Жили-были...

POV Данька Утром я проснулся один. Голова трещала. Во рту неприятная горечь, будто кошки нагадили, а в желудке кислый ком, то и дело подкатывающий к горлу. Похмелье — та еще гадость. Хотя особо много я не пил. Однако, два стакана неперегнанной браги, что дегустировал у двери порфирьичева чулана, оказались крепче хорошей марочной водки, идущей на экспорт в страны Европы. А вот на закусь были лишь сладости, с которых будучи уже в приличном подпитии решил снять пробу. И теперь пытался вспомнить, осталось ли там что из подношения, организованного для домового Кузи с целью умаслить… умилостиви… умиловисти… короче, подружиться, или я все сожрал и выпил? Прозвучавший под утро сигнал няшева пейджера не отложился в сознании чем-то из ряда вон выходящим. Поэтому то, как Добрыня собирался и слинял на службу, я пропустил, что называется, «мимо ушей». Самому мне теперь предстояло сделать очередную попытку отмыть хотя бы лицо да руки, и отправиться на работу. Я представил удивленную физиономию Колобкова, сканирующего мой покерфейс, и поморщился. Да, подтрунить над таким инопланетным мной он возможности не упустит. А зная его, еще долго будет припоминать этот казус в кулуарных посиделках. С трудом сполз с кровати, и оглядевшись вокруг направился в душ. Прохладная вода более-менее привела в чувство, зрение прояснилось, а головная боль отступила, оставив на задворках сознания легкий дискомфорт и чувство голода. Однако даже сама мысль о еде вызывала тошноту и желание переместиться в горизонтальную плоскость. Из душевой я вышел довольно бодрым, хотя и не на все сто, вытерся по возможности быстро, в спешке натянул майку-алкоголичку и трусы. А вот с носками вышла заминка. Один носок я нашел у кровати, второй же… Облазив всю комнату, я уж хотел направить помыслы Великому Велесу, поднял глаза горе, руки долу, когда увидел свой предмет одежды болтающимся на высоте почти трех метров на люстре. Покрутившись вокруг, призвав носок заклинанием, ничего не добился, будто моя магия просто исчезла. Проверил себя на другие простейшие заклинания — все работало четко, слаженно, и лишь носок отказывался возвращаться ко мне. Вздохнув, трансфигурировал пару уже имеющемуся из расчески. Натянув наконец его на ногу, побрел к шкафу за чистой рубашкой и джинсами. Но и тут ждало разочарование. Нет, одежда у меня была, чистая в шкафу, нуждающаяся в стирке — в корзине для белья. Но… все, что висело в шкафу, оказалось мокрым, словно только что из стирки. И снова заклинание для просушки, используемое в быту, не подействовало. Да, теперь стало понятным — умилостивить домового Ростовцевых не вышло. Пришлось вернуться в ванную комнату, в очередной раз попытаться смыть зеленку с лица (теперь, после нескольких помывок оно обрело нежно-салатовый оттенок, а я походил на зомби из «Ходячих мертвецов») и выдернуть из корзины с грязным бельем свои старые трико, пузырями вытянутые на коленках. Спешно одевшись, я не стал завтракать — аппетита не было, да и получить в очередной раз порцию соленой или перченой каши не было желания. Натянул на ноги разношенные конверсы, на себя куртку потеплее и отправился на работу в пекарню. Как на зло машина отказалась заводиться, поэтому пришлось до места шлепать пешком. Колобков, как я и думал, не упустил случая поприкалываться вволю. Еще бы, такое развлечение за мой счет в нашем скучном захолустье на вес золота. Хорошо еще работал сегодня почти все утро на замесе и по пути на работу никто меня из поселковых не видел, за исключением наверно деда Щукина, открывавшего свой рыбный «бизнес-центр» и местного библиотекаря, профессора Пиши-Читаева. Но этого оказалось достаточно, чтобы в магазин при пекарне началось паломничество желающих повеселиться, выразить сочувствие и даже поязвить. Так что к обеду я был настолько вымотан, что получил разрешение отправиться домой пораньше. Чем я и воспользовался, чтобы закончить ремонт. — Эй, шреков выкидыш! Подь-ка сюда… — услышал я, едва завернул за угол пекарни. Все тот же дед, Емельян Щукин, сидевший на лавке у завалинки своей рыбной лавки с газетой в руках, помахал мне, — Подь скорее, — остановившемуся в поиске того, кто стал предметом его внимания. Но на улице я был совершенно один. Значит он звал меня? Ткнув пальцем в собственную грудь, приподнял бровь: — Дед, ты меня, что ль, кличешь? — Да-да, тебя, соловьев потрох. Не тушуйся, не обижу, — он ехидно прищурился, скривив губы в подобии улыбки. Памятуя сколько раз получал от него люлей в детстве, я честно засомневался бы в его словах, если бы не его ветхость, старческая немощь. Хотя, сколько помнил я деда Щукина, он всегда был таким, старым и хлипким на вид и родившимся, видимо, ещё при Царе Горохе. Что не мешало ему драть нам уши и полировать хворостину о наши зады. Одно лишь воспоминание об этом заставило поджаться ягодицы, но я смело перебежал дорогу. — Что ты хотел, дедуль? — поинтересовался плюхнувшись на лавку рядом. — Мордредова мантикора тебе дедуля, отрыжка ты келпи! — возмутился он словно я наступил на его любимую мозоль. — Нашел дедулю! Я еще ого-го, если встанет. — дед хвастливо задрал подбородок. — А встает только когда к печи прижмешься? — заржал я. — Но-но, — он погрозил мне пальцем. — Вот глянь-ка лучше, что написано? — он сунул мне в руки газету с обведенным объявлением. — На почту шел, выписать это чудо-зелье, а то поясница замучила, — ткнул он пальцем в название «Бальзам: семь трав», а после достал ручку и конверт. — Вот, перепиши-ка в эту форму все, что нужно, и запечатай. А до почты я как-нибудь сам сбегаю. Скептически глянув на его ноги в коротких валенках, на клюку, прислоненную к лавке: «Ага, сбегаешь… Слетаешь, что уж мелочиться?» Хмыкнул и принялся переписывать адресок, что пониже нужного объявления. — Дед, — я упорно не хотел называть его никак иначе. — Давай-ка я оплачу эту твою покупку. Подарок тебе сделаю. — С чего бы вдруг? — дедок реально насторожился, аж повернувшись ко мне всем телом, но интерес, вспыхнучший в его глазах не пропал. — А вот захотелось, по старой памяти… — улыбка поползла по лицу, не в силах удержать деловую серьёзность. — Вот жопой чую, на@бешь, только не пойму в чём… — прищурился дед, а после махнул рукой, затыкая пробудившуюся чуйку. Алчность потирала ладошки, приветствуя мой порыв, а дед приосанился: — Давай, согласен, велесовы подштанники! Но если что, я тебя из-под земли достану, охальника, — погрозил подогом и крякнув, с довольным видом откинулся на стену. «Посмотрим, насколько ты ого-го, когда получишь свое зелье» — переписал код и название зелья для повышения потенции. Запечатав в конверт, торжественно (только оркестра духовых инструментов, исполнявшего «в последний путь» и не хватало) вручил деду Щукину и с мыслью «пусть бабка дедова порадуется да молодость вспомнит ещё разок» спешно ретировался. Из соседей по блоку дома была лишь Старшая по этажу. Увидев красивого меня, она хихикнула: — С какой планеты к нам нынче гость? «Твоя здесь быть низзя!» — почему-то всплыла в голове фраза из известной франшизы.  — Из страны дураков, — я махнул рукой направившись было мимо, прикрыв веки от бьющего по глазам кислотно розового нечто, надетого на ней: «Итить твою копалку! Аааа! Мои глаза!», а после остановился. — Слушай, Свет, ты, случайно, не знаешь, как задобрить обозленного домовика?  — Оу, да ты, похоже, с Кузьмой Порфирьичем территорию не поделил? — возмущенно цокнула и покачала головой женщина. «И армия машинков вместе с вами», — продолжил переводить я. Вздохнув, кивнул, соглашаясь с формулировкой. Пусть территории у нас и разные. Я на его — не претендую, пусть и он на мою не зарится. Но, если честно, не до споров. Хочется уже спокойно отбыть эту вынужденную повинность и вернуться в общагу. Тем более здесь осталось доклеить стены и поменять паркет на полу. Максимум пару дней и можем въезжать.  — Домовик Ростовцевых — серьезный дед. Он у них чуть ли не с сотворения мира. Так что, Даня, простым подношением тут не отделаться. — Светлана задумалась, забралась на подоконник, а я терпеливо ждал. «Моя не любить Набу» — тьфу! Вот же привязалось!  — Знаешь, — продолжила она через некоторое время, — здесь нужен, как минимум, Ритуал. Но я его не помню. Могу лишь дать совет, обратиться к профессору Пиши-Читаеву. У него в библиотеке наверняка есть что-то. Или посмотри в родовой библиотеке Ростовцевых. Только предупреди хозяйку. Пусть снимет охранные чары. На книги с ритуальной и кровной магией обычно наложены серьезные заклятья. Простым ватноножным или жалящим не отделаешься. Шарахнет похлеще взрывного. Мало не покажется. Ее упоминание о ритуале и меня на мысль навело. Слышал же о подобном от тетки своей. Давно правда, ещё под стол пешком ходил и подгузники пачкал, сейчас уже не вспомню.  — Спасибо. Слышал я что-то такое, от тетки своей, Варвары Ягиной. Сначала к ней обращусь. А уж после и по библиотекам сидеть буду.  — А ведь точно, Дань, тетка твоя хоть и молода еще, обладает вековой мудростью предков, а уж ее пра-пра-леший-знает-какая-бабка под собой всю нашу волость держала. Ее и Горыныч сторонился. Так что, не пасуй, парень, действуй! Получив этот эмоциональный посыл, я бодро кинулся заканчивать ремонт в нашей с Няшем комнате. Не прошло и пары часов, как магофон, оставленный мной на подоконнике истошно запищал, застрекотал, закричал знакомыми голосами парней отряда. Со словами «похоже началось!», я подхватил сумку, которую последние дни носил с собой постоянно и аппарировал в Ясный переулок, что выходил на Хамовническую пустошь покосившимися сараями трех заброшенных изб. Встретиться с информатором в клубе так и не удалось, поэтому пришлось действовать тайно, на свой страх и риск, воспользовавшись магофоном, настроенным на волну Управы. Но так, чтобы никто не заподозрил. Провалить задание я не мог. Точнее не имел права. За кустом калины, еще не сбросившей свой пестрый наряд лежал в пожухлой сухой поросли из травы и веток Барышев, время от времени посылая заклинания и стреляя из новенького, блестящего "ТТ". У разрушенной стены дома купца Веретенникова Федор с Егором спина к спине сыпали связками проклятий. Недалеко от оврага, прикрываясь валунами отбивался от пары атаковавших его противников Яша Иволгин. Слева, под порослью дикой вишни прикрывал свою пару Микола, в то время, как Тихон связками взрывающих заклинаний расчищал путь к грузу. Выбрав удобное положение для наблюдения, я трансфигурировал свою походную спортивную сумку в длинный футляр, вернув ему изначальный вид, и неспешно щелкнул замками, наблюдая за происходящим на пустыре. Пустошь и примыкающий к ней Ефражкин овраг то и дело озарялись яркими всполохами посылаемых заклинаний. Взрывами бомбард и стрельбой из стрелкового оружия, причём неплохого.  — Ничего себе, — присвистнул Слава, бросив взгляд на мой багаж.  — Пользоваться умеешь? — поинтересовался я, достав свою снайперку и кивая подбородком на пару пистолетов Макарова подбородком. Приладил приклад, стабилизировал прицел и отрегулировал оптику.  — Умею, конечно, но предпочитаю холодное оружие стрелковому, — и резво пригнулся, от пролетевшей над ним яркой красной вспышки. Причем почти интуитивно. Послал связывающее в ответ и смачно выматерился.  — Как скажешь… Развернув к нему футляр, прицелился в мягко передвигавшуюся темную цель. Маска и черные одежды делали преступника почти незаметным на фоне влажных после дождя стволов деревьев и старого прогнившего штакетника. — Ничего себе арсенал у тебя! Кто бы мог подумать, что наш Даня не так и прост? — он выбрал из наполненного различным оружием футляра (пара Акм 45, противоминная пушка Драгунова, пара Макаровых и несколько пистолетов-пулеметов Узи) пару изогнутых катан и с десяток сюрикэнов. — И слышь, Слав, я не думаю, что об этом нужно знать каждому. Ты делаешь свое дело, я свое. И ты меня тут не видел… — пристально посмотрел в глаза. — Понял, не дурак. — ринулся вперед, размахивая катанами так, что вращающиеся лезвия воспринимались как сплошной диск. Уловив краем глаза движение и яркую желтую вспышку слева, кинул связывающее заклятье и, промахнувшись буквально на сантиметр, метнул вдогонку длинный тонкий клинок. Нож словно в масло вошел в шею под ухом, вспарывая яремную вену.  — Минус один, — прошептал с улыбкой и склонился к визору, резко пригибаясь, пропуская красный луч заклятья, едва не чиркнувший по виску. Мягко почти неслышно за хлопками рвущихся заклятий и бомбард выстрелил, свалив очередного противника, и бросил мощное "Секо Аделфум" в очередную цель, разполосовавший тело зазевавшегося врага пополам. Из излучины оврага распространялся черный едкий дым, прикрывая передвижение противника. Слева это облако граничило с подступающим почти впритык забором, в справа оградкой заброшенного кладбища. «Заходи справа! Игнат, разнеси ты этот чертов овраг к Мордреду!» — хрипло орал на поясе магофон. «Давай вместе, Ига, разнесем тройным бомбардо!» — слышалось в ответ. Затем переместился влево, подальше от летевшего в лицо изумрудно зеленого луча убивающего проклятия, краем сознания уловив мощный взрыв. И мгновенно выбрав цель нажал на курок. На краю оврага словно ни откуда вырос «Призрак» и оглядевшись ехидно оскалился. Бросил невербально заклятие, и воздух прорезала яркая синяя спиралью закрученная нить с огненным наконечником, а следом выстрел. — Он мой! — проорал бросившийся к нему Вихров, помня свой предыдущий провал в поимке «Призрака». Сейчас он должен был взять реванш, поквитаться за все унижение, что испытал со времени его первого побега. Но выпущенное противником заклинание летело в него, и он не смог бы ни отклониться вовремя, ни отразить его. Я резко развернулся, захватывая цель, выстрелил. Но мелкая дробь разорвавшаяся в лицо Вихрова долетела и до меня. Руку прошило огненной вспышкой, будто бы кипятком плеснули, однако, выпущенный снаряд попал в цель. Призрак замер статуей, туго связанный веревками, а раскинутый антиаппарационный купол накрыл противника, не дав сбежать. «Витязи» повязали почти всех, когда вдруг слева раздался треск, разорвавший купол, и всех накрыло удушливой вязкой взвесью, не позволявшей двигать не руками не ногами. От группы преступников отделилась сфера, в которой трое связанных корчились от боли и ужаса, а затем двое осыпались пеплом, а третий начал таять в воздухе.  — Блять, он сбежит! — Барышев метнул сюрикен, но тот просвистел мимо. — Колдомедика скорее! — подхватил оседавшего на землю Вихрова. Кожа которого на глазах покрывалась кровоточащими язвами и буквально стекала на землю, открывая изъеденный, словно кислотой, до кости скелет. Пустошь заполнили хлопки аппараций посыпавшихся словно ангелы с неба колдомедиков в белоснежных мантиях. Открылся радужный диск портала (аппарировать бессознательного Вихрова не решились), в котором и исчезли левитируемый раненый Саня и пара медиков. Груз мы отбили, а вот заказчика вычислить пока не удалось. Я же поблагодарив небеса, что мой Няш сейчас находится в Управе, а не лежит с распоротым брюхом в овраге, отдался в руки ангелов в белых мантиях. POV Добрыня Поднятые не свет ни заря по тревоге «33 несчастья» выдвинулись стройным отрядом на поимку Призрака. Донесение о готовящейся операции контрабандистов в Управе получили еще в пятницу и его появления ждали со дня на день. Меня, как обычно, оставили координировать работу отряда в штабе. Но я не роптал. Эта работа не менее важна, чем риск на передовой. Ведь наладить связь между всеми членами — дело не из простых. А еще и в режиме одномоментной связи, когда каждый слышит другого, подстраивает свои действия в соотношении с товарищами. Короче, я у них царь и бог касательно коммуникативных связей. Поэтому сообщение о серьезном ранении членов отряда получал одновременно со всеми. До обеда была тишина и «Витязи» залегшие в засаде развлекали друг друга травлей анекдотов и игрой в «плюй-камни» или «взрывного» и «подкидного дурака». А после началось… Поэтому новость о том, что в Саню Вихрова попало нечто неизвестное, сильно пакостное, и он в коматозном состоянии с большой кровопотерей отправлен в лазарет, стала для меня шоком. Ведь я предупреждал его, что дело гиблое, говорил не лезть, но судя по диалогам в эфире, он решил взять Призрака сам. И все же благодаря его действиям Призрака взять удалось, как и крупную контрабандную партию экспериментального «Оборотного зелья» и «Напитка живой смерти». Десятью унциями этого зелья, распыленного в воздухе, можно было бы убить более пятидесяти тысяч человек, а уж здесь в Центральной России, где плотность населения более тысячи человек на километр и того больше. Так что к концу дня на меня свалилось приличное количество отчетов и протоколов. Закружившись с их оформлением я засиделся дольше обычного, поэтому выйдя на крыльцо Управления едва не подпрыгнул, когда услышал из-за спины.  — А я уж было подумал, что мне придется одному плестись домой. — Ты меня напугал, — схватился за грудь, глядя на бледно-салатового Даню. Невольно улыбнулся. — А ты как сегодня?  — И не спрашивай… — Соловей потер шею и с ироничной улыбкой глянул на меня. — Весь день выдерживал паломничество в пекарню желающих на меня посмотреть. Чувствую себя Каабой. Разве что ко мне не прикладывались с поцелуями. Этого я бы точно не пережил. Представив, как каждый покупатель тянется к Даньке поцеловать, а после протягивает деньги за товар, я разразился смехом. В моем представлении это выглядело как аттракцион «Будка поцелуев». Потом вдруг посерьезнел.  — Надо бы к Вихрову в больницу зайти. Он ранен и проклятье какое-то неизвестное словил.  — Да уж слышал. Его Наталья уже там. Но время… — он глянул на наколдованный в ладони циферблат. Стрелки перевалили за восемь вечера. — Не пустят ведь. Закрыто все уже.  — Тогда домой. Навещу его с утра. Мы свернули за угол общаги и прибавили шагу.  — Знаешь, умилостивить Кузьму не вышло, — Даня потер шею. Эта его привычка обострялась в разы, когда он волновался. После шея покрывалась болезненными потертостями и зудела, однако избавиться от зловредного жеста никак не получалось. — Но Светлана Барышева посоветовала Ритуал. Я, конечно же, отправил письмо тетке в Березники. Но не жду ответа очень уж скоро. Она сейчас на своей зимней заимке в лесу. Думаю, может лучше отправиться туда завтра? У Колобкова я отпросился. Думаю…  — Я с тобой пойду, — перебил я его, взяв за руку. Даня какое-то время пристально смотрел на меня, потом кивнул, видимо согласившись со своим внутренним оппонентом.  — Хорошо. Думаю, за день управимся, — выдохнул он и открыл передо мной калитку. За колыхнувшимся в окне тюлем мелькнул силуэт матери, а мои щеки загорелись от смущения. «Романтик, блин!» POV Данька Ужинали мы с Няшем одни, поскольку опоздали ко времени по причине его занятости на службе ну и моей тоже. Наталья Сергеевна проводила нас взглядом из гостиной, опустив что-то путанное из шерсти и спиц себе на колени. Кузьма тоже не показывался. Я наивно обрадовался, что уж этот прием пищи пройдет без эксцессов. Зря… На этот раз нас кормили холодным пересоленным борщом и приторно сладкими картофельными драниками. Естественно есть такое, с риском как минимум кишечного расстройства, мы не стали, и уже через десять минут, я активно чистил картошку, а Няш помешивал деревянной лопаточкой в сковороде аппетитно пахнущее мелко рубленное копченое сало. Оно задорно шкворчало, весело подпрыгивая и резво разбрызгивая горячие жемчужные капли растаявшего смальца. Рядом на столе стояла крынка с молоком и глубокая глиняная плошка с малосольными огурчиками, мелкими, хрустящими. Руки так и тянулись взять один-другой, пока Добрыня не видит, а рот наполнялся тягучей слюной.  — Так что там случилось с Саньком? — спросил я не из праздного интереса, а просто что бы покончить с затянувшимся молчанием. Тем более все случившееся происходило на моих глазах и с личным участием. А рука до сих пор хранила часть картечи, доставшейся Саньку. Очередная картофелина солдатиком нырнула в кастрюльку с водой, а я взял следующую и поднял глаза на Няша. По привычке мы готовили вдвоем. За прошедшие полтора месяца мы притерлись друг к другу, приноровились к характеру и требованиям. Да и спорить по сути нам было не о чем. Совместно проведенные вечера то в компании соседей за игрой в шахматы или за чтением, когда Няш, опираясь на мое плечо, едва слышно бубнил себе под нос что-то из Орсона Скотта Карда или Цветаевой, а я тихо посапывал под его гудение, обнимая за талию. То совместные походы в магазин, то просмотр кинофильмов в красном уголке общежития — всё это сблизило нас. Даже не представлял, как буду жить после окончания предписанного срока… Да и не хотел представлять! Думать об этом было больно. Для себя я уже решил: Добрыню не отпущу. Сделаю все возможное, чтобы быть рядом… вместе… навсегда.  — А ты с какой целью интересуешься? — он прищурил глаз и ухватив лопатку поудобнее на манер холодного оружия, всем корпусом развернулся ко мне.  — Слух прошел, что Призрак курировал крупную партию веществ пятого класса опасности.  — Может да, а может и нет. Только не пойму, кто является источником всех этих слухов? Ну просто «сарафанное радио»… — Конкретно не скажу, не знаю. Кто-то что-то видел, кто-то что-то трёпнул в толпе. Сам знаешь как это бывает. И слух разрастается как снежный ком.  — Наш Зельево — большая деревня. Все всё про всех знают. А тут такое… мда… шило в мешке не утаить. — он вздохнул и забрал у меня блюдо с нашинкованной дольками картошкой. — Хватит, Дань, что-то ты увлекся. Ещё через полчаса мы, поев, вымыли за собой посуду и укладывались как и вчера каждый на свою кровать. Добрыня удрученно вздыхал, глядя на такую настойчивость Кузьмы, а я улыбался, затеяв внутренне спор с самим собой, насколько его хватит. Надолго не хватило. Он вздыхал, кряхтел, вертелся, кутался в одеяло по самый нос и бил кулаком подушку. Но всё было не то… Уже задрёмывая, я почувствовал нырнувшее мне под бок горячее тело и, притянув его покрепче к груди, оплел обеими руками. Губы сами растянулись в улыбке. А я, так улыбаясь, провалился в сон. *** Ночью все Зельево заволокло туманом. Едва краски неба с чернильного сменились на лиловые с розоватым флёром, как марево мерцавшем в морозном воздухе, оседавшей кристаллизировавшейся моросью, я проснулся. Щелчком пальцев включил ночник. Наколдовав на тумбу у кровати будильник, с трудом определил время — на часах было чуть больше половины пятого. И если мы хотим смотаться на Заимку туда-обратно за день, то надо вставать уже сейчас. Приподнявшись посмотрел на Добрыню. Он спящий похож на ангела: чистое жемчужного оттенка лицо с легким, едва заметным румянцем на скулах, пухлые розовые губы с тонкой ниточкой слюны в уголке, тянущейся к подушке, длинные веера ресниц орехового оттенка сейчас, в тусклом свете ночника казались почти черными, разметавшиеся по подушке уже отросшие кудри. Если честно, то мне безумно жаль, что своими иронией и глупыми высказываниями в момент нашей встречи по поводу его прически, я вынудил его постричься. Нет, ему эта стрижка идет. И выглядит он с ней значительно моложе. Но его кудри до плеч всегда сводили меня с ума. Даже сейчас захотелось запустить пальцы в волосы, намотать из на руку и, оттянув голову повыше, впиться в пульсирующую на шее жилку поцелуем. От одной лишь этой мысли в животе трепетно запорхали невесомыми крыльями пресловутые бабочки, забурлила-заурчала-запузырилась словно шампанское кровь в жилах. Или это я есть хочу? Вот же блин!  — Няш? — позвал я склонившись к розовому ушку. Он пошевелился, почмокав губами, словно пытался что-то распробовать. Но спустя пару секунд затих. А я попробовал снова уже громче:  — Добрыыняяя! — потянул на грани пения. — Просыпайся. Ты же со мной к тетке Варе хотел идти. Надо бы выйти пораньше. Верно говорят, под утро сон самый крепкий. Я с трудом растолкал парня, хотя он тот еще жаворонок. Всегда встает ни свет ни заря. А сегодня, поди ж ты, разоспался… Время уже подходило к шести, когда мы, наконец, вышли из особняка Ростовцевых. Или правильнее будет сказать усадьба? Не суть. Оделись потеплее, собрали в рюкзак по паре бутербродов и куску запеченной в фольге курицы, фаршированной рисом, черносливом и специями. Няш уложил это богатство в контейнер. Но и закрытый плотно он источал непревзойденный аромат, который, казалось, тёк прямо сквозь пластик. И минуя центр Зельева, через Яшкин овраг и Васильичеву пустошь вышли к опушке леса. Позади внизу под холмом простирался хаотично разбросанными рукавами улиц и тупичков просыпающийся поселок, а впереди в нескольких шагах клубилась и дрожала в воздухе портальная взвесь в мир чистой магии. Для незнающего человека лес будет выглядеть вполне обычным. Обычные деревья, обычные звери, обычные птицы… А для мага существует лишь несколько точек переходов, через которые можно увидеть и попасть сквозь эти врата в мир, где бал правит волшебство. И Зельево — некий пограничный форпост, ограждающий магический мир от любопытных. Взявшись за руки мы вдохнули поглубже и шагнули в эту взвесь — словно в воду лицом окунулись. Там в Зельево, едва над горизонтом показалось солнце, его свет окрасил воздух в голубовато золотистые тона, а редкие листья деревьев, поскидывавших свои наряды, окрасились багрянцем. Здесь же, едва мы пересекли врата, белые стройные березки сменились кряжистыми суковатыми дубами, поскрипывающими низко, гулко, словно спрашивая: «Кто здесь? Зачем пожаловали?» А под ногами захрустел тонкий слой снега. Няш порадовался, что послушал меня и надел утепленные высокие ботинки, на манер берцев, какие носили все служивые. Здесь в лесу за границей портала ему еще бывать не приходилось. По лесу мы бродили часа три. Я все пытался вспомнить ориентиры по каким еще в детстве мальчишкой бывал у тетки на Заимке пару раз. Мы тогда приходили сюда за болиголовом и болотным багульником. Тетке они нужны были для зелий, а мне хотелось побывать в настоящей сказке. Я помнил ее приземистую избушку со скрипучей дверцей и полами, кота Баюна — хитрого матершинника и огромную печь в половину избы, рядом с которой стояла огромная дубовая бочка, для помывки. Меня тетка даже купала в ней разок, когда я провалился в болото, потянувшись за яркой ягодой — морошкой. А сейчас я не находил ни дуба с низким на уровне пояса дуплом, ни сосны с обломанной веткой в виде сжатой в кулак руки с указующим направление перстом, ни вырезанной на кривой осине надписи: «Даня +Няш».  — Да что за черт? — прошептал, стараясь не пугать Няша. Леший что ли балует, следы путает? — Что случилось? — а слух у Добрыни оказался на зависть. — Мы заблудились что ли? — Да вроде нет, лес знакомый, но ориентиров не нахожу, — оглядывался я по сторонам. Добрыня поежился, словно морозом пробрало. Морозец действительно крепчал и ветерок поначалу чуть колыхавший голые корявые ветви сейчас усилился. А наши теплые куртки стали казаться тонкими ветровками.  — Может пропустил? Или слово какое сказать забыл?  — Ой, мляяя! — стукнул себя по лбу, — Забыл совсем! Надо ж было еще на входе сказать.  — Что сказать? — напрягся Добрыня. Я встал лицом к могучему дубу, мимо которого по моим приметам мы прошли уже дважды, поклонился в пояс и торжественно произнес:  — Мы лесу твоему не причиним вреда! С добром пришли, а не со злобой! Вмиг стало светлее, солнце выглянуло в просвет между тучами, а на ближайшей осине сверкнула синим заветная надпись.  — О, да мы совсем рядом, — ухватив Добрыню за окоченевшие пальцы потянул за собой. В метрах тридцати от нас стояла низенькая приземистая избушка. С покосившимся окошком, вросшими в землю ступеньками и обвалившейся на одну сторону печной трубой.  — Это и есть Заимка твоей тетки? — Няш скептически ухмыльнулся. — Ты уверен, что в этом шалаше поместится более одного человека? — Похоже ты забыл, что являешься магом. Я Добрыню прекрасно понимал. На первый взгляд избушка была так мала, что на вскидку не смогла бы приютить и одного человека, а нас двое нахлебников на теткину шею. Но чары расширения пространства еще никто не отменял. Тетка у меня довольно сильный пространственный маг. Прекрасно зная эту особенность ее Заимки, я улыбнулся:  — Не торопись с выводами, пока не попадешь внутрь, — и потянул его за собой на покосившееся крылечко. Едва мы поставили ноги на нижнюю ступень избушка вздрогнула, нахохлилась, встряхнулась, как курица на рябовской ферме, и поднялась на приземистые курьи ноги. Под основанием был вбит в землю кол, а от одной из ног к нему тянулась толстая цепь. Под самой избушкой лежало примятое гнездо с тремя довольно крупными, похожими на страусиные яйцами.  — Няш подстрахуй, — крикнул я и нырнул под ноги этой псевдокурицы. Яйца надо было забрать.— Снесла дурында под зиму. А выводок померзнет. И тетки похоже нет дома. Может отошла куда. Подождем в избе. Не думаю…  — Как? — тот растерянно разводил руками. — Страховать-то как? — прервал он мою бесконтрольную болтовню.  — Ты позови ее как кур зовут, — я кряхтел, пробираясь на пузе сквозь переплетение корней и паутины. — Чтобы она не села и не придавила меня. — кряхтел из-под переминавшейся с ноги на ногу избушки Соловей.  — Ой- ёй, цыпа-цыпа-цыпа, — услышал я мечущегося от волнения Няша. Переживает. Мелочь, а приятно… я осторожно, чтобы не подавить яйца, вытянул гнездо наружу.  — Кух…куд-кухх, тах- тух-тух! — Суетилась избушка, пытаясь отобрать добытый мной в «боях» трофей. — Кух…куд-кухх! — скребла когтями подмерзшую землю, тянулась короткой лапкой, но цепь не давала дотянуться, от чего она вскрикивала и била кривыми ставнями окон еще сильнее. Я стянул с головы шапку, сложил туда яйца, а огромное бесформенное гнездо подтолкнул хозяйке. Пусть использует в качестве подушки. Изба потопталась, примериваясь к посадочному месту, недовольно кудахча, покрутилась вокруг пустого теперь гнезда и встряхнувшись так, что с крыши посыпался снег и опавшие листья деревьев, умостилась сверху, поджав под себя ноги. Замерла, будто бы и не вставала. Добрыня выдохнул. Напряжение спало. И только теперь я заметил непривычную восковую бледность его лица. Видимо, пробрало до самых печенок.  — Пойдем, — я потянул его за руку, второй рукой прижимая к груди шапку с яйцами. Мы поднялись на крыльцо. Под ногами затрещал ступенька, грозя как минимум неприятным падением, если она сломается. Потянув дверь и открыв ее достаточно широко, чтобы можно было зайти внутрь, я удивился запустению в доме. Толстый слой пыли на полу, запах запустения и затхлости, высохший Петрович на окне — все говорил о том, что Варвара тут не появлялась. Причем так давно, что даже кактус высох.  — Видимо зря мы с тобой пришли. Тетки тут давно не было. Ну что, Няш, давай отогреемся, поедим и обратно? — спросил я растерянно оглядывавшегося вокруг парня и, дождавшись кивка, продолжил: — ты тут протри стол — вон тряпка на печи, да снегу набери в котелок — натопим воды для чая, а я за хворостом схожу, или валежника на растопку наберу. Сунул шапку с избушкиным потенциальным приплодом Няшу в руки и выскочил из избы.