Жили-были...

POV Добрыня Лесная Заимка Данькиной тетки Варвары и в самом деле оказалась необычной избушкой. О чарах незримого расширения я слышал не раз, но вот видел их в действии и в таком масштабе настолько мощного колдовства лишь в нашем тренировочном комплексе "Богатырь", да и те поддерживались мощными артефактами, преобразующими сырую магию в нечто сложное, что я бы и не смог объяснить. И эта мощь, настроенная на определенные точки в местах силы, работает на постоянной подзарядке. Мне это напомнило мечту человека создать вечный двигатель. Так вот у магов практически получилось. Я снова окинул взглядом комнату. Тут же было что-то иное. Домик состоял из одной большой комнаты, превышающей площадь той избушки, перед которой мы стояли несколько минут назад раз в десять точно. Не знаю, как это работает. Может быть, что вижу перед собой, всего лишь иллюзия, но она настолько материальна и настолько реальна. Все предметы в доме хотелось потрогать, чтобы убедиться в их существовании. Что я и сделал, едва Соловей покинул дом. Слева от входа красовалась вешалка в виде танцующей фигуры обнаженной русалки с изящно выгнутым в сторону хвостом, прикрывающим узкую в виде неглубокого тубуса подставку для зонтов. На поднятых вверх и изогнутых в танце кистях рук, пальцы которых исполняли предназначения крючков, висели пара курток, принадлежащих, видимо, хозяйке, и холщевый рюкзак, источавший аромат высушенных трав. Я не удержался и провел пальцами по лоснящемуся боку, по изящно изогнутому бедру и едва не заорал, когда эта рыбина вздрогнула, призывно повела грудью и, открыв рот с частоколом острых зубов, сказала: "Ммм, ... Приятно-то как! Ещё!" Заставив меня отскочить в сторону, рыбина с укором проводила меня взглядом и вновь замерла статуей. Сердце колотилось как молот в кузнице, а волосы на затылке приподнялись. Домик то с сюрпризами... Как бы то ни было, касаться кого-то в этом плане, кроме Дани, пусть это всего лишь вешалка, не хотелось. Внутри от одной этой мысли все бунтовало, скручивалось узлом, а к горлу поднималась желчь. Я даже не предполагал, что стал настолько от него зависим. Закуток, где стояла эта вешалка, исполнявший функцию прихожей, отделяла от основного пространства большая русская печь. Вся ее поверхность была украшена изразцами в виде растительных орнаментов и ярких райских птиц. Поверх печи был положен толстый матрац под таким же пестрым льняным бельем и пара небольших подушек. Прикрывало все это пестрое великолепие стеганое шерстяное одеяло в стиле пэчворк — очень красивое лоскутное шитье. Напротив ютился стол с четырьмя табуретками вокруг и сундук под окном, расписанный под хохлому, небольшой диванчик у стены, накрытый клетчатым пледом, и этажерка с книгами, видимо, заменявшая роль библиотеки. Довольно старыми потрепанными томами. Я подошел поближе, вчитываясь в истертые буквы на потрескавшихся кожаных корешках. Все книги были посвящены зельям, отварам, эликсирам. Такому обширному собранию знаний по одному направлению мог бы позавидовать и сам Айболит. Под окном — громоздкий комод, на котором гудел и вращался на ножке -игле вредноскоп. По крайней мере я идентифицировал его именно так. Он напоминал волчок, вздрагивающий и посвистывающий на все лады, а его отвратительное жужжание и посвистывание указывали на близость врага. Рядом стояли рамки с колдографиями, с которых улыбались и махали мне, приветствуя, сама Варвара Ягина и ее дочь. По крайней мере, молодая полненькая, пышущая здоровьем блондинка с фото очень походила на нее. Там, где в любой русской избе находилась Красная горка со святыми образами, у тетки Варвары стоял образок Владимирской Божьей матери в окружении склянок с настойками, флаконов с зельями, фиалов с эликсирами, а ниже батарея бутылок с самогоном. У меня засвербило в пятой точке от желания накрыть всю эту нелегальную торговлю. И лишь одно то, что Данька за это спасибо не скажет, останавливало во мне внутреннего правдолюба, сейчас размахивавшего кепкой и скандирующего призывы действовать смело, и дерзко с борта броневика. Цыкнув на самого себя, огляделся. Справа от входной двери находилась еще одна узкая дверь в небольшое помещение, оказавшееся... "гаражом"? Иначе я не мог охарактеризовать то, что увидел, когда открыл скрипучую, ветхую дверь. Еще один сюрпрайз, так сказать? Посреди упорядоченного хаоса в виде пары летающих метел и обычного садового инвентаря стояла ступа-"Калина" последней модели. На передней встроенной панели находились два ряда кнопок, функцию которых сходу определить я бы не взялся. Из доброго десятка лишь одна светилась красным. Напротив неё , точнее ниже кнопки, подсвеченное красным, как и сама она, мигало "Off". Остальные, в том числе и кнопка с узнаваемой надписью "On", не подсвечивались. Ниже гордо торчал вверх рычаг переключения передач, тоже снабженный кнопками-клавишами со стрелками "вперед-назад" и "вправо-влево". Очень напоминавший игровой компьютерный джойстик. Походив вокруг ступы, с трудом подавляя желание пробежаться пальцами по кнопкам, как по клавишам, чтобы не наделать глупостей, вышел в горницу и поискал глазами тряпку. Она оказалась воткнута в петлю заслонки печной трубы. Рядом находился перевернутый вверх дном котелок, а вот воды в... деревянном (Словно в позапрошлый век попал!) ведре у печки не было. Нужно было пока светло выйти на улицу и начерпать снега на растопку для чая. Да и помыть-протереть пыль со стола не помешало бы. Опустив аккуратно на стол шапку с яйцами, что все это время бережно прижимал к себе, поискал глазами емкость в которую можно было б набрать снег. Ничего, кроме перевернутого на скамье котелка в пределах видимости не нашлось. А он был маловат. Но мне не оставалось выбора, как воспользоваться им. Хотя жидкости, после растопки будет маловато, чтобы напиться чая, а вот для небольшой уборки в самый раз. Взяв котелок, я выскочил из избушки и снова оглянулся проверить, что зрение меня не обманывает. И действительно, изба соответствовала первому впечатлению о ней. Она была все такой же маленькой, ветхой, нахохлившейся и напоминала пресловутую домашнюю курицу, ноги которой так упорно прятала под себя. Опасаясь уходить далеко (вдруг пропуск в дом — разовая акция, а на мне ни куртки ни шапки), сгрёб ладонью снег с перилец на крыльце, со ступеней по бокам от входа, все это время раскорячившись, в позе больной артритом балерины, одной ногой придерживая входную дверь. Снега вышло даже больше, чем я рассчитывал. Набив его плотно с горкой, юркнул в дом. Мороз оказался значительно крепче, чем мне помнилось в момент нашего прихода в Дремучий лес, я зябко передернул плечами и метнулся к печи. Поставив котелок, и вытерев стол, уселся на расписанный под хохлому резной сундук. Стало интересно, что внутри. Любопытство пересилило осторожность. Я поднял тяжелую крышку и едва не уронил её себе на руки, когда вдруг услышал за спиной скрипучий голос: — Ну и какого Лешего ты туда полез? И вообще какого жмыра вы сюда приперлись? — осторожно поставив свою драгоценную ношу, медленно развернулся и замер. Брови удивленно поползли на лоб глаза широко раскрылись. "Сундук тоже говорящий? А печь? Интересно, что тут еще есть: скатерть-самобранка? Ковер-самолет?" Передо мной на печи сидел кот. Крупный, черный в белых "носках" и с белой же грудкой, что напоминало манишку, чуть прищурившись, подозрительно смотрел на меня. — Это вы мне? — я впервые видел говорящего кота. Прекрасно понимая, что в мире магии может быть всякое, но что животные говорят, видел впервые. — А тут есть кто-то еще? — вопросом на вопрос ответил кот, подозрительно оглядевшись. — Есть Данька, но он за дровами пошел. — Данька? Уж не Варвары ли племянник пожаловали? — скрипящий, но довольно понятный голос кота напоминал скрежет металлических шестерней. — Он самый, — ответил Соловей, вваливаясь в избу с вязанкой хвороста. — Здравствуй, Василий! А тетка Варя где? Я был так увлечен беседой с необычным во всех отношениях котом, что даже не слышал, как он пришёл. Куртка нараспашку, уши, прихваченные морозцем, покраснели, на черной глади волос сверкают подтаявшие снежинки. Бросив вязанку на пол у печи, он разогнулся и погладил кота, резво соскочившего вниз и важно вышагивавшего вокруг его ног, а затем принялся за растопку печки. Поначалу, дрова, чуть отсыревшие от влажности, гореть никак не хотели, но упорства Соловью было не занимать. — Где- где? В Энск поехала к Татьяне. Ее сердечные проблемы решать. А вы какого рожна здесь? — Кот вновь запрыгнул на стул и сел на самый край. — Мда-а, похоже зря мы сюда пришли, — сказал он, обращаясь ко мне, — Ну ничего, сейчас печь растопим, согреемся, поедим и домой. Я молча кивнул, понимая, что обратный путь займет не так много времени, как наше блуждание по Дремучему лесу в поисках Заимки. Но все же стоит подкрепиться и согреться. Солнце уже давно перевалило за полдень и на закате небо окрасилось в нежно-розовый цвет, что предвещало довольно морозную ночь. Посему мой довольно теплый по осени наряд явно не подходил для долгих зимних прогулок.. Через некоторое время в печи весело потрескивали поленья, напевая им одним известную песню. Я вымыл стол, бросив на поверхность комок подтаявшего снега, и вытряхнул на крыльце от пыли поролоновые подушки, брошенные на табуретки и примостился на лавке у печи, грея спину. По телу распространялось приятное тепло и меня начало клонить ко сну. Сказывалось напряжение от долгой прогулки по лесу и попытки найти Варварину Заимку. Рядом сопел свернувшийся в клубок Василий. От его прижавшегося к моему бедру тела жарило не хуже, чем от печи за спиной, а тихое урчание укачивало не хуже колыбельной. Я не заметил, как провалился в сон. *** POV Данила Снимая варежку-прихватку, я выглянул из-за печи, на накренившегося на скамье спящего Добрыню. В какой-то мере даже завидуя его способности спать сидя. У меня так не получалось. То ли сон не шел, то ли был настолько беспокойный, что я вздрагивал, тем самым будя себя. Поэтому сейчас даже не пытался примоститься рядом, и в какой-то степени выполнять роль подпорки. А вот Няшу она бы точно понадобилась. Его тело завалилось в сторону не хуже той же Пизанской башни, если не сильнее. И меня удивило, как он ещё сидит. Помешав в чугунке в последний раз, накрыл его крышкой от кастрюли и оставил овощи тушиться, отодвинув наш будущий ужин от открытого огня. Жара в печи было достаточно, чтобы утка дошла до готовности, а картофель напитался маслом и ароматом смеси трав. — Ну что, все ещё спит? — спросил потягивавшегося у моих ног Василия. Кот грациозно соскочил на пол и выгибал спинку, припадая на передние лапы. — Да спит, спит твой Няш. Аж самому завидно, — проворчал усатый теткин помощник, вылизывая лапу меж подушечек. — Так по что вы сюда заявились? — Напортачил я, Вась, с домовым Ростовцевых, он мстительный, гад, оказался. То одну пакость устроит, то другую. — А задобрить не пробовал? — Васька остановился, с долей ехидства посматривая на меня. — Чего только не пробовал, не поддается. Ритуал нужен. За тем и шли к тётке Варе... — Вздохнул я и заслонил зев печи большой металлической крышкой, чтобы сохранить тепло. — Ага, — захихикал Васька, — раздеться догола и в полночь босым пройти раз пять вокруг особняка и повторить три раза: "Чур, меня! Чур, меня! Чур, меня!". — Смешно тебе, Вася, а мне что-то не до смеха, — Вздохнул я и, подхватив чугунок прихватками, поставил на стол поверх деревянной подставки. — А яйца по что у наседки забрали? — не унимался кот. Ему бы в следственном отделе работать с такими навыками, а он мышей ловит. — Так она что в зиму высиживать собралась, дурная? Другого времени не нашла. — Так это ж, мляяя, муляж, — хихикнул Васька. — Вот ты опростоволосился. — Заимка Варина беспокойной стала, вот она муляж и положила. Чисто по Фрейду, психологический ход, мляя... Я хмыкнул. Тонкий расчет, однако. Добрыня по-прежнему спал, но стал ещё сильнее заваливаться на бок. Казалось, вот сейчас, сей момент он навернется с лавки и сломает себе что-нибудь. Покачав головой, я тихонько поднялся на приступку печи и вытянул подушку. Большую, мягкую. Как раз, чтобы примостить его тело на широкой, покрытой медвежьей шкурой лавке. Он может поспать, пока я растоплю снег для чая и дойдёт томящаяся в печи картошка с уткой в сметане и ароматных травах. Ноябрь — край осени, преддверие зимних холодов и снежных сугробов. За день погода могла неуловимо меняться от солнечного безветрия, до снежной метели. Вот и теперь, пока я готовил обед и собирал на стол, на улице завьюжило, замело. Выглянув в окно, сглотнул. В белой непроглядной круговерти невозможно было различить не только небо, но и деревья вокруг избы. Если в ближайший час метель не утихнет, мы из лесу не выберемся. — Няш, проснись... — подергал Добрыню за рукав, с умилением наблюдая, как проясняется со сна затуманенный взгляд, как осознание закрадывается во взор и, наконец, парень подскакивает со скамьи. — Что, уже домой? — Конечно, только сначала поедим. Доставай свои припасы, — попросил я и снова выглянул в окно. Метель, казалось, за прошедшие минуты лишь усилилась. Все бы ничего, можно было бы и переночевать в избе. Матрас на печи пошире будет, чем кровать у нас в общаге. Но дров я принес лишь на раз печь затопить, за что и костерил сейчас самого себя благим матом. И если останемся тут до утра, околеем. Ели быстро, в полном молчании. Даже Васька притих на печи, спрятав лапы под себя и понурив голову, дремал. От накатывавшего из-за собственной глупости раздражения, я не чувствовал вкуса еды. Всё думал, как нам выбраться, просчитывал варианты. Добрыня же будто чувствовал мою нервозность, лишь искоса бросал на меня хмурые взгляды, но лишних вопросов не задавал. Собирались тоже молча. Все, что не съели, упрятали в ларь под заклинание стазиса, посуду Добрыня очистил тоже магически. Отсутствие воды обязывало. Я только окинул взглядом избу, не оставили ль чего и на автопилоте надев шапку и куртку вышел следом на крыльцо, где и столкнулся с замершим на пороге парнем. — Ты чего застрял? — вьюжило здорово, но я все же надеялся, что мы быстро дойдем до границы портала, используя заклинание компаса. Хотя здесь зачастую сбоит и направление смещается градусов на двадцать. Это в принципе не много, и можно идти по меткам на деревьях. Но Няш по-прежнему стоял статуей и не двигался. — Волки, — едва ли не прошептал в ответ и прижался спиной ко мне. Только теперь я заметил серые тени сквозь почти непроглядную белую пелену и светящиеся желтым в сумерках глаза. Стая довольно крупных особей кружила вокруг избы, не позволяя спуститься со ступеней. Нам ничего не оставалось делать, как вернуться назад. Я понимал, что почуяв в нас добычу они не отступятся. Так и будут кружить и сжимать круг, рискуя нарваться на заклятья. Сейчас вступать в бой не имело смысла. В этой белой пелене сложно попасть как из огнестрела, так и магией. Придется ждать до утра и отогреваться на печи, пока есть возможность. *** POV Добрыня — Дань, а ты когда-нибудь видел волка? — я пытался занять вынужденное молчание ничего не значившей беседой. Мы лежали на печи, прижавшись друг с другу и накрывшись одеялом. Изба быстро остывала. Печь отдавала тепло быстрее, чем мы рассчитывали. Из курса анатомии я помнил, что лучше всего сохранять тепло, прижавшись обнаженными телами. До этого дня мы спали в пижамах и мне не приходилось видеть Даню ...голым. Хотя нет, вру, мы как-то принимали душ вместе, но я, не моргая, глядел ему в лицо, опасаясь опустить взгляд ниже. А теперь вот, сподобился. Даня был красив, шикарно по-мужски сложен. Меня влекло к нему, притягивало, словно мощным магнитом. От прилившей крови звенело в ушах, а холодные от волнения пальцы рук мелко подрагивали. Стараясь унять эту дрожь, прижался теснее, прошептал в плечо: "Холодно". И как следствие оказался прижатым к Соловью так, что даже волос меж нами не протянуть. Данька обнимал меня, притянув за талию одной рукой, в то время как другая покоилась на плече, пальцами зарывшись в мои волосы. Я с трудом сдерживал желание припасть поцелуем к жилке, ритмично бьющейся на шее. — Ага, — Соловей притянул меня ближе (хотя куда ещё?), и задышал в шею. Мне показалось, он улыбается, — вон там, за дверью. — Да нет! Я не о них... И судя по внешнему виду, это не волки, а вэрыси*. Там, за порталом, в лесах в окрестностях Зельева? Я ни разу... Говорят у нас там и волки, и медведи есть. — Может быть, я не встречал. Вот тетерева, белок да зайцев видел не раз. — А мне так и не пришлось. Я как уехал к Деду в Ростов, а там степи вокруг, — снова замолчал, вспоминая дедово житье. Дом Деда стоял на отшибе, на окраине города. Недалеко, в излучине реки, там где в Дон впадает маленькая речушка Кляуза, в отведенной заводи росли кувшинки. Крупные белые с большими плоскими листьями, укрывавшими заводь почти полностью. Я бегал туда после занятий в школе ловить рыбу почти каждый день. А после, мы ее запекали на прутьях, как на шампурах над углями. Дед рассказывал разные истории о былинных богатырях, а я представлял себя одним из дружинников. Из воспоминаний меня вернули в реальность прижавшиеся к шее в нежном прикосновении губы. Меня повело. В голове зашумело, перед глазами все поплыло. Наши глаза встретились. Сердце заколотилось. Я застыл, наслаждаясь прикосновением, боясь спугнуть ласку или испугаться. — Добрыня... Мое имя со стоном сорвалось с его губ чуть нерешительно, будто спрашивая. Насколько красиво зазвучало оно в его устах. Желание, долго сдерживаемое, лелеемое как нежный цветок, растекалось по венам. Я не мог выдавить из себя ни слова, не мог и не хотел отказываться от выпавших минут... счастья? Откровения? Наслаждения, которое может быть и не придется испытать уже никогда снова? Тем более... я не собирался упускать эту возможность проверить, познать себя. Больше мы уже не говорили, Даня притянул меня к себе и поцеловал, крепко сжимая в объятьях. Сердце словно выпорхнуло из клетки. Я сразу забыл обо всем, о чём только что говорили. — Скажи, что ты не уйдешь, — рвано дыша, он зашептал мне губы, надрывая поцелуй. — Что останешься со мной, когда всё закончится. Скажи. В голове шумело, и я плохо понимал, о чём он говорит. Но сейчас был готов согласиться со всем, что он предложит, лишь бы не прекращал целовать. — Я не уйду, — прижался лбом ко лбу Соловья, стыдливо опустив глаза. Даня прижал ладони к моим влажным щекам, вытирая выступающие слёзы. Я даже не заметил, что от переизбытка эмоций плачу : — Ну ты чего? — Я не знал, что будет так... — Плохо? Тебе не нравится? — Наоборот хорошо... хорошо, как не было никогда. Я жалок? — Не говори глупостей. — Ты же всегда терпеть меня не мог, бил порой, почему сейчас… — Неправда, ты много для меня значил... всегда, но разве это сейчас важно? — Нет? — Нет, иди сюда. Даня обнял меня за плечи и снова поцеловал. Руки забродили по разгоряченному телу. Я был слишком пьян эмоциями, разгоравшимся в крови пожаром, чтобы сопротивляться, да и, казалось, что вовсе не собирался. Поцелуи были настойчивыми и жаркими, и хотелось перехватить инициативу в свои руки. Доказать, что и он не меньше значит для меня. Чувствовать его на себе было словно упасть в бездонный котел с любовным зельем. Я лежал на спине, скованный возбуждением настолько, что не мог дышать. Его тело дрожало как пламя свечи, и губы шептали только моё имя, будто слаще не было ничего на всем белом свете. — Твой запах просто сводит с ума, — шепотом приговаривал в ответ, зарываясь лицом в чёрную смоль волос и целуя за ухом. Я был совершенно не в себе. Словно желание, смешавшись с хмелем в крови, в миг напрочь лишило разума. Становилось все жарче. Как в бреду лихорадки, Заимка кружилась в гаснущем свете пламени свечи, безжалостно сжигавшего воздух. Я лежал, почти не двигаясь, словно опьянев от ласки. Это было лучше, чем в мечтах. Я боялся что вот-вот, и Даня очнется от хмари вскружившей голову. Что оторвётся от меня, скажет, что так нельзя и оттолкнет. От одной этой мысли сердце забилось сильнее. Но Соловей сказал другое. — Хочу тебя ... сейчас, — резким движением он стянул с себя последнюю преграду и, не дожидаясь ответа, вдруг сдернул белье с меня. В зыбком пляшущем свете свечи мелькнула черная надпись тату на внутренней стороне бедра, а мне захотелось узнать, что там написано, но мгновение спустя и эта мысль покинула голову. Тонкие пальцы затряслись так, что можно было кончить только от этих неловких движений. Кожа взмокла в духоте и напряжении. Зажмурившись, я сделал ещё один глубокий вдох — нет, сдерживаться было в сотни раз приятнее. Я просто наслаждался каждым касанием, не зная и не догадываясь, к чему это приведёт, пока его рука не коснулась моего естества, лаская разбухший член, и он не наклонился вниз. Резко приподнявшись на локтях, я отстранился. — Погоди, — остановил парня и поднял за подбородок его лицо. — Ты уверен? — В чем? Что собираюсь отсосать тебе? — Данька дёрнул головой, высвобождая ее из рук, и улыбнулся шире. — Да, уверен. Разве не об этом ты мечтал? — Он прищурился, словно читал мои мысли. Грязные слова слетели с его алых губ настолько легко и естественно, что внутри у меня все кипело от возбуждения. В его помутневших от страсти глазах плясали черти. Теперь, когда эмоциям наконец дал выход, он ругался и вел себя довольно развязно. — Чего ухмыляешься? — Данька поднял на меня помутневший взгляд. — Ничего. Просто ты… Ты прекрасен. Рассмеявшись и сжав член ладонью, погрузил его в свой горячий рот. Я едва удержался в сознании. Никогда не думал, что в мире может быть что-то настолько приятное. Головка заскользила по шершавому нёбу, упираясь в горло, затем мягко свернула за щеку. Даня подался вперед, беря глубже и высасывая смазку. Его левая рука активно затерлась в собственной промежности. — Эй, Добрыня, — томно позвал. — Посмотри на меня. — Не отрываясь от дела, он поднял глаза вверх, продолжая работать языком. Затем прихватил член у основания, медленно вывел изо рта и, слегка постукивая, провел им по влажным губам. — Хочу запомнить тебя таким... **** POV Данила Добрыня покраснел, но все же послушно смотрел прямо в лицо, не пряча от меня стыдливого взгляда. Он был так красив. Синие с поволокой глаза сверкали бриллиантами на раскрасневшемся лице. Я не мог остановиться, продолжая быстрыми движениями теребить собственный член. — Сними их с себя. Всë сними, — попросил, задыхаясь в возбуждении, не зная, как не смотреть на него, и Добрыня, по-прежнему не отводя от меня взгляд, выскользнул из боксеров, все еще болтающихся на лодыжках. Обнаженный он был ещё прекраснее. Стройный торс с маленькими розовыми сосками вздымался от дыхания. Узкие бедра покачивались, я продолжал сосать, лаская себя внизу, и был готов поклясться на крови, что это самое лучшее зрелище на свете. Он наклонился вперёд, хватая меня за руку, и притянул ближе. В эту ночь Няш казался таким чувствительным. Я прикоснулся к нему спереди, и того заколотило. Его тонкое тело выгнулось назад, и юноша застонал так протяжно, что будь кто снаружи, наверняка бы услышал этот крик. Перевернувшись на спину, посадил его верхом на себя. Даже не замечая, что одеяло сползло с плеч парня. Целуя его в выступающую ключицу, двумя руками сжал узкую белую талию. Язык потянулся ниже, к соскам, и Добрыня простонал, широко раздвигая ноги. Похотливо зовущая поза была слишком откровенной. Пришлось прикрыть глаза, я ощущал себя как никогда близко к тому, чтобы кончить. Под моей ладонью гладкий, идеально ровный член Няша пульсировал от крови. Мысли никак не укладывались у меня в голове. Я дрочу другому парню. Прямо сейчас. И прямо сейчас этот парень стонет от наслаждения. Добрыня вряд ли понимал, к чему все движется. Зад парня ерзал на моем члене, вдавливаясь сильнее и сильнее. Его пальцы направляли мою руку все глубже между бедер. Я произнес заклинание смазки, от чего пальцы свободно заскользили, и поддался ее движению, фаланга сорвалась с кожи вглубь. В то самое место, к которому боялся даже прикоснуться. Палец вошёл совсем на немного. Узкие стенки сфинктера неподатливо сжались, Ростовцев заерзал задом. — Ещё, — задыхаясь, захрипел он, с новой силой надавливая на запястье с таким требовательным приказом, будто бы мы делали это каждый день. — Ты слишком узкий, — я почувствовал, как возбуждаюсь от собственных слов. — Уверен, что хочешь, чтобы я… — Да. Няш вытащил из себя мой палец и, густо смочив слюной, опять приложил его к проходу, настойчиво продавливая вглубь. Один, затем второй… Две фаланги оказались внутри, он выдохнул и прижался к моей груди, покрывая шею мокрыми поцелуями. Ему совершенно точно было больно, и я каждую новую секунду думал только о том, чтобы остановиться. Если бы это было так просто: собственное возбужденное тело не давало ни малейшей попытки на побег. Пальцы все глубже вкручивались в тело на нем. — Добрыня, можно я… — выдохнул в рот юноше, прильнувшему ко мне в новом поцелуе, и не смог даже договорить от возбуждения. Он лишь одобрительно качнул головой. Меня обдало волной жара внизу живота.— Ты уверен? — подхватил его под бедра и бережно уложил на спину на тонкое одеяло. — Да, — робко отозвался Няш одними губами. — Скажи, если будет больно. Хорошо? Ростовцев снова кивнул. Смачивая слюной головку члена, я погладил выступающий сфинктер и легонько надавил внутрь. Он невольно дернулся. Послышалась тихая брань. — Больно? — Нет, давай дальше. — Маленький лжец. — Продолжай. — я видел это, чувствовал. Он ни за что не откажется теперь, когда получил возможность попробовать. Я читал это как книгу в его глазах. Добрыня закрыл глаза и провел языком по пересохшим губам. Даже сейчас, опьяненный эмоциями, чувствами и растрёпанный, с членом, приставленным к его заднице, он выглядел изящно. Длинные стройные ноги, согнутые в коленях, обнимали меня у бедер. Тонкие пальцы с выступающими узловатыми костяшками сжимались на затвердевших в возбуждении сосках. Я попытался войти еще раз. — Давай смелее, ну же, — огрызнулся он, нетерпеливо дернув коленом. Его смелость, причём в первый свой раз с парнем, меня восхищала. Он то и дело облизывал губы, что выглядело совершенно по-блядски, а на раскрасневшихся от возбуждения щеках, казалось, можно выпекать оладьи. — Не торопи, — я с силой надавил в неподатливое сжатое кольцо. Няш зашипел, и головка неохотно погрузилась внутрь. Двумя осторожными движениями я медленно вошёл на всю длину, чем вызвал очередной болезненный стон. — Тс-с, — прошептал на ухо. — Разве не ты сам этого хотел? Сжатый со всех сторон сильными мышцами, я чувствовал, как во мне пульсирует каждая вена. Возбуждение всё росло, хотя я даже не шевелился. Хотелось двигаться быстрее, вбиваться и толкаться, борясь с сопротивлением тела. — И теперь я в тебе, — с улыбкой проговорил, проводя влажным пальцем по раскрытым от стона губам Няша. Член болезненно давило внутри него. Добрыня прикрыл лицо рукой. Вот теперь он начал смущаться. — Это странно. — Ещё как. Продолжая смачивать слюной тугое отверстие, я осторожно двигался. Всё плотнее прижимаясь к извивающемуся внизу телу. Так крепко, будто ничего кроме него в мире не существовало: только Добрыня с его сладким манящим дыханием и бархатной кожей. — Ты невероятный, — мягко надавил на гладкие бедра, глубже проталкиваясь внутрь. Несмотря на всю смазку, он все равно был еще слишком узким. Прикусывая губы от боли и возбуждения, он нащупал над своей головой мои ладони и сплел их пальцы. Я вновь наклонился к его губам. Мгновение застыло в бесконечности, наполненной лишь вязкими шлепками вспотевших тел. Дыхание стало настолько громким, что гудело в ушах. Облизывая его солоноватую кожу, ощущал себя причастным к чему-то сокровенно волшебному. Он был как приз, как трофей, за который я боролся много лет и теперь нежно сжимал в руках. И пока я жив, больше ни на секунду не позволю ему быть несчастным. — Соловей, — вдруг зашептал Няш так чувственно, что я едва не задохнулся от нахлынувшей нежности. — Мне так хорошо с тобой. Пожалуйста, не останавливайся. — Ни за что. Я уже ни за что не остановлюсь. Колени больно вдавились в матрац, грузное одеяло, не выдерживая ритма, сбилось кучей в ногах. Ещё немного, и Добрыня начал сильно сжиматься. Я уже не мог сдерживаться, но непременно хотел, чтобы он кончил первым. Приходилось стискивать зубы, закрывать глаза и думать о задании. Однако в конце концов уже и это перестало помогать. С двумя новыми фрикциями я почувствовал приближение оргазма. Открыл глаза, надеясь что Няш отвлечет от неминуемого разрешения, но его вид только ускорил концовку. Я вновь опустил веки, полностью отдаваясь разбегающимся по венам волнам наслаждения. Ярким и щекочущим, будто слабые удары тока. Задрожал всем телом и в три толчка полностью излился в парня. «Прости, Няш, кажется, я опять облажался». Внутри стало скользко и горячо, и теперь я будто вбивался в тёплое топлёное масло. Член ещё был достаточно твёрдым, чтобы продолжать, но я уже почти ничего не чувствовал. Двигался машинально, инертно и начинал ощущать подкрадывающуюся слабость. «Чёрт, чёрт, чёрт, главное не отключиться в процессе». Скользя в липком проходе из мышц, как будто со стороны, откуда-то совсем далеко видел происходящее. Как Добрыня изгибается, толкаясь от печной трубы и насаживаясь на член, как теряет волю, пришептывая моё имя, как на последнем издыхании обильно кончает на живот и тут же прижимает к себе в долгом поцелуе. Магия танцевала вокруг во всполохах цветных спиралей завивалась, рассыпалась звездами и снова скручивалась вокруг. Теткина Заимка захлебывалась, не успевая впитывать ее. Удивляюсь, как мы не разнесли избу, как она не схлопнулась до размеров шалаша. Клонило ко сну. Я, почти засыпая, натянул одеяло поверх нас обоих, укрывая чуть ли не с головой уже уснувшего на моей груди Няша, и отключился, проваливаясь в блаженную темноту. Вэрсы, вэрыси* — духи леса, которые проявляют себя по-разному. Могут показаться в виде животного или человекоподобного существа. Аналог нашего Лешего. Вплоть до настоящего времени встречаются рассказы о нападениях прямо в избушках неведомой силы либо непонятных похожих на человека существ. (Про таежную нечисть) Охотничий портал: https://huntportal.ru/hunting/tradicii-i-obychai/ohota-istoriya-i-tradicii/pro-tayozhnuyu-nechist