но это не делает гордость и ревность Тихона меньше. Да и вообще, однополые отношения в маг мире никого не удивляют. Здесь важен не сам гендерный признак, хотя большинство старается в открытую не шокировать окружающих. Все об этом знают, но особо не афишируют. А отношения строятся на магической совместимости. Будь то гетеро пара, или ЛГБТ отношения, а то и вообще: один маг, другой — обычный человек или оборотень. Хотя может встретиться и другая анимагическая форма. Вон как старшая у нас по этажу: Светлана маг, но еще и может принимать анимагическую форму нага. А вот супруга Черномора, судя по всему, из водных форм. Только я никак не определю кто именно: русалка или дриада. Санек Вихров (я проводил взглядом парня с ящиком безалкогольного пива) — тот импульсивен, горяч, непримирим ко лжи и несправедливости. В костер бросится за других и с таким же рвением станет доказывать, свою правоту. Классный парень. Он тоже не мог… не тот склад характера. Я переводил взгляд с одного на другого и подмечал… оценивал… складывал во внутренние файлы своего подсознания. Мне всегда удавалось едва не с первого взгляда просканировать личность, считывать характерные черты, поведенческие особенности, анализировать поступки и давать точные характеристики. Ошибался очень редко… почти никогда. Зацепил взглядом Няша, закутавшегося в плед и уткнувшегося в книгу. Он увлеченно переворачивал страницы, при этом не сводил глаз с меня. Как ему это удается? Так, стоп… я тут не для этого. Отдых сегодня в приоритете. Лишь подойдя поближе, сообразил что к чему. — Добрыня держал книгу вверх тормашками. Губы растянулись в улыбку, тогда как сам я едва сдерживал хохот. — Надя, Света, мясо давайте! Угли на подходе, — красные, чадящие жаром угольки, кое-где подернувшиеся серым пеплом, весело потрескивали в пляшущем мареве. Даже отсюда, в нескольких метрах от костра, ощущалось его согревающее дыхание. Никита поворошил прихватом в импровизированной сложенной из камней жаровне. Отодвинул еще горящие крупные части поленьев, равномерно распределил остальное по дну. — Ну где вы там, бабоньки?! — его раскрасневшиеся щеки полыхали не хуже дров, а рыжие непослушные кудри соперничали в оттенке с огнем. — Вот еще дровишки, на случай, если закладывать вторую партию мяса. — Сева, «восемнадцатый», сгрузил на проплешину рядом увесистую вязанку дров, поднялся с колен, оттряхнул с рук и одежды мелкое крошево коры, листьев и земли, частично размазывая по светлой куртке. Смачно выругался, бросая взгляд на копошащуюся у импровизированного стола супругу. Тут же наложил очищающее заклинание. Надежда улыбаясь и что-то шепча на ухо Светлане увлеченно рассказывая, нанизывала на шампуры кусочки мяса. На крик Никиты она повернула голову и, все так же улыбаясь, крикнула в ответ: — Еще минутку, Никит. Тут чуток осталось-то. — Давай что есть! — Жаров махнул рукой и перевел взгляд на визжащую в стороне ватагу детей. Мальчишки носились по берегу, пугая девчонок висящим на рогатине черным ужиком. — Остальное после донесете, — вполголоса и хмуря брови. — Эй, пострелята! А ну-ка прекратите животинку мучить! — Заорал так, что Няш едва книгу не выронил. Бег и детский визг как по команде прекратился, а испуганный уж, наконец соскользнув с рогатины, скрылся в камышах. Правее, у самой воды, в притопленном садке «седьмой» и «одиннадцатый» меняли одну партию медовухи на другую, объясняя молодому поколению, что «пить теплое хмельное пойло — дурной тон». Щуплый, похожий на кузнечика малец в растянутых трениках и фуфайке, видимо, с отцовского плеча, укрывшей его по самые колени, увлеченно слушал, кивал раздаваемым от души и сердца житейским премудростям. Рядом стоял пацаненок на голову ниже в яркой красной куртке и вязаной буденовке со звездой чуть ли не во весь лоб. Он нетерпеливо дергал за руку «кузнечика» и что-то бурчал под нос, плохо выговаривая слова. — Вы чему Юрика учите, охальники? — Нина Старцева замахнулась скрученным в жгут полотенцем, шутливо огрев выставившего пятую точку супруга. «Кузнечик» подскочил, завертелся волчком и с громким заливистым хохотом понесся к братве, теряя тапки и цепляя рукавами фуфайки репейник. Сзади как флажок на ниточке бултыхался в хлопающих по ногам голенищами резиновых сапог его нетерпеливый напарник, вторя ему заливистым колокольчиком. Глядя на Нину, Петрович откашлялся: — А мой автобус когда разгрузите? — В смысле? — Мужики приподнялись и встали в стойку, словно собирались сорваться на бег. — Да в прямом! Бухло когда разгрузите? — он переводил взгляд с одного на другого. — Откуда, Петрович? — дурниной заржал "одиннадцатый". — Вопрос не по адресу, мужики. Вы у Якова Иволгина спросите. Я дальше слушать не собирался, подхватил лишенное коры поленце и, подкатив его поближе к шезлонгу, со вздохом умиротворения опустил свою пятую точку. Близость Няша вызывала приятное тепло в теле, покалывание в озябших пальцах рук. Отчего хотелось запустить их под плед и обнять ноги парня. Вот там точно тепло. От яркой картинки меня, обнимающего ноги, волна жара прокатилась по телу вниз завязываясь в тугой горячий узел. Я прислонился плечом к Няшеву бедру и чуть отклонившись назад прикрыл глаза от удовольствия — голова, точнее затылок приятно коснулся его живота. Сидеть вот так, слушая пение птиц, радостные визги детворы, тихий шум ветра в ветвях деревьев и чувствовать головой биение пульса, слышать его сбившееся лихорадочно бьющееся сердце, ощущать, как рваные неровные вздохи колышут волосы на макушке, можно было до бесконечности. Краем сознания улавливать шелест переворачиваемых страниц, разговоры сотрудников, их смех, подколки и шутки по отношению друг к другу. — Ну куда ж вы столько нацепляли? На жаровню не поместятся. Егор, подай-ка тазик. — Я не Егор, я — Федор. — Да похер, — Жаров нетерпеливо рыкнул: — Да не этот, Велесовы подштаники! Куда мне этот таз? Чай, не ноги мыть прошу. Ты вон тот, что на скатерти, который поменьше подгони сюда. Вышеозначенная посудина взмыла в воздух, левитируемая заклинанием, и мягко опустилась у ног Никиты. Они были как семья, одна большая семья, о которой мечтал с детства. Дружная и любящая. И я волею судьбы оказался причастен к таинствам этой дружбы, к всепоглощающему теплу, исходящему лучами от каждого из них. К этому большому сообществу, богатырей, вобравших в себе все самое лучшее. Рядом с ними хотелось меняться, соответствовать. Словно услышав мои мысли, проникнувшись желанием, ощутил робкие, несмелые прикосновения пальцев сначала к шее, от чего волосы на затылке поднялись дыбом, а после и в волосах, перебирая мои непослушные жесткие лохмы. От ощущения мурашек, поползших по спине, хотелось выть, задрав голову к небу. И я прижимался теснее, гнул шею, чтобы лучше ощутить прикосновения, порхавшие бабочкой перебиравшие пряди пальцы Добрыни, теряя счет времени. Не представляю, сколько мы вот так просидели. Я, казалось, не дышал, как и Няш, затаившийся за спиной. Из ощущения накатившей неги вырвал голос Марины Жаровой: — Эй, голуби! Вы есть-то думаете? Проворкуете и не останется ничего. — Она улыбалась, держа в одной руке большой стакан с пенным квасом, а другой упираясь в поясницу, невообразимо изогнувшись и пытаясь сохранить равновесие — большой круглый живот тянул хрупкую на вид женщину к земле. — Хорош яйца высиживать, идите сюда, — Тихон, приобняв левой рукой свою пару, похлопал правой по свободному месту рядом. Микола, вторя ему, улыбался нам и махал рукой. На расстеленной на земле скатерти источали аппетитные ароматы пироги с капустой и грибами; пирожки с мясом и рыбой; ватрушки, украшенные цукатами из кураги, тыквы, засахаренных яблочных долек и поблескивающие золотистой яичной заправкой; ароматное мясо на шампурах, блюдо с квашеной капустой и ядреными от рассола яблоками «Антоновка», тающей во рту запеченной тыквой и малосольными огурцами. Короче, со всем тем богатством, без которого не обходится ни один русский стол. Я неохотно отлепился от Няша. Поднявшись потянул его в компанию. Заняв место за его спиной, притянул за талию к себе, позволив ощутить совсем иное желание, нежели набить живот. Услышал ответный смешок, почувствовал щекой жар загоревшихся от смущения ушей и выпустил из захвата. — Давай поедим, что ли? — прихватил правой рукой протянутый кусок пирога с почками, на автомате подцепил левой протянутый кем-то стакан с медовухой. Поймал недоверчивый взгляд Няша через плечо и улыбнулся в ответ: «Все нормально», и не удержался: — Поухаживаешь за мной? — получив утвердительный кивок в ответ, с облегчением выдохнул. Прекрасное начало. Не испортить бы… — Ну, давайте выпьем что ли за именинницу? — полковник Черномор, обнимая одной рукой свою похожую на русалку супругу (стройную, с платиновыми, отливающими зеленью волосами до пят и с колдовскими чуть светящимися неестественной зеленью глазами), поднял чарку с медовухой. — Спасибо, что вы все пришли. Это дорогого стоит, — улыбнулась в ответ Марина, поглаживая большой живот и придерживая его одной рукой снизу. — Угощайтесь, чем Велес послал. Застучали ложки, загомонили сидящие за столом, разбирая пироги, салаты, мясо. Под смех и шутки зазвучали тосты: «За именинницу!», «За то чтобы еще не раз собрались!», «За всех, кто рядом!» — Да, давайте за то, чтобы все бабы шипели раз в год и то не дома! — раздался четко и ясно в мгновенно установившейся тишине голос Славки Барышева. Казалось, воздух сгустился за спиной от этих его слов. Волосы приподнялись у парня на маковке, когда из-за спины послышалось шипение его супруги-нага: — Рраз фф год, говоришшшшь… не домашш? — черты лица Светланы заострились, зрачки приобрели вертикальную форму, а радужка заполнила весь глаз желто-зеленым цветом. Я грудью ощутил дрожь пробежавшую по спине Няша. Воздух, казалось, стал на несколько градусов холоднее. — Дорогая, — попытался выкрутиться Барышев, подхватывая на вилку аппетитный источающий восхитительный аромат кусочек шашлыка, — к тебе это не относится. Вот, попробуй, вкуснотища такая, ум отъешь! — Зсссубы мне заговариваешшшь, — с улыбкой прошипела старшая по нашему этажу, но подношение мужа приняла. Грянул хохот, похлопывание провинившегося Славки по плечу и атмосфера снова стала легкой и непринужденной. Если честно, мне очень нравилась атмосфера единения в отряде. И то, что я с ними всего лишь полгода, оставляло тяжелый скребущий осадок где-то глубоко внутри. Прекрасно понимал, что пора форсировать события, иначе весной придется разъехаться с Добрыней и тогда шансов изменить положение вещей, завоевать мою пару станет в разы меньше. Да, пора действовать… *отсылка на село Лукиново. Сборник «Древние расы». https://ficbook.net/collections/15272596