Жили-были...

POV Добрыня. Разбудили меня соблазнительные ароматы утреннего кофе и молочной рисовой каши со сладким малиновым джемом. Тонкие, теплые, нежные и одновременно будоражащие. Глаза открывать не хотелось. Потянулся всем телом, ощутив горячий солнечный луч, легким поцелуем скользнувший по щеке, перевернулся на бок. В животе заурчало, давая знать о голоде, но и другая нужда напомнила о неотложном. К каше я бы, конечно, предпочел чернику или на крайняк смородину, хотя малина тоже неплохо. Но при всем этом было ощущение чего- то нереального: аромат двигался… становился то ярче, то чуть более приглушенным. А затем в мое сознание ворвался едва различимый шепот: «Няш, солнце, просыпайся! Такой денек классный, а ты его проспишь». Открыв глаза — сначала один, затем второй — едва не отшатнулся. На меня смотрел сидящий на краю кровати улыбающийся Данька с тарелкой каши в руках. Но Великий Велес! Этот синяк, словно третий глаз посреди лба. Мне до сих пор стыдно, одновременно плакать и смеяться хочется. — Прости, — шепчу сквозь расплывающееся изображение в глазах. Отвожу взгляд к потолку, сосредотачиваясь на трещине. Не хватало снова разреветься. Несколько вздохов, залипаю на Данькиных губах с тоненькой трещинкой посередине нижней. И натягиваю одеяло повыше, чтобы скрыть свою заинтересованность, проехавшуюся по его боку. Ядрены кочерыжки! — Забей, — слышу в ответ, его улыбка становится шире. Неужели почувствовал? Стыдоба-то какая! Хочется отвернуться, но он не позволяет, касаясь моего подбородка. — давай завтракать? Я встал с рассветом и теперь готов съесть лошадь. — Данька бодр и весел, будто не ему с моей легкой руки зарядили меж глаз банкой светлого пенного. Соловей отправился накрывать на стол, поставил плетенку с хлебом, масленку, вазочку с джемом, а я воспользовавшись ситуацией пробегаю в ванную. А когда возвращаюсь, меня ждет тарелка горячей каши и пара поджаренных в сливочном масле хлебцев. Жирно, но вкусно, как я люблю. Данька сидит напротив за заставленным тарелками, вазочками, кружками столиком, поджав под себя ноги и обнимает ладонями кружку с горячим кофе. Возле моей тарелки стоит такая же. Кофе не мой любимый напиток, я бы охотнее выпил чай или горячий шоколад, но сегодня и он сойдет. Голова все еще гудит, будто бы с похмелья. Хотя выпил я чисто символически за компанию чарку медовухи. Однако в голове гудёж, словно от работающей на полную мощность техники на машинно-тракторной станции. По телу разбегаются волны тепла и нежности — его колено касается моих, проникая между ними. Чтобы отвлечься, попытался вспомнить, как мы вчера попали домой. Не получилось. Скорее всего помогли. Всплыло намерение посетить мать, к вечеру… а может и завтра. Но Соловей прерывает мою вялую мыслительную деятельность. — Няш, у меня для тебя сюрприз, — он улыбается, отрезав от ломтя масла кусочек кладет мне в кашу. Я морщусь — это перебор. Но молча принимаю своеобразное ухаживание — мелочь, а приятно. Он продолжает: — Мне Шурик подогнал дешевые фейерверки к празднику. Я взял пару десятков. Александр Соловей — один из младших братьев Данькиного отца. Но все в округе зовут его Шурочка. Хотя от Шурочки в нем только имя. Коренастый мужик с чуть раскосыми татарскими глазами — черными и глубокими, как жуки; густой широкой бородой на скуластом лице, делающей его похожим на Бармалея и крупным золотым зубом с вставленным в него трехкаратным бриллиантом. Большими руками, мускулистым торсом и несоразмерно короткими ногами. Он единственный из всех братьев как две капли воды похож на того самого Соловья-разбойника, о котором слагали легенды. Как и все в этой семье имел дурную славу, на спор мог вскрыть любой замок от навесного амбарного, до кодового последнего поколения за тридцать секунд. В Управе иногда пользовались его услугами, как консультанта. Я поначалу даже завис, не донеся кусок до рта. Какой праздник? Какие фейерверки? А после смекнул. Через пару дней Велесова ночь, и едва не подавился. — Какие салюты, Дань? Ты спятил? Велесова ночь — время почитания предков, — я огляделся, увидев на полу у кровати тонкие картонные трубки в красочных упаковках, шестигранные коробки, визгливые шутихи и метровые разрисованные яркими красками тубусы, на все лады информирующие о пиротехническом содержимом. — Уноси их отсюда! — зашипел, пнув ногой ближайший. Если бы я только знал или догался, чем грозит этот пинок мне и моей комнате, то обходил бы эту кучу дешевой бракованной пиротехники седьмой дорогой да по широкой дуге. Но как водится, хорошие правильные мысли приходят в голову, когда уже прозвучит пресловутое «упс», а махать руками поздно. Вечные пакостницы — Жизнь и Судьба внесли свои коррективы в мои намерения, зарубив их на корню, не оставляя времени на раздумья. Вот сейчас, под выстрелы фейерверков, не хуже зенитно-минометного обстрела, и вой шутих я упал на пол, благородно по-рыцарски прикрытый телом Даньки. По комнате затопали забегали соседи, поднятые тревожными противопожарными чарами. Пахло паленым, серой и порохом, справа распространялся жар от вспыхнувших ситцевых штор в веселенький мелкий цветочек, серыми рваными ошметками пепла, оседавшими на гобеленовом покрывале с ромбическим орнаментом. Слева продолжали радостно подпрыгивать и брызгать цветными искрами оставшиеся праздничные снаряды. На стене красовалось подпалиной размером с подушку огромное черное пятно. Апогеем и наверное венцом этой адской какофонии стало разбитое окно — жертва последнего снаряда. После вдруг наступила тишина. Вязкая, удушливая. Противопожарная ракушка на потолке щелкнула, крякнула, откинула крышечку. И во все стороны брызнула россыпь мелких водяных капель, спасая от вырвавшейся на волю стихии. На повестку дня выплыл вопрос с ремонтом. Его следовало разрешить в ближайшее время и чем скорее, тем лучше. Но не сейчас. А вопрос где и как проводить праздник отпал сам собой. Как единственный очевидный. — Ядрена кочерыжка! — только и смог вымолвить побледневшими, видимо, от холода проникшего внутрь губами, вытирая рукавом воду с лица и рассматривая потери, причиненные Данькиным супервыгодным приобретением. — Собирай вещички, боец. Пойдем в гости к моей маме. Данька хмыкнул и со словами «ну, к маме, так к маме» достал из покореженного огнем шкафа большую спортивную сумку. Сдернув с себя мокрый свитер, он нерешительно замер посреди комнаты, исподволь наблюдая, как я споро кидаю вещички в свою походную торбочку. Сейчас меня как и его ждала работа. Собравшись и положив в сумку контейнер с оставшимися хлебцами и джемом, натянул пальто, шапку и ботинки. — Я постараюсь вернуться пораньше, а ты собирай вещи. И прибери уже тут, — махнул рукой на остатки былой пиротехнической продукции. Задумавшись, клюнул губами Даньку в щеку и отправился в Управу. Понедельник начался с малой пятиминутки у Черномора и тренировочной разминки отряда "Витязи" в спортклубе "Богатырь". После ремонта, проведенного в начале прошедшего лета помещение клуба пополнилось подземным тренировочным залом, и тиром, двумя дополнительными женскими душевыми, а так же длинным извилистым переходом из помещения клуба в Управу. Все эти незримые пространственные расширения обеспечивались артефактами "Инфинитум террина", предоставляющих функционально-стабильное расширение пространства, а изготовление артефактов 2Х класса влетело Управе в копеечку. Теперь наши "33 несчастья" проводят здесь каждую свободную минуту. Я тоже прихожу раз в неделю или две просто размять мышцы, да и подумать. Физическая нагрузка здорово мобилизует и позволяет систематизировать мысли.. Основной зал, где стояли тренажёры гудел гулким эхом мужских голосов не хуже улья. На стене справа от входа висело шесть мониторов, на которых повторялся вновь и вновь видеокомплекс упражнений на определенные группы мышц. Напротив у противоположной стены стояли силовые тренажеры для их прокачки. Заняв беговую дорожку рядом с мониторами я окинул взглядом зал. Егор и Федор заняли соседние стойки и работали один — над мышцами груди и спины, второй — над мышцами ног. Сделав по три подхода они поменялись местами и молча продолжили тренировку. Яша занял соседнюю со мной беговую дорожку и, хмуро сведя брови к переносице, включил тренажёр, ловко варьируя скоростными режимами. На правой стороне лица все еще оставался желтоватый след от синяка полученного накануне от ревнивого Васи Стеблова, который и сейчас исподлобья посматривал на него, ритмично работая руками. Под мониторами располагались скамьи , где в упоре лежа мои соседи по блоку, Микола и Тихон, жали штангу. Стоявшие на подстраховке Вихров и Барышев вели счет на время, держа в руках секундомеры. После двадцатого жима Барышев отключил секундомер и повернулся к Новицкому: — Игнат, не составишь компанию в спарринге? — А что работать будем? — "пятнадцатый" спрыгнул с перекладины, на которой отрабатывал вращения и перевороты. Дыхание его сбилось и сейчас вырывалось из груди рваным свистящим сипом. Подхватив полотенце, он принялся растирать грудь и руки. — Новый комплекс боевых заклинаний, — "двадцать второй" отдал секундомер в руки Вихрова и отправился в тренировочный зал. Игнат бодро последовал за ним, исчезая за дверью. — Добрыня, — Тихон, потеряв страхующего напарника, повесил инвентарь на перекладину и сел на лавку верхом, — подкати-ка еще блинов. Я что-то веса не ощущаю. — Да куда ж больше, — я остановил дорожку и спрыгнул на пол, от чего приземление отозвалось неприятной вибрацией в теле. — И так сто двадцать кило жмёшь. — Ты пострел не рассуждай, а делай, что тебе говорят, — он вытер лицо полотенцем и, забросив его на шею, потянулся за бутылкой воды. — Заодно и меня подстрахуешь. — Дело барское, — я снял со стойки десяти килограммовый блин, затем второй и подкатил их к тренажёру. — Только после не жалуйся на спину. — Хохотнул, глядя как Тихон надевает на штангу дополнительный вес, а после, выдохнув, вновь тянется за водой. — Это когда я жаловался? — прищурился Тихон, смотря на меня и делая глоток. Вода булькнула в горле и из уголков рта на грудь потекли тонкие струйки, отчего майка прилипла к телу, четко прорисовывая выпирающие грудные мышцы. — Да хотя бы на прошлой неделе, — встрял в нашу перепалку Микола, отставляя свою штангу на перекладину. — Спасибо Сань, — забрал у Вихрова секундомер и сверился с результатами прошлого подхода. Затем кивнул, отпуская парня. — Не ты ли всю неделю ныл, что потянул спину и требовал массажа? Я не стал слушать дальше раздраженные замечания Миколы, оправдывающегося Тихона, а отправился в тир. Их жаркие споры и такие же жаркие примирения привычно было слышать в общаге. Поначалу их ещё пытались разнимать, за что по незнанию огребали по полной (парни не терпели вмешательств в свои дела). А после плюнули и обходили спорщиков стороной. Вот и сейчас спор в любую минуту мог перерасти в кулачный бой без магии, а потом в столь бурное же примирение в горизонтальной плоскости. Я хмыкнул. Обернувшись краем глаза выцепил картину маслом: Микола у Тихона на коленях верхом прилаживает широкие наручи к стойкам крепления штанги, распяв Тихона на скамье. Проходя мимо тренировочного зала я замер в дверном проеме, завороженно глядя на сражающихся парней. Под магическим куполом ограждающих и щитовых заклятий "танцевали" двое. Да, именно так. Их бой очень походил на танец — ритмичное страстное танго. Магия кружилась и завихрялась вокруг них в цветных всполохах заклинаний. — Секо Аделфум! — широкая дуга режущего заклинания превратилась в вибрирующую завивающуюся спиралью нить и метнулась к Игнату. — Протего максима! — огненная нить рассекающего заклятья, пробив щит как масло, пролетела в опасной близости от щеки отклонившегося в сторону Новицкого. — Ничего себе мощь? — Барышев восхищённо проводил вспышку из правого короткого посоха, с которым он кружил по залу и ударил "Акцио апериум", вырывая из рук Игната изогнутую катану. Новые связки заклинаний получались неожиданно стремительными, мощными, маневренными, что позволяло двигаться быстрее и с более высокими результатами. — Петрификус тоталум, — Заклятье пролетело мимо стремительно двигавшегося Славы и попало в купол как раз напротив двери. Я вздрогнул и решил убраться по добру по здорову с линии огня. В качестве тира использовали длинный узкий зал, граничивший с душевыми. Серые безликие стены, покрытые выбоинами и отбитой штукатуркой, низкий потолок из бетонных плит и движущиеся мишени и манекены. Зал был пуст, как раз то, что мне нужно, чтобы отвлечься от мыслей о Соловье и спокойно потренироваться в стрельбе и боевых заклинаниях. В качестве концентраторов здесь можно было пользоваться кольцами, посохами и экзотическими палочками, а так же и оружием простаков. Оно обладало намного большей убойной мощью, чем те же палочки и посохи. В этот раз я выбрал палочку. Вдавил круглую черную кнопку на стойке и все мишени включились, то ускоряясь, то замедляясь. Сконцентрировавшись и очистив сознание от лишних мыслей, я старался попасть по летающим вокруг целям, по пытавшимся зацепить ответными заклятьями манекенам. Получалось не очень хорошо, то и дело в сознание врывались мысли об утреннем происшествии. Промучившись с полчаса я отделил себя от мишеней щитовыми чарами и ударил по красной полусферической крышке, отключая все вокруг. Тир погрузился во тьму, так схожую с моим апатичным настроем. Но работу никто не отменял. Я выдержал до обеда, а после отпросившись у Палыча отправился в общагу, где меня ждал Данила. *** POV Данила Мой рабочий день был относительно коротким. Распродав партию выпечки, Колобков отправил меня заняться грубой работой — вновь замесить тесто, сам оставаясь на приготовлении начинки. Быстро расправившись с этим делом, я поработал часа два на продаже, светя вздутым фингалом на лбу, не хуже фонаря на Сенатской площади Питера, а после отправился в общагу, составить план работ. Ремонт сам себя не сделает. Но проходя мимо тату-салона запнулся, поддаваясь мыслям о Добрыне. Я, если честно, не знал, как реагировать на его целомудренный поцелуй: насторожиться, ждать следующего его шага или броситься на покорение этого "Эвереста"? Все было как-то запутанно и неопределенно. Но что я мог сказать с уверенностью, так это то, что первый его шаг на этом пути мне был определенно по нраву. Сидеть здесь в одиночестве и дальше было бессмысленно. Мне же необходимо заняться тем, что привело меня в Зельево. А возвращение было эпичным. Можно сказать эпохальным. Даже в историю вляпался. Но это неплохо. Поможет отвести подозрение и не спугнуть "крысу". Кто из начальства в органах был извещен о моей миссии, было не понятно. Я бы предпочел, чтобы никто — меньше привлеченных в это дело, меньше жертв. Но, судя по тому как развивались события по делу Колобкова, отцы города в курсе. Мордред! Сейчас же мне необходимо было выйти на связь со своим человеком здесь. Связь, как и было задумано, будет осуществляться через тату-салон. Там мне должны были оставить координаты экстренной аппарации в случае разоблачения и инструкции по делу "Призрака". Но надеюсь до этого не дойдет. Пока в моей работе проколов за три года не было. Конечно, чтобы не вызывать подозрений придется сделать тату, но это мелочи жизни. Никто кроме меня ее не увидит. И даже Няш не узнает об этом до поры до времени, потому что нагим я перед ним не хожу. Тату-салон и салон интим-услуг "Туда — не знаю куда" находился в большом красивом здании, некогда принадлежащем купцу Веретенникову, о чем свидетельствовала мраморная табличка (скорее мемориальная доска!) на входе и соседствовал с бюро ритуальных услуг Василисы Премудрой "Вечный сон". Хмыкнул. Стало понятным и соседство заведений и табличка из черного мрамора. Сообщение мне должны были оставить в кабинете татуировщика, в задней ножке медицинского релакс-стола, или кушетки, на котором и должен находиться клиент во время процедуры. Тату-мастером оказался мужчина лет тридцати пяти, с недельной русой щетиной на загорелом лице, в черной футболке с ярким психоделическим принтом, в виде Джокера, стрелявшего себе в висок из пальца, и черной же бандане со скрещенными посохами, намекавшими на дуэлянта, представившийся Андреем. Пожав друг другу руки довольно крепким захватом, объяснил цель визита. Затем долго листал каталог, выбирал рисунок, точнее надпись, которую хотелось набить, после обсуждал цветовую гамму и место дислокации этой прелести на моем теле, внес оплату и наконец показательно расслабился по совету мастера. Тот предложил расположиться поудобнее. Произвел несколько пасов рукой, отчего магический накопитель засветился зеленым, затем синим, проверяя совместимость красителя с моей магической подписью, и провел аллерген-тест на отсутствие аллергенов у меня, кивнул своим мыслям и сделал пометку в блокноте, появившемся в руках практически ниоткуда. А после вышел за шторку в соседнее помещение, видимо лаборатория. От волнения в голове шумело и закладывало уши. Но я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить мое неугомонное тело. На всё про всё у меня было не больше пары минут — явно не до релаксации. Едва шторка с шелестом напоминавшим рокот грома опустилась, беззвучно соскочил с кушетки и присел у задней левой ножки стола, оказавшись вне зоны видимости позади лежанки. Снял пластиковый фиксатор с рычага подъемника и осторожно, чтобы не разбить и не привлечь внимание вытянул стеклянную капсулу с посланием. Вставив фиксатор на место, сунул капсулу в карман и так же беззвучно занял место на кушетке. Мастер появился через минуту, неся в руках заряженный специальным красителем контурный лайнер. Надпись, что я выбрал для нанесения не требовала долгого времени работы и минимум лечения, что меня устраивало. Уже через пару часов все болевые ощущения пройдут — магия позаботится. Зависать тут до вечера у меня не было ни желания, ни времени. Через двадцать минут на внутренней стороне моего бедра красовалась латинская вязь в стиле готики: "Аmor est aeternum. Аeternitatis brevis" — «Любовь вечна. Вечность коротка», я открывал капсулу, прислонившись к стене колобковской пекарни. Судя по оставленным инструкциям на встречу с агентом опоздал на пару дней. Следующая состоится в стрип-баре "Кудыкина гора" через пять дней. А у меня есть время для сбора инфы. Добрыня ждал меня у общаги. Сидя на лавочке у припаркованного рядом "Конька-Гробунка", залипал в телефон. — Давно ждешь? — поинтересовался, присаживаясь на свободный край. — Минут пять. А ты что ж ключей от комнаты не оставил? — убирая телефон в карман и сканируя мой профиль, Няш поднялся с места. Я проводил взглядом его растрепанную фигуру: распахнутое пальто, косо повязанный на шее шарф, шапка, воткнутая в карман, откуда торчал лишь помпон. — Я не знал, кому оставлять. — покопался в кармане в поисках связки. — Да хоть Светлане, старшей по этажу. Она в декретном отпуске, дома почти постоянно. — Буду иметь в виду. — Ты мусор-то свой пиротехнический вынес? — поинтересовался Няш, поднимаясь по лестнице. — Нет, успел лишь в мешки собрать. — Отлично, я сейчас оттащу, а ты сваргань что-нибудь перекусить, он открыл дверь, подхватил мешки и, лихо прыгая через две ступени, побежал вниз. Мне же осталось заняться ланчем. На кухне Светлана собирала по всей видимости перекус для своей малышки. У плиты стояла глубокая тарелка с парой очищенных от кожицы яблок, тертой на терку морковью, а на плите томилось, судя по аромату, картофельное пюре, приправленное лучком и маслом. Позади на столе-острове — кабачок. — Здорово, красавица! Я зарылся в холодильник в поисках того, что можно было бы легко , быстро и не затратно приготовить. — О, Дань, привет! Ты, никак, готовить собрался? Кабачок не желаешь? Мне тут Санька притащил, а я его не хочу... просто никак. С души воротит. Бросил взгляд на кабачок, затем в холодильник. На полке лежала начатая пачка творога, небольшой кусочек твердого сыра и увесистый шмат ветчины. И решился... Смешал тертые на крупную терку сыр и ветчину с творогом, и мелко рубленной зеленью. Распределил эту массу тонким слоем по кабачковым слайсам и завернул рулеты. Затем скрепил край каждого зубочистками. Поставил в духовку на минут двадцать и пошел помогать хлопавшему дверьми Няшу. Впереди меня, лихо вставая на два колеса и мастерски проходя повороты, неслась на своем трехколесном велике Верочка. Расклешенное платье синего цвета украшала оторочка из белых кружев, а голову — огромный розовый бант. Ушки прикрывали такие же розовые меховые наушники. — Вжжжжж, — бурлила она надутыми щеками, въезжая в открытую дверь нашей комнаты и останавливаясь перед торчащей из шкафа задницей Добрыни. — А куда это вы съебаетесь? — прошепелявила, тиская из ниоткуда появившегося в руках плюшевого медвежонка. Няшева задница замерла, а шебуршение в шкафу прекратилось. На свет показался испуганный лохматый Добрыня. — Верочка, ты меня напугала. — Такой большой, а малявки испугался, — захихикала она. — Куда съебаетесь, горовю? Няш хлопал глазами, глядя на эту мелкую командиршу, а я давился смехом. — Верочка, вот ты где! В комнату ворвалась Светлана. — Надо говорить "собираетесь". Она подхватила одной рукой велосипед, второю взяла дочь за руку и повела прочь из комнаты, извиняюще глядя на нас. — Ну я и горовю,— малышка аж притопнула ногой от злости, сурово сведя к переносице бровки, — съебаетесь! А мы под хохот друг друга собрали сумки, перекусили парой рулетиков и, загрузив вещи в машину, отправились "к маме". ***** Дети для любой матери — самое дорогое, что может быть в жизни. Вот и Наталья Сергеевна — потомственный учитель, директор Зельевской Общеобразовательной школы. Любящая единственного сына женщина и мать, желала своему ребенку счастливого будущего: успешную карьеру, безбедного существования, счастливой семейной жизни. Но главное, она мечтала о внуках. Ей самой Велес всемогущий счастья долговечного не дал. Промелькнуло оно хвостатой кометой, падающей звездой на небосклоне, когда надо не теряясь загадывать дом, денег, здоровья. Вот и Ростовцева для сына загадала… загадала всего того, что бы и себе пожелала. Но видно рядом мечтал и молил кто-то еще. И исполнилась его мечта, а не ее. Наталья вздохнула. Она видела, как тянется к соседскому мальчишке ее Добрыня. Видела как исподволь, тайно Данька отслеживает каждый его шаг. И горестно вздыхала. Нет, у нее не было гомофобных убеждений. Да, в магическом мире были широко известны традиции Эрастеса. И отношения «эрастес -эратоменос» (дословно любящий-любимый) не отрицались на Руси, но и распространены не были. Попросту потому что не прижились. Да, они являлись одним из средств воспитания мага, когда более старший и опытный наставник берет на себя воспитание будущего воина, политика и сексуальное просвещение молодого юноши, введение эратоменоса в мир удовольствия и неги. Но такие отношения порицались обществом вне договора пары, заключаемого на определенный срок. После окончания действия договора молодой человек мог создать семью, стать родителем. Или двигаться дальше по выбранному пути карьерного роста, расширить свое поле деятельности, крепко встав на ноги. Или же сам мог стать Эрастесом для будущего поколения молодых людей. Наталья хорошо помнила, рассказы смущенного волхва, об отряде фиванских эрастесов шедших в бой вместе со своими эратоменосами. Считалось, что Такие взаимоотношения укрепляли армию, так как любовники сражались плечом к плечу, соревнуясь и стараясь блеснуть друг перед другом. Считалось, что мужская любовь (в отличие от расслабляющей и изнеживающей любви к женщинам) вселяет мужество и высокие помыслы; в качестве примера в научных кругах, посвятивших изучению однополых связей не один трактат, приводилось убийство афинского тирана Гиппарха любовниками Гармодием и Аристогитоном*. Она прекрасно знала и осознавала двоякую натуру магов и против самой магии не шла. Но… ей хотелось внуков. Добрыне двадцать четыре. Время идет и сын не становится моложе, да и она стареет на глазах. Женщина бросила мимолетный взор в зеркало на стене. «Хороша, лебедушка!» — пропело заговоренное стекло. — Это пока… — ответила она невидимому собеседнику и остановилась у окна, вытирая руки белоснежным махровым полотенцем и наблюдая, как во дворе ее дома по-хозяйски смело паркуется инвалидского вида неказистый голубой Запорожец. Тут же вспомнились слова одной старой песни: с лопнутой фарою, с дверцами старыми папа купил автомобиль.* Наталья мысленно хмыкнула. Как и во всех старых усадьбах, у Ростовцевых был свой прирученный, привязанный к дому магический помощник — домовик. Он неплохо справлялся с обязанностями, помогал с уборкой и ведением хозяйства. Неплохо готовил и был прекрасным посыльным, а в последний месяц и собеседником. Но как бы то ни было, Наталья Сергеевна и сама не гнушалась работы по дому. Эти простые операции, вроде мытья посуды и протирания пыли, помогали ей собраться, систематизировать мысли, да и просто успокаивали. Добрыня, кстати, перенял эту привычку от неё. И вот теперь она наблюдала, похоже, триумфальное возвращение блудного сына и его… друга? Из салона, кряхтя и морщась, выполз похожий на диверсанта Добрыня — бледный, с росчерками сажи на лбу и щеке (словно солдат иностранной разведки. И где только вымазался?). С другой стороны покряхтывая вывернулся соседский мальчишка. Хотя какой он мальчишка в двадцать четыре? Даня вытянулся, раздался в плечах, набрал мышечную массу, там где надо. Да и вообще стал похож на тех богатырей, что писал на своих картинах Виктор Васнецов. Но тоже потрепанный и с сумками в обеих руках. Переглянувшись, они двинулись к дому. Двухэтажный особняк из плотно пригнанных друг к другу бревен, вырос словно из-под земли, едва они ступили на мощенную камнем дорожку, заменив собой неказистую избушку с покосившейся трубой — иллюзию, созданную магически. В этом старинном особняке Ростовцевы жили уже не одно столетие. За прошедшее время семья выросла и дом расширялся, пополнив основное здание одноэтажными «крыльями», образуя букву «П», украсился светлой с резными наличниками и ажурной резьбой по фронтону просторной мансардой, гостевым летним флигелем во дворе и сторожкой у ворот. Но лет сто назад семья «захирела», и к нынешним временам, благодаря войнам и репрессиям, от большого и дружного рода Ростовцевых осталось лишь трое — Дед, уехавший в Ростов на лечение грязями, да там и обосновавшийся. Да она — Наталья с сыном. А теперь, волею местных городских прохиндеев и вовсе одна кукует в огромном особняке. Встречала Наталья Сергеевна парней (сына — с сердечной радостью, Даню — настороженно) на крыльце, украшенном тем же деревянным резным кружевом на перилах (их венчали лакированные широкие навершия) и по фронтону, и деревянными витыми балясинами и колоннами. Дом напоминал сказочный терем. — Чему обязана такой радости? — произнесла с легкой иронией в голосе, обнимая сына, но глядя на Даню. — Пожар, мам. Позволишь остаться? — Добрыня опустил сумки на пол просторного холла. Данька отзеркалил его действия и отлевитировал их в сторону. — Не позволю уйти… — мать улыбнулась и оглянулась через плечо. — Кузьма Порфирьич? — позвала в пустоту. Рядом из ниоткуда появился низенький едва до бедра старичок с лохматой русой бородой и пушистой рыжеватой шевелюрой, в красной в мелкий горох косоворотке и темно-синих в черную полоску штанах из грубого сукна. В новых лыковых лапотках. Через плечо перекинуто белое махровое полотенце. Домовой, а это был именно он, приосанился, уперев руки в бока: — Чего изволите, госпожа хозяйка? — проскрипел как несмазанный механизм. — Кузенька, приготовь-ка детям комнаты, да побыстрее. — Будет сделано, госпожа хозяйка, — ответил Кузьма с поклоном, едва не касаясь лбом пола. Добрыня поморщился, коснулся ладонью материнской руки: — Одной достаточно, мам… — он сглотнул, просительно глядя в глаза. — В моей остановимся, пока ремонт у себя сделаем. Убедительная просьба в глазах сына, почти мольба показала Наталье, всю жизнь пытавшейся оградить его от соседского отпрыска (женщина поджала губы), что привязаннось ее мальчика намного серьезнее, чем она ожидала. И годы, проведенные у Деда в Ростове, ничего не изменили. Но внуки… Как же внуки? Она вздохнула: — Кузьма, достаточно одной комнаты, — Добрыня опустил смущенно взгляд, а Наталья сурово вперилась в Даньку. Как бы говоря: «Обидишь — пощады не жди!» — И весчи-то ихи отнесь… и постелю приготовь да застели… — ворчал Кузьма, щелчком пальцев отправляя сумки в большой трехдверный гардероб. Играя пальцами он наблюдал как вещи парней сами выпрыгивают из синтетического нутра и надеваются на плечики, разъезжаясь по сторонам шкафа. А затем щелчком пальцев достал комплект свежего постельного белья. Стопка кипенно-белой материи зависла над широкой двуспальной кроватью, чуть колыхаясь из стороны в сторону. — Придут, нагадють, а Кузьма убирай. Ишь ты! Мужичок развел руки в стороны, а после резко с хлопком свел вновь. Белье парусом раскинулось над широкой кроватью размера «king-size» и аккуратно опустилось на поверхность полосатого наперника мягкой перины. Щелчком узловатых пальцев подушка нырнула в открытый зев наволочки, а одеяло заползло в пододеяльник. Еще один щелчок, и большое ложе разделилось точно пополам и разъехалось по сторонам под каждое из окон. Меж двух кроватей опустилась трансфигурированная из табуретки тумба с большой керамической вазой династии… Цин-Мин? (Кузьма и сам не разбирался в этом. Главное, отличал ее от ночной вазы, что стояла под кроватью), наполненной хризантемами. Услышав шорох за спиной, повернулся и с ехидством посмотрел на вернувшихся из ванной парней. Добрыню, по самое горло укутанного в махровую простынь, и Даньку с обернутым вокруг бедер маленьким полотенцем, будто набедренной повязкой. Со смешком поклонился в пол и со словами «указ выполнен, хозяин» растворился в воздухе. **** POV Данька Ванная комната была огромна. Наверняка чары незримого расширения. Прямо напротив двери большущая ванна на львиных лапах (вряд ли в ней можно было устраивать заплыв олимпийской сборной, а вот поместиться вдвоем с Няшем могли бы легко), на стене душ с хромированными кранами и удобной лейкой. Слева, за широкой ротанговой корзиной для белья, мощный агрегат для стирки, справа от ванны — глубокая раковина в виде причудливой морской ракушки на изящной керамической ноге. А над ней овальное зеркало в тяжелой раме. Под ним закреплен держатель для двух стаканов со щетками и зубной пастой, рядом на полочке мыло ручной работы из смеси жира щелочи и цветочных эссенций, распространяющих восхитительный аромат. Разделись мы споро, ловко поскидывав с себя одежку в стиралку. Добрыня на мгновение замер, прихватив большими пальцами резинку трусов, а после, видимо раздумав, полез под душ в них. Я последовал его примеру, чтобы не смущать и оставить меж нами хоть какую-то видимость преграды. Душ мы принимали вместе. Быстро, торопливо, спина к спине. Я старался не поворачиваться к Няшу, чтобы не смущать парня и не светить своим новым украшением на бедре. И все равно застряли в ванной чуть ли не на полчаса, за которые я успел выматерить всю свою родню, пожелать им здоровья и долголетия в качестве извинений, а после вновь обложить фольклорным описанием пешего эротического маршрута своего дядюшку. С трудом сдерживая себя от желания пройтись руками по хрупкому, порозовевшему от горячей воды телу Няша, ограничившись лишь легкими скользящими касаниями, помог смыть с лица сажу, в которую вляпался, отодвигая и вытаскивая мебель. Пока он, закрыв глаза, смывал с волос мыло, быстро вымылся сам, стараясь касаться его как можно реже. Тело от желания вело и потряхивало, но сейчас для его удовлетворения было не место и не время. Не хотелось вновь испугать Няша своим напором и свихнувшимся «я». Второго срыва он мне точно не простит. Скинув промокшее белье и обмотав бедра полотенцем размером едва ли больше носового платка, я подхватил большую махровую простынь и, развернув, приготовился принимать Няша. Он, через плечо блеснув потемневшими до небесно-закатной сини глазами, ловко выхватил у меня из рук это гигантское полотенце и мгновенно завернулся в него по самый подбородок, лишив всякой надежды еще полюбоваться им. В спальне нас ждал домовой и… подготовленные им две узких кровати, взамен королевского ложа, что было здесь прежде. — Ну спасибо, Порфирьич, услужил, — Добрыня недовольно сжал губы, а я мысленно хмыкнул: «Вот же засранец! Порфирьич, будто прочитав мои мысли, зло сверкнул на меня болотно-зелеными кошачьими глазами и растворился в воздухе. Нам же ничего не оставалось делать, как смириться. Вздохнув, натянули одежду и переглянулись: — Пойдем обедать? — предложил Няш, втягивая ноздрями плывущий по комнате аромат пищи. Я кивнул и вслед за ним покинул комнату. Кухня в доме Ростовцевых была поистине огромной — хоть на велике катайся. Видимо, это я произнес вслух, потому что Добрыня, оглянувшись на меня через плечо, улыбнулся: — А я так и делал. Моя комната тогда была внизу, на первом этаже, и я по всему дому катался на велике. Да, его жизнь и детство радикально отличались от моих. Он был тихим всеми любимым домашним мальчиком. Я же, в отличие от него, рос как сорная трава у дороги. Ни заботы, ни нежности от родителей в своем детстве я не помнил. Единственная, кто относился ко мне как к ребенку, нуждающемуся в заботе и ласке, была тетка Варвара. Вот ей я по настоящему обязан тем, кто я стал. Аромат яблок в медовом сиропе и выпечки плыл по кухне, разжигая и без того здоровый аппетит. Наталья Сергеевна, услышав нас, обернулась и с улыбкой пригласила к столу. На плече её висело все то же полотенце, о которое она вытерла влажные от воды руки, а после неуловимым движением отправила его на крючок возле мойки. Мы сели и, взявшись за руки, принесли благодарственную молитву Великому Велесу за дары на столе, а спустя мгновение перед нами появились тарелки с борщом. Яркое красное варево украшала белоснежная горка сметаны и сочные листики мелко накрошенной в него петрушки. Напротив стояло блюдо с маринованными грибами и соленой капустой. Живот нетерпеливо заурчал, требуя немедленной кормежки. — Ешьте, мальчики, — женщина поставила перед нами плетенную из тонких прутьев корзинку с хлебом, и мы окунули ложки в свои тарелки. За столом установилась напряженная тишина, нарушаемая лишь ударами ложек о тарелку и осторожным потягиванием кваса из стаканов. — Добрынюшка, ты поможешь мне украсить дом к празднику? — Наталья Сергеевна вытерла губы салфеткой и опустила ее слева от тарелки. — Конечно, мам, — он отзеркалил ее действия и улыбнулся. Я же аккуратно прикоснулся к его ноге под столом. Няш повернулся ко мне, брови его вопросительно поднялись. — Ремонт, — кратко, одним словом выразил я свою просьбу. Нам нужны были кисти, щетки и ветошь, чтобы помыть или подтереть следы краски, клея. — Оу, да, точно… — обернулся к матери и чуть повысив голос произнес: — Мам, нам бы ветоши какой, валик да махловицу. Женщина с улыбкой поставила на стол запотевший стакан с квасом, от которого осторожно пригубила, будто кипяток. — Пусть Даня в чулане возьмет, там много, разной. Я кивнул, соглашаясь, и продолжил трапезу. Уже после обеда, нырнув в темный чулан под лестницей на второй этаж, прошвырнулся глазами по полкам сверху вниз и, увидев на полу в дальнем углу гору разнообразного тряпья, собрал его в кучу, запихнув в сумку, и отправился в общагу. До вечера я успел не слишком много. Сдвинул мебель в центр комнаты и накрыл, что можно вынес в коридор. Стулья временно разместил у Тихона с Миколой. Парни тут же предложили свою посильную помощь. Отказываться я не стал, приняв как способ познакомиться поближе. Поэтому в строительный магазин «Мастер Самоделкин» за обоями побежал Микола. Мы с Тихоном отмыли потолок и вставили окно. Обдирали и шкурили стену под будущие обои мы уже втроем, а пять рулонов нежно голубых с тиснением обоев дожидались своего часа. — Мужики, может по пивку? — предложил Тихон наведавшийся к холодильнику, в очередной раз сбегавший затянуться цигаркой. Несколько ящиков пенного у нас осталось еще с пикника. Его притащили в общагу и теперь потчевали друг друга. А почему бы и нет? В выходные —можно… Я отрицательно покачал головой — не до него сейчас, а Микола скосил на него удивленные глаза: — Ты ж в «Кудыкину гору» собирался. Или передумал уже? — Не передумал. Сказал пойдем, значит пойдем. Да я немного хотел. По глотку, Миколушка. Тот погрозил ему кулаком, а я немного позавидовал той незамутненной теплоте, что окутывает обоих в эти минуты, любви и светлой радости, волнами распространявшейся по комнате. От чего стало казаться светлее. Лишившись своего бумажного покрытия комната стала казаться еще меньше. Стены давили на плечи словно с каждым часом скрадывали площадь и воздух в комнате. Обои, купленные Миколой, меня не устроили. Хотелось нечто другое. Мне виделась небесная синь, так сочетавшаяся с цветом глаз Няша. Я решил их заменить. А выбор Миколы мы ему же и подарим на ближайший день рождения. Ночью уставший вытянулся на своей койке, расслабив наконец поясницу и дрожащие от долгого стояния на стремянке ноги. На соседней кровати, вздыхая и сопя, ворочался Добрыня. Видимо как и я мучавшийся от пустоты рядом. Привыкнув спать вместе мы теперь ощущали нехватку тепла и тел друг друга. Мелькнула мысль, что надо бы и к матери с отцом заглянуть, раз оказались поблизости, но тут же пропала. Проворочавшись еще час, я плюнул, выругался смачно, от души. Поднявшись со своего ложа, юркнул под одеяло Няша, обнимая его со спины и крепко прижимая парня к своей груди. Извертевшийся ужом Добрыня удовлетворенно громко выдохнул и мгновенно провалился в сон, словно тумблер выключили. Его дыхание из возбужденно всхлипывающего выровнялось, стало медленным, тягучим, подобно стекавшему по стеклу киселю. Я и сам задремывал, время от времени вздрагивая и прислушиваясь не то к шелесту, не то к шепоту. Будто рядом говорил кто. *** — Ходють и ходють… ходють и ходють, будто дома у себя, — бормотал домовик, шаркая лапотками по коридору, устеленному пестрой дорожкой, и искоса поглядывал на хозяйку, будто спришивая одобрения. — Тссс… тихо! — едва не шипела Наталья, походкой хромой балерины двигаясь по коридору. Ушибленная на лестнице нога… точнее палец, ныл и дёргал, причиняя дискомфорт при каждом шаге. Он казался огромным, хотя припух лишь чуть. Шипя и охая, женщина уже с десяток раз пожалела, что вздумала подсмотреть за сыном, но упорно двигалась вперед. Ну не поворачивать же назад, тем более осталось пройти пару метров. Кузьма умолк, хмуря кустистые брови, но надолго его не хватило. Едва они подошли к двери, он вновь заворчал. — Ходють и ходють, а я чо? Постелю я застелил, весчи по шкафу раскидал. — Что сделал? — Наталья вновь споткнулась и зашипела — «Что за невезение? " — опять досталось больному пальцу. «Воистину, где тонко, там и рвется». — Развесил, хозяюшка, развесил! — поправился громким шепотом, подражая любимой хозяйке и расправляя складочку на дорожке, о которую она запнулась. Наталья Сергеевна приникла к приоткрытой в коридор двери, закрыла глаза, чувствуя печаль с долей разочарования. Добрыня и Данька (мелкий паршивец!) спали на кровати тесно прижавшись друг к другу (вот чего им не спится отдельно? Комната одна, постели через проход. Нет, ютятся как две воблы на узкой кровати!). Ее Добрыня доверчиво и с щемящей сердце нежностью прижимался к телу Даньки, уткнувшись носом куда-то в шею, а соловьев отпрыск (здоровый лоб, мерзавец, отрыжка кэлпи), собственнически обнимал ее сына, настолько тесно, что казалось мальчик впаялся в него, как сиамский близнец. Рядом вновь забубнил, запричитал Кузьма, вызывая у хозяйки раздражение. — А ну-ка, иди к себе, — строго приказала она, следя как домовик ковыляет по коридору. Затем вздохнула: — «Ну вот как отвадить сию напасть, как разделить этих двоих, что так сладко спят в объятии друг друга, если даже несколько лет жизни в Ростове, в доме деда не помогли, не вылечили от этого болезненного чувства. А ведь она не слепа, видит, как сын тянется к этому хулиганистому мальчишке, ставшему видным мужем, — женщина еще раз приникла к щели, окидывая взглядом широкие плечи, мускулистые руки Соловья, бережно, словно хрустальную вазу, обнимавшие ее сына. — И он, Даня, готов костьми лечь ради ее Добрынюшки. Нежностью окружает, пылинки сдувает». Наталья покивала собственным мыслям и направилась в свою комнату. А я уже сквозь сон услышал, как шепот сменился осторожными шагами, затем коридор наполнило тихое завывание, словно кто кота мучает. Затем вой стал чуть ближе и, наконец, разразился тирадой, которой бы позавидовал Лучано Паваротти… — Ограби-и-ли-и-и! Обокрали ироды! Обездолили-и-и бедного, несчастного Кузьму Порфирьича-а-а!. Гетерии* — группа, товарищество. **Представления об общественной пользе педерастии в Древней Греции https://ru.m.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%B8%D1%8F *** слова песни «Папа купил автомобиль» поэт: Олег Милявский