Четвертый период

Майк задержался, потому что после урока его поймал мистер Клори с вопросом, не хочет ли он взять несколько дополнительных заданий. Мистер Клори преподавал геометрию, и с заданиями, предусмотренными программой, Майк, на его преподавательский взгляд, справлялся слишком легко. — Высокий балл по предмету попадет в диплом и в характеристике отметят, что у тебя склонность к точным наукам — это плюс для колледжа, Майк. Футбол — это хорошо и даже отлично, но ты же не собираешься идти в профессионалы? Пришлось соглашаться. Задания мистер Клори пообещал скинуть на почту и записал это себе в заметки. Вообще спасибо, конечно, это всё дело нужное, и отец говорит, что на учебу надо налегать больше, чем на спорт, но это же время! Время, которое придется оторвать или от сна или от свиданий с Нанабой. Ну, что же, недельку поспит на час меньше. Эрв сбросил сообщение, что они взяли еды на него, отсутствующего, и заняли стол. Вот и зашибись! Хорошо быть квотербеком, почет и уважение, и команда не бросит тебя помирать с голоду. Хорошо, если Нанаба ещё не ушла. В последнее время они никак не пересекутся в середине дня, то сталкиваются в дверях столовки, то сидят на разных её концах, потому что они с Пик сели за маленький стол, а подсесть к ребятам вдвоем места не хватит. Пик, кстати, и не села бы. Вот интересно, она сама так решает или Йегер мозги ей клюет? Если второе — он ещё хуже, чем Майк о нем думает. Если бы Нанаба обедала за одним столом с Йегером и Порко Гальярдом… Неизвестно, что бы Майк чувствовал, но точно не дулся бы, как пятилетний: не сиди с ними. Хотя чтобы Пик обедала с Зиком Йегером — Майк тоже не видел, они всегда вместе с Нанабой. Так что, может, это и личный выбор, и Пик сама не выносит делить трапезу с футболистами. И на тренировках, кстати, Майк её ни разу не видел, а к бейсболистам, с тех пор, как там играет Йегер, говорят, ходит. В столовке было не развернуться. Под самой стенкой, у кадки с пальмой, набивали животы Эрвин, Леви и — будто бы вместо Нила, который сегодня отсутствовал по болезни — Оньякопон, а рядом с ним Ханджи. Справа от Ханджи, спиной ко входу, в фиолетовом джемпере из которого поднималась белая, почти прозрачная шея и перетекала в коротко стриженный золотистый затылок, сидела Нанаба. Мелькнула мысль подойти тихонько и обнять сзади, но Нанаба, похоже, жевала, и хотя все они проходили уроки первой помощи, меньше всего хотелось бы оказывать её в переполненной школьной столовой, да ещё подавившейся по его дурости Нанабе. Потому он убедился, что она заметила его боковым зрением, наклонился, поцеловал в висок и сказал шепотом: — Привет, булочка. Нанаба отложила вилку, вытерла губы, пока он под эрвиново «я же брал четвертый салат, где он? Ханджи, это было… а, ладно» усаживался на стул, поцеловала его в щеку и заметила: — Ты колючий. — Сегодня побреюсь, — пообещал Майк. — Ты сегодня?.. — начал было он спрашивать о Пик, как взгляд сам упал на столик возле окна. Пик и Зика Йегера иногда видели вместе на заднем дворе, но это такое место, где кто угодно может вдруг пообщаться с кем угодно. Как сам Майк однажды пережидал там время между уроками и тренировкой и к нему подсели Хитч и Мари, а Нил, когда кто-то ему это растрепал, неделю допытывался, что расспрашивала о нем Мари, и почему Майк так настойчиво это скрывает, а на деле это Хитч спрашивала, почему Марло полгода сидит на скамье запасных, кто знает, зачем это вообще было ей нужно. Но вряд ли Майк когда-то видел Зика Йегера в принципе с кем-то обедающего. Не просто сидящего за одним столиком, а… как все. С Пик они, кстати, прямо в этот момент о чем-то переговаривались. Нанаба не проследила его взгляд, но по глазам было ясно: знает, что он увидел. — Не охота им мешать, — сказала она легким тоном. Майк накрыл её руку на обтянутом черными джинсами колене: — Не переживай. Нанаба пожала плечами: — Всё в порядке. Я, правда, не знала, что это твой салат, иначе отвоевала бы. Майк откинулся на спинку стула и мимо Нанабиной макушки грозно взглянул на Ханджи, та спешно доедала капустный салат с горошком, набивая им щеки, как заправский хомяк, и если бы не жмурилась от наглости, то заметила бы, как Майк выхватил тост с шоколадной пастой и бананом с её тарелки. — Всю жизнь меня объедает, — пожаловался Майк и втянул щеки, демонстрируя, какой он из-за Ханджи худой. — Но я научился бороться. Ханджи проглотила салат и завопила так, что на них оглянулась половина столовой. — Отдай! Это десерт! — Да мне как-то поровну, в желудке перемешается. Он сделал вид, что откусывает сразу полтоста, как Оньякопон (между собой они звали его Копоном, потому что это издевательство — такое длинное имя) переложил на тарелку Ханджи свой точно такой же тост, только с ягодами. Ханджи захлопнула рот, аж зубы щелкнули, и сказала, пряча смущение: — Да мы с Майки шутим. Правда. А ну отдай, троглодит! — и выхватила тост у Майка из руки. Что тост практически побывал у него во рту, Ханджи, конечно же, не смущало. И свой тост Копон, конечно же, не забрал. Майк переглянулся с Эрвином, и тот едва заметно улыбнулся. Во времена юности родителей это, кажется, называлось ухаживанием. Или ухлестыванием. Или вот ба рассказывала, что дед за ней «волочился», Майк был маленький, но это запомнил. В общем, каким словом ни назови, всё тут понятно. И Нил даже доказывал, что Копон с Ханджи точно почти встречаются (если уже не встречаются и скрывают), но Майк знал, что нет. Во-первых, Ханжи не стала бы от него прятаться, во-вторых, он ни разу не замечал, чтобы от неё пахло Оньякопоном. Моблитом Бернером, который бегал за ней хвостом, впрочем, тоже не пахло, хотя после школьной лаборатории от обоих несло реактивами, и тут Майк сто процентов не дал бы. Понятное дело, Копону она дико нравилась! Если говорить точно, Ханджи нравилась чуть не половине старшеклассников и, пожалуй, даже больше, чем Мари Арчер (Нил за такие слова, возможно, попытался бы Майку врезать). Той, конечно же, половине, у которой были мозги, и Майка иногда посещало смутное чувство, но они хотели бы поцеловать Ханджи хотя бы затем, чтоб попытаться отсосать у неё мозгов. Если бы сама Ханджи знала об этих коварных планах, она поржала бы. Если бы она ни ходила с таким упорством на тренировки футбольной команды, Майк, наверно, решил бы, что никакие отношения на последнем году школы её вообще не интересуют. Но она ходила (даже, когда ощутимо похолодало и команде приходилось долго разогреваться, а Кит орал на зевак, чтоб валили с трибун: «переболеете, я отвечать не буду!») — и как завороженная смотрела на поле. — Ешь, — Нанаба тихонько дотронулась пальцем до щеки Майка, — перемена кончится. Майк поймал этот палец и поцеловал. Нанаба улыбнулась и посмотрела на него тем самым взглядом. В штанах и без того уже было тесно, а тут буквально впилось в шов, и Майк поерзал, надеясь, что как-то само уляжется, но ничего, конечно, не улеглось. Нанаба улыбнулась уже другой — ехидной улыбкой. Майк наклонился к её уху и пообещал покусать. Сегодня же. В её комнате. Странно, как быстро скромное «нет-нет, бабушка же внизу, нельзя так» перешло в «проверь замок, ба подниматься не будет, но просто на всякий случай». Майк проверял, на обратном пути к кровати стягивал футболку, штаны и набрасывался на так же поспешно раздевшуюся Нанабу. Он правда старался быть ласковым, но у неё такая тонкая кожа, след от пальцев хранится неделями, а краснота от укуса на левом плече только-только сошла, а укусил он её ещё в их третий раз! Кажется, что это было в другой жизни. Эта новая жизнь нравилось Майку куда как больше! Первые разы он, если честно, не мог собой гордиться. Если ещё честнее, вообще не успевал понять, что произошло. И когда. И единственным вопросом, которым он, охреневая про себя, задавался: как отдельные индивиды успевают что-то там вынимать, когда мозг почти полностью отключается, а внизу всё буквально взрывается удовольствием. Ну, может, если б ему позарез надо было контролировать это, он бы смог, но зачем, когда можно просто натянуть презерватив и не париться. Листая обсуждения и гайды на тему, Майк как-то наткнулся на тред, где девушки рассказывали, как их партнеры в процессе снимали презерватив тайком, и их было столько, что на десяток просто больных на голову и не спишешь. Майк так охренел, что скинул это всё Эрву и тот уж ему пояснил: это жажда контроля. «Мудачество же», — написал Майк, а Эрв подкинул мысль, которая ему самому в голову не пришла: ладно они не боятся беременностей, потому что прерывать их не им, но в мире есть ещё и болезни. Майк мысленно пожелал каждому такому хитрецу что-нибудь подхватить и скинул это ещё и Нанабе. Нанаба ответила: «Я бы тебя убила». Майк написал: «Я бы никогда». И следом: «Я очень люблю тебя». Не сказать, что после всего, что они проделывали теперь за закрытой дверью, Майк понял, что его чувства стали сильней. В общем, нет. Просто они с Нанабой стали ближе друг другу, и он видел, что она стала больше ему доверять, и надеялся, что это хороший знак, что он ведет себя адекватно. Хотя вряд ли она может представить, сколько усилий ему приходится приложить, чтобы не набрасываться на неё каждый раз, когда она садится к нему в машину или они оказываются в комнате наедине. И главное футбольные тренировки не то чтобы помогают! Это как будто вообще отдельно, и усталость от спорта никак не пересекается с желаниями нижнего этажа. Он приезжает к Нанабе после пары-тройки изматывающих часов на поле, и едва видит её — усталости как не бывало. Для его возраста это, вроде, нормально. Во всяком случае, так везде говорят. Уже почти весна, скорее бы по-настоящему потеплело, чтобы можно было заниматься этим в машине. Майк приметил один съезд к лесополосе, когда они ездили смотреть аниме в прошлую субботу (на этот раз не Синкая, а Миядзаки, почему-то местный кинотеатр это всё не крутил, а в соседнем городе регулярно). В лесочке, Майк знал с прошлых лет, когда они с Эрвом забредали на летних каникулах черт знает куда, было озерцо. Слишком маленькое, чтобы привлечь отдыхающих, поэтому пляжа там не обустроили, но место очень романтичное. Это сейчас, задним умом Майк понял, тогда-то для них с Эрвом это выглядело приключением в джунглях! Эрв тогда носил бойскаутские защитные шорты, и Майк стебал, что ему не хватает только пробковой шляпы и подтяжек, чтоб выглядеть как натуралист из учебника природоведения младшей школы. Эрв отвечал ему красноречивым жестом, а Майк делал вид, что собирается ему за это накостылять. Но уже тогда они очень редко дрались, считали себя выросшими, не мальчишками, а парнями в том возрасте, когда для драки нужна причина посерьезнее двусмысленной шутки. Теперь-то Майк и не припоминал, когда они последний раз ссорились до мордобоя. Эрв вырос и стал больше, чем серьезным, стал взрослым, которому незачем махать кулаками, потому что он может осадить словом так, что оппонент неделю не будет нормально спать. Впервые Майк задумался об этом в прошлом году, когда Зик Йегер уже делал попытки выступать по поводу дележки поля (всё ему казалось, что бейсболистов ущемляют, а если бы дать им на тренировку больше, они бы, конечно же, тут же выиграли кубок штата), но капитаном был Эрв, и на все претензии и наскоки он отвечал, чтобы тренер Ксвьер обращался к администрации школы. Мямля Ксавьер, конечно же, никуда не обращался, даже если Зик ему это предложение и передавал. В этом году Майк пытался отвечать теми же словами, но твою мать, у него внутри всё просто кипело от Йегеровой наглой рожи, и «пусть твой тренер решает через директора» звучало у него, как «не пошел бы ты нах, а то, может, я провожу». Но не может же Эрв постоянно решать вопросы, пора и Майку дорасти до того, чтобы перестать угрожать тем, кто ему не нравится. И не попросишь ведь мастер класс по спокойствию и умению отшивать одной фразой. Эрв почистил банан, заметил, что Майк на него поглядывает и задрал брови: что? Да ничего, взглядом ответил ему Майк, жуй. Это нормально же, когда с человеком, которого помнишь столько же, сколько себя, получается вести диалог без единого слова? Если бы не это, Эрвин Смит, вероятно, свел бы Майка с ума. Потому что он, блин, почти не пах. Ну вот не имел своего особого запаха, как все нормальные люди. Запаха, по которому Майк понимал, что люди возбуждены или испуганы, что у них вспотели подмышки и взмокла шея от напряжения. Это не то же, что читать мысли, но сразу ясно, сколько сил у человека отнимает, скажем, простой разговор. Так Хитч, у которой с лица не сходила ехидная усмешка, вся подбиралась и подрагивала, когда в класс входил Марло Фройденберг. И Майк вообще сомневался, что даже самые близкие её подруги догадывались, что явные (настолько явные, что стали поводом для насмешек) чувства Марло отнюдь не безответны. Но с Эрвом это всё не прокатывало! Зато Майк будто бы видел его светлую башку с высоким лбом насквозь. Слышал, как там вертятся замысловатые шестеренки. Но если бы таких Эрвинов было больше, чем один, Майка это определенно раздражало бы. Он привык, что может знать о людях больше. Как, например, то, что Нанаба сейчас взволнованна и довольна, положив руку ему на колено, или что Леви, сидя около Эрвина, испытывает то же, хотя в одной руке он держит бумажный стаканчик чая, а другой лениво жестикулирует, рассказывая Копону, что да, вот эти трое выросли вместе, но нормальный из них только Эрвин, а Ханджи с Майком друг друга стоят, так что никогда не вмешивайся в их разборки, это не всерьез, даже если кажется, что они сейчас вцепятся друг другу в глотки. Нанаба сказала: — Неправда! Ханджи возмутилась, что никогда так не кажется, а если он про тот раз, когда она схватила Леви за шкирку в порыве вдохновения, так Майка она давно уже так ухватить не может, где она — и где его глотка. Леви сказал, что она что-то путает и за шкирку тогда не она его хватала, а он её, потому что в кемпинге она погналась за лисой и ему пришлось её догонять. — Вы были в кемпинге? — спросил Копон, и разговор утек в это русло. Майк ел. Теплая нанабина рука лежала у него на колене, и он поглядывал то на неё, то на Леви, который взялся рассказывать, как у него спустило колесо, и они встали посреди леса в получасе езды от озера. Теперь уже весело вспоминать, а тогда, когда жара стояла такая, как будто солнце разлеглось прямо на деревьях, и каждый листок усиливал его жар, было вообще не до смеха. До озера добрались грязные и в вымокшем от пота белье. До лета ещё далеко, но надо поговорить об этом с Нанабой. Будет же хоть пара свободных недель? Последнее свободное лето перед колледжем. Потом уже начнется совсем взрослая жизнь, с летней работой, и голова наверняка будет забита проблемами, о которых все они сейчас даже не подозревают. Неизвестно, как потом получится планировать отдых, но этим-то летом можно? Нанаба умеет плавать? Вдруг нет, тогда нужно её научить, не путем сталкивания с пирса, само собой. И у них будет своя отдельная палатка. И, может, даже пса с собой смогут взять, он классный, а там всё равно полно отдыхающих с собаками, так что проблем никаких. Только проверить машину заранее. Она ещё вполне ничего, чтобы ездить по трассе, но для лесной дороги может статься, что нет. В прошлый раз ездили на тачке Леви, но если с Нанабой да ещё и с собакой — в одну машину не влезут. И Копон, наверное, захочет тоже. Уж до лета они с Ханджи как-нибудь в своих отношениях разберутся? А машину проверить у Леви в мастерской, это ещё, вроде, можно. Майк рос не в мире розовых единорогов и прекрасно знал, что не все семьи такие, как у него. Что не у всех есть большой обустроенный дом (или вообще хоть какой-то дом), где у каждого свой собственный уютный угол, и можно завести двух котов. Мама по воскресенья печет печенье и кексы, потому что это традиция, а вернувшись пораньше с субботней тренировки, можно застать смущенных родителей, которые делают вид, что случайно задремали после обеда и шмыгают в ванную освежиться со сна. Мисс Аккерман, мама Леви, Майк знал, домохозяйка, как и его мама, но не от хорошей жизни, как большинство домохозяек в их районе. Женщины из района меблированных квартир обычно работали: в магазинах, в прачечной, на автозаправках, официантками. Мисс Аккерман звали Кушель (Леви сам поправил его, когда Майк обратился к ней «миссис», с обычным своим лицом, не выражающим ни малейшего беспокойства на тему, что мистера Аккермана-отца официально и не было, и мать носит свою девичью фамилию). Майк впервые увидел её в прошлую субботу, когда заехал после тренировки подкачать колеса в гараже Кенни. Кушель выглянула из подсобки, и Леви явно не ждал её там увидеть. — Мам, ты в порядке? — спросил он. — Да, — ответила она с теплой улыбкой, — приехала убраться у Кенни, он развел тут, как всегда… — А… — Леви даже будто смутился, — я к нему туда не хожу. — И показал рукой на общее помещение: — Тут у меня чисто. — Вижу, — улыбнулась она. — А ты с другом? — А. Это Майк. Майк наклонил голову и сказал, как учили родители: — Очень приятно, миссис Аккерман. Тогда-то Леви и поправил его: — Мисс. — Можно просто Кушель, — разрешила Майку она. Кушель оказалась моложе, чем Майк думал, во всяком случае, точно младше его и Нанабиных родителей. Леви она, по-видимому, родила рано, если не сказать очень рано. Кушель была, наверное, ровесницей Карлы Йегер, но выглядела… сложно сформулировать: болезненной, что ли. Не так чтобы вот прямо сейчас болела, а будто переболела недавно. На это намекала нездоровая худоба, синева под глазами, бледный, какой-то даже слабый рот. Может, воспаление легких или что-то такое? Когда Тереза, сестра, переохладилась и схватила пневмонию в старшей школе, тоже выглядела хуже некуда, аппетита из-за антибиотиков не было, и она так отощала, что Майк в ужасе гуглил признаки анорексии. Кушель провела по воздуху зажатой в руке сухой тряпкой, как если бы протирала невидимое стекло. — Ну я там пока закончу. — А разве тебе сегодня не надо на собрание? Кушель опять улыбнулась, и улыбка у неё, несмотря на болезненный вид, была приятная, ласковая, как у всех мам. — Я успею. Кенни меня отвезет, мы договорились здесь встретиться. Майк сделал вид, что не слушает, осматривая помещение гаража. Верхние лампы не горели, а узкие окошки поверху мастерской пропускали не так много света, день был пасмурный. На «яме» стоял раздолбанный ситроен. За ним «фольксваген» с поднятым капотом, из-под которого торчали толстые провода и непонятно куда тянулись. Кушель спросила, не хотят ли они чая или перекусить, она привезла сэндвичи для Кенни, там с запасом, но Леви ответил, что они обедали в школе, и Кушель, кивнув, исчезла за обшарпанной дверью «личного кабинета» Кенни, сам Майк ни разу туда не заглядывал. — Снимай, — сказал Леви, стаскивая куртку. — Ща всё сделаем. Майк закатал рукава джемпера, присел и принялся по очереди снимать диски с колес: приехал-то он шины подкачать. Это можно и дома, но у Леви выходит как-то профессиональнее, что ли. Может, Майк не так что-то делает? Может, у него руки заточены не под то. — А что за собрания? — спросил он, просто чтобы спросить, когда Леви вернулся с датчиком и насосом. — Не книжный клуб случайно? Его мама одно время туда ходила, пока однажды не объявила, вернувшись вечером четверга, что больше ни за что не пойдет. Что там собираются одни старые кошелки и пердуны и читают они всякую дрянь, а обсуждают её так уныло, что можно вздремнуть часок, если б не чашка традиционного чая в руках, которую боязно расплескать на колени. Леви ощутимо напрягся. Не внешне, но Майк почувствовал, запах его стал ярче, насыщеннее. — Нет, — сказал Леви, — это… церковные. — А, — выдавил из себя Майк. Религиозные родители — это дело такое. Тут ничего не посоветуешь, остается лишь посочувствовать. Интересно, кто Кушель, баптистка или методистка? Хотя если даже просто католичка — сын-гей это не то, что способно её порадовать. Леви внимательно наблюдал за его лицом, и Майк ему улыбнулся, мол, понял, церковь так церковь, но Леви зачем-то добавил: — Мама болеет, а церковь ей помогает… справляться. Что-то типа того. — Понял, — ответил Майк, и они перешли на обсуждение колес его машины, которые Леви обозвал вареными гусеницами, а Майк огрызнулся, что не хрен преувеличивать, он отлично ездит, только вот последнюю неделю что-то, как-то, но это потому, что дорога по утрам подмерзает. — Да не пизди, — сказал Леви, измеряя давление в правом переднем колесе, покачал головой. — Эрвин говорил, у вас там обрабатывают тротуары. — Именно что тротуары, а я по тротуару езжу, по-твоему? И вообще, Эрв со мной больше не ездит, я думал, ты его возишь, нет? Леви метнул взгляд на дверь, за которой хозяйничала Кушель, и ответил, понизив голос на тон: — Не каждый же раз. Подвозить друга каждый день — это не странно. Раньше, до Нанабы и Леви, в те полгода зазора, когда Майку уже разрешили водить машину, он подвозил Эрва в школу и назад. Назад не всегда получалось, потому что в дни, свободные от тренировок, у Эрва вечно были какие-то факультативы. — Демонстративно друг от друга шарахаться, — сказал Майк тогда, — ещё подозрительнее. — А мы не шарахаемся, — так же спокойно ответил Леви, переходя к левому колесу. — И вообще, за это Эрв отвечает. Когда надо, я его подвожу, когда не надо — пешкодралом чапает. Прямо как мы с Нанабой, подумал Майк, по хорошей погоде лучше пройтись пешком, чтобы побыть друг с другом. Но машина — есть машина, маленький дом на колесах, чаю в нем не попьешь, но на природу порой выезжают и не за этим. У Эрвина постоянно мелкий, в смысле брат дома, а к Леви, вроде, вообще нельзя, теснота. Ездят они целоваться и трахаться на природу? У этих, в отличие от них с Нанабой, уже было целое лето. — Чё лыбишься? — поинтересовался Леви. —Да вот думаю, используете вы машину, как все, или у вас высокие платонические отношения. Леви на грубость обижаться не стал, растянул угол рта в кривой ухмылке, и Майк подумал, что так кривятся люди, когда у них во рту сигарета зажата. Курил, что ли, и бросил? — А тебя любопытство заело? Вообще-то нет, но Майк подыграл: — Естественно! Интересно же, как это, что будоражит, когда ни у кого из двоих сисек нет. Леви распрямился, держа одну руку, грязную, на отлете, а в другой зажав датчик. — Ой, как будто у Нанабы твоей есть. Конечно же, они подрались! В шутку. Кушель даже выглянула из-за двери и с улыбкой их пожурила: — Шумите, мальчики. Они засиделись за обедом и спешно разошлись, когда столовка уже почти опустела. Нанаба придержала Майка за рукав, он наклонился и поцеловал её. Она взяла его за рукав крепче и напомнила, что ждет после уроков. Майк шепнул, что у него стоит и не падает, она закатила глаза, но так, чтоб он понял: она довольна. Оставалось ещё два урока, первый — физкультура у учителя Ксавьера. Ребята Майка никогда не звали его «тренером», как бейсболисты, обращались только «мистер Ксавьер», и звучало это немного невежливо, хотя против него самого никто ничего не имел, он довольно приятный дядька и не придирается. А в прошлом году, когда Рику Сандерсу стало плохо в бассейне, Ксавьер сразу сориентировался и вытащил его из воды, когда никто даже понять не успел, что что-то не так, и за это его на общешкольном собрании хвалил директор. Эти уроки, пожалуй, то самое место, где футболисты и бейсболисты по-настоящему сталкивались лбами. Понятное дело, классы распределены не по принципу спорта, и если в обычной школьной жизни, в коридорах, в классах можно просто игнорить друг друга (или вежливо общаться, и даже дружить, а вот их защитник Марсель вообще брат Порко из команды Ксавьера), то здесь, в раздевалках, в длинном переходе к спортивному залу и в самом зале атмосфера ощутимо накалялась. Они не были соперниками в прямом смысле слова: разный спорт, разные команды. Это как если бы IT-клуб враждовал с литературным факультативом: это же не всерьез! Но всё было всерьез и взаправду. Поле у школы одно. Для тренировок оно поделено «по справедливости». Хотя вот тот самый случай, когда тупую дележку должен победить здравый смысл! Обязан просто! И они бы добились этого ещё осенью, если бы Кит в последнюю минуту не отступил. Когда Нанаба (вскользь и с десятью оговорками, что это не точно, а просто догадки) рассказала Майку о причинах и вмешательстве Карлы Йегер, он просто не поверил. Сразу отмел это, как невозможное. Но если не это, то в чем причина? Не у одного Йегера, кстати, родительница среди учителей. Мистер Смит — уважаемый педагог, преподавал в этой школе ещё до рождения Эрва, Тереза у него училась, и говорит, что уже тогда мистера Смита любили и ценили и коллеги, и школьники. Другое дело, что он никогда не опустился бы до того, чтобы использовать свой авторитет в таких делах, как необязательная помощь сыну. А Эрв не стал бы просить о таком. И Майк, работай мама или отец в школе, не стал бы. Это что-то вроде подтирания задницы, нет? Мой малыш не справляется со взрослой жизнью, надо ему помочь, а то он расстроится. Ну что же, Зик Йегер доволен, его тренер доволен, имеют свои два дня в неделю, которые тратят на швыряние мячика и упражнения с битой. Для этого и одного дня в неделю во — с головой! А ребята Майка по средам отрабатывали бы, как следует, пассы. Они сработанная команда, да, раннинбекам ещё есть над чем поработать, а самому Майку отточить с Леви прием-подачу бросков. Где они должны это делать? На заднем дворе? Причем не школьном, а своего дома, по-видимому, ну, чтобы никому не мешать. Команда Троста, кстати говоря (Майк специально смотрел их расписание на сайте школы, очень удобно), тренируется пять дней в неделю. Пять! Потому что вторая их команда — баскетболисты, которые занимаются в зале зимой, а летом — на своей отдельной площадке. Да слава богу, что на сайте их Шиганшинской школы нельзя расписание посмотреть! Только позориться перед всей округой! Команде, которая три года подряд выигрывала общешкольный кубок, выделено на тренировки три дня, и в качестве вынужденной меры — суббота. Тут и слов приличных не подберешь! Нет, при Нанабе Майк ещё как-то пытался сдерживаться, но со своими ребятами — невозможно! И он ещё, между прочим, не самый нервный, Леви, завидев Йегера, вообще цыкает и отворачивается. В раздевалку набилось народу, и гам стоял до небес. Это ещё ничего, после урока здесь будет витать такой ядреный дух пота, что придется зажимать нос, чтобы голова не кружилась. Чем старше парни, наблюдал Майк, тем крепче они воняют. Тестостерон, наверное, или как это объясняет медицинская наука. Майк стащил джинсы, запихал их в шкафчик, натянул шорты. У соседнего шкафчика Эрв возился с застрявшей в петле пуговицей. Застряла та крепко, как обычно бывает, когда торопишься что-то снять: то молния заест, то шов перекрутится, и футболка возьмет тебя в плен с поднятыми руками. — Им пятая треня нужна, — раздалось сзади знакомым голосом, — чтоб успевать переодеваться. Мажоры. В рубашечках. В рубашке в раздевалке был чуть ли не один Эрвин. От соседнего с ним шкафчика высунулся Леви и веско посоветовал Порко Гальярду, очевидно, задержавшему после своей физры: — Завались. На лице Порко расплылась фальшивая улыбочка. Мерзкая, но наигранная: Порко, вообще-то, неплохой парень. И несет от него вечно средством для укладки волос. Так сильно, что естественного запаха и не вынюхаешь. Вряд ли кто-то, включая Порко, хотел бы связываться с Леви Аккерманом, к нему чуть не с начала появления в школе прилипла слава парня, с которым лучше не заводить открытых конфликтов. Ну просто на всякий случай. По-серьезному Леви, на памяти Майка, подрался лишь раз, но этого (да плюс репутация Кенни, которая в маленьком городке распространилась ну очень быстро) оказалось более чем достаточно. Порко поднял верхнюю губу, как раздраженный кот и, отворачиваясь, бросил: — Он, небось, и под формой при полном параде с галстуком. Леви шагнул вперед, но Эрвин выставил руку, как шлагбаум, и остановил его. Но Леви отпихнул его руку, показывая, что ладно, кидаться не будет, но не смолчал: — Если так припекает, тоже повяжешь галстучек, когда пойдешь домой в среду после уроков. Порко развернулся на пятках, но его схватил за плечо молчавший до того Зик Йегер. Переодевался он на три шкафчика дальше, но вдруг оказался рядом, и Майк увидел, что за эту короткую перепалку пространства вокруг них стало, хоть приседай с выпадами. Не принадлежавшие ни одной команде парни (и скамеечники тоже) разошлись по сторонам: кому-то интересно до жути, увидел Майк, окинув взглядом два затора по обеим сторонам в узком пространстве между шкафчиками, а кто-то просто зассал встревать между тренированными парнями. Но звать Ксавьера никто пока что не выскочил — спасибо на том, а то есть нервные, чуть что орут: драка! Вот драки ещё не хватало. Порко Гальярда Майк ни за что не тронул бы. Он на год младше, просто языком мелет, и тем более уже подошел Марсель, взял брата за плечо и что-то сказал на ухо. Порко скрипнул зубами. Зик оттеснил его. — Это несмешная шутка, — сказал он. — Среда — наш день. Он говорил почти без акцента, но Майк всё равно, как и каждый раз, когда оказывался от Зика на расстоянии вытянутой руки, чувствовал, как в нем просыпается что-то темное, злое, будто не носом и не глазами, и ни одним из органов чувств, а самым нутром Майк знает: Зик — чужой. А ещё — опасный. Он не смог бы этого объяснить, как никогда не мог объяснить своего обостренного обоняния, но и преодолеть этого не мог. Особенно когда речь заходила о поле. Опять. В очередной раз! Леви ляпнул про среду, не подумав, и за это открутить бы ему левое ухо, но сказал-то он правду. Да, Майк ещё не говорил об этом с Шадисом, но вчера они с Эрвом обсуждали это по дороге домой, и пришли к тому, что времени не хватает. Катастрофически. Скоро серия игр за кубок. Это их последний школьный год, и они, ясен хрен, должны завоевать кубок в четвертый раз. А субботние тренировки почти наверняка отпадают. Этот вопрос поднимали на педагогическом совещании на прошлой неделе. Мистер Смит, конечно, присутствовал. Родители, оказывается, обеспокоены тем, что старшеклассники тратят выходной день на тренировку. Именно тогда, когда многим стоит крепче задуматься об учебе. Кит, конечно, кремень, на претензии, что он вконец загонял школьников, отвечал, что все его парни хорошо учатся. Что, кто-то просел в учебе? Нет? Какие ещё вопросы? Но якобы чьи-то родители кому-то жаловались, заместительница директора по воспитательной части миссис Мирс обзвонила других родителей, и да, оказалось, что полно недовольных тем, что их дети торчат по субботам в школе. Вернее, на поле. Даже в конце зимы! И плевать, что на дворе плюс пять, а когда разогреешься, пот течет не хуже, чем летом. В общем, директор Закклей предупредил Кита, что субботы придется исключить из тренировочных дней. Да, поначалу он пошел навстречу, да, есть школьные клубы, которые тоже собираются по субботам, но недовольство родителей — это последнее, что нужно их школе. Кит пока ничего об этом не говорил, но дома Майк спросил маму, и та признала: да, миссис Мирс звонила, но честное слово, я сказала, что мы только рады твоим занятиям, не расстраивайся, носорожек. Майк не расстроился, он был в ярости! Но вечером они встретились с Нанабой — и всё как-то отошло на второй план. Когда Кит точно скажет, что всё, завязываем с субботой, парни, тогда и придет время для беспокойства, а пока что заранее они с Эрвом договорились, что если это случится, они всё-таки будут требовать себе среду. Или другой бейсбольный день, неважно, но минус одна тренировка в неделю — это для них полный крах. И Майк не говорил об этом Нанабе, она с таким упоением рассказывала о чемпионате четырех континентов, и была от восторга такой красивой, и так вкусно при этом пахла, что все субботы и среды вылетели у него из головы. А Эрв, как видно, поделился с Леви, что, в общем, логично, Леви-то тоже игрок их команды. И тоже переживает за результат будущих игр. Только вслух говорить об этом пока не стоило. — Ладно, — сказал Майк, — закрыли тему. Но Зик стоял. Край его футболки заправился в пояс шортов с одного бока, и вид у него от этого был немного нелепый. — Нет, — сказал Зик, — не ладно. Среда — это наш день. Это было что-то настолько темное, что Майк даже не назвал бы это внутренней чернотой. Его глубинное, иррациональное отторжение по отношению к Зику Йегеру порой пугало его самого. Нельзя же относиться так к кому-то только из-за того, что между вами есть спорный вопрос. Нельзя. И Майк старался сдерживаться. Если бы здесь была Нанаба, было бы легче, одно только её присутствие успокаивает, но Нанабы в мужской раздевалке, конечно, не было, а были сбившиеся в кучу одноклассники, будто коллективным разумом понимающие: расходиться рано. Тем более, что не отходил сам Зик. — Ты ведь не пошутил, — сказал он, глядя на Леви. — Я знаю, что у вас больше не будет тренировок в субботу, но это ваши проблемы, а не наши. Порко выкрикнул из-за его плеча: — Да! Марсель схватил его поперек груди, стиснул и громко прошипел: — Заткнись. — Что? — выдвинулся вперед Копон. — Это правда? У нас субботы не будет? — Это пока не точно, — ответил Эрвин со спокойным лицом. Рубашку он расстегнул, но так и не снял, так и стоял с голой грудью. — Это точно, — сказал Зик, и в голосе его сквозило… не улыбка, не ехидство, но что-то, что очень Майку не понравилось. — Но среда всё равно наша. И понедельник — наш. Теперь тема закрыта. — Не проще, — собственный голос звучал как будто со стороны, Майк знал, что это говорит он и знал, что лучше бы ему молчать, но словно что-то кололо его в задницу, — не проще ли закрыть команду по бейсболу, которая ни одного кубка для школы не выиграла? — Нет, — сказал Зик. — А может, эту тему просто не поднимали? Те, кто швыряют мячик ради удовольствия, могут швырять его на заднем дворе. — Нет, — повторил Зик. — Почему же? Зик поднял глаза. Лицо его, бледное, в капельках пота, не выражало ничего, это верно, и всем в раздевалке, должно быть, казалось, что он непрошибаемо спокоен, но Майк увидел: он в ярости. И если бы только Зик мог схватить металлический шкафчик или скамейку, или что угодно тяжелое и швырнуть со всей силы в Майка — он швырнул бы. Но он швырнул кое-что потяжелей. Притом очень спокойным, почти неслышным остальным голосом, потому что к тому моменту стоял к Майку впритык. — Да, давайте разгоним команду по бейсболу ради команды заднеприводных. Как будто камнем ударили в голову! Майку показалось, что он непроизвольно зажмурился, но нет, это на секунду потемнело в глазах. Откуда? Откуда?! Эрв слышал? — Заткнись, — посоветовал Майк. Но Зик повторил свои слова громче и вдобавок спросил: — Это добрая футбольная традиция: приводить в команду своих парней? Кто-то всё же выскочил из раздевалки, и когда Майк первый раз опустил кулак на лицо Зика Йегера, он знал: скоро примчится Ксавьер. С каждым ударом перед глазами вспыхивало. Лицо у Зика Йегера оказалось острым и твердым, особенно нос, хотя он даже не хрустнул. Только брызнуло из ноздрей, и Майк с брезгливой гримасой отряхнул руку, прежде чем ударить его ещё раз, но кулак уже не дотянулся до алеющей скулы — это Эрвин схватил его, сцепив руки на груди Майка в замок, и повалил его на пол.