Четвертый период

Новость разлетелась по школе молниеносно. Нанабу она застала в уборной, куда Хитч Дрейс ворвалась и с диким восторгом на лице объявила присутствующим девушкам: — Закариас отпиздил Йегера в раздевалке! Гул поднялся такой, и Хитч тут же обступили так плотно, что Нанаба не стала тратить время на попытку пробиться к ней, а выскочила в коридор и побежала (в самом деле побежала, хоть с младших классов не носилась по школьным коридорам, потому что уже в девять лет была слишком взрослой для этого), на ходу разбираясь куда бежать? Их разняли, и ясно как день, что Зика отвели к медсестре, любую ссадину, полученную на территории школы, медсестра обязана осмотреть и обработать. На развилке около лестницы Нанаба, не сбавляя шага, свернула налево и через два шага налетела на миссис Мирс. Та еле успела схватить Нанабу за плечи, но пошатнулась на невысоких своих каблуках, и они обе едва не полетели на пол. — Куда? — спросила миссис Мирс заполошно, но в глазах её Нанабе увиделся, пусть и разбавленный вдесятеро, тот же восторг, что и на лице Хитч. — К директору. — Директор занят, зайди потом. «Это важно!», — хотела сказать Нанаба. «Там мой парень. Он не может быть виноват. У него наверняка был повод так… поступить». Дверь директорской приемной открылась, и оттуда, растирая ладонью затылок, вышел Оньякопон. Миссис Мирс кровожадно на него уставилась. — Меня отпустили, — сказал Оньякопон. Миссис Мирс обогнула его впритирку и скрылась в приемной, сквозь щель между дверью и косяком показался сидящий на стуле Леви, но дверь закрылась, и он пропал из виду. Нанаба набросилась на Оньякопона, но не успела задать ни вопроса, как в конце коридора возник мистер Смит, учитель истории, и Оньякопон кинулся к нему. Мистер Смит придержал шаг, до того он почти бежал, сдерживаемый, разве что, строгим внутренним правилом: учитель не должен бегать, если только он не учитель физкультуры. — В двух словах, — сказал мистер Смит, — что стряслось? — Ребята заспорили с бейсболистами по поводу поля. — Это я понял, как спор перешел в драку? — Майк, — сказал Оньякопон и покосился на Нанабу, та обратилась в слух. — Зик ему что-то сказал, что-то грубое. — Что именно? Ну же, не время стесняться, мы не на уроке литературы. — Я толком не понял, но он… В общем, сказал, что мы команда гомосексуалов или вроде того. Мистер Смит втянул воздух, шея его вздулась и синий галстук, затянутый аккуратным узлом, впился в неё, как удавка. — Я считал, — сказал он, — для нынешнего поколения эти обзывательства неактуальны. Оньякопон приподнял плечи и потупился. Нанаба подвинула его, мистер Смит посмотрел на неё, словно до этого не замечал, и испугался, откуда она вообще тут взялась. — Майк не мог, — сказала Нанаба. Оньякопон вздохнул: — Это все видели. — Он не мог сделать это просто так, — настояла Нанаба. — Опять спорили из-за поля. Нанаба махнула рукой, и Оньякопон послушно замолчал. — Он не мог, — повторила она в третий раз. — Майк никого не ударил бы в простой ссоре. Он очень уравновешенный, спросите тренера Шадиса. Агрессивного игрока не назначат квотербеком. Она хотела говорить ещё, слов было много, они толпились в голове и выплескивалась потоком, но мистер Смит взял её за плечо, легонько сжал и отпустил, когда Нанаба замолчала. — Во всем разберемся, — заверил он самым спокойным голосом, и спросил, обернувшись к Оньякопону: — Эрвин в этом участвовал? Говори честно, я должен знать, пока не вошел туда, — он показал кивком на дверь приемной. — Он там был, — сказал Оньякопон, — но он никого не бил, он оттащил Майка. — Оттащил? — взвилась Нанаба, когда мистер Смит, одарив обоих ободряющим взглядом, вошел в приемную. — Что значит «оттащил»? — То и значит, — огрызнулся Оньякопон, на лбу у него взбухли крупные капли пота, он стер их запястьем. Пухлые губы побледнели и казались почти белыми на блестящем от пота лице. — Он не мог, — шепнула Нанаба пересохшим ртом. — Знаю. Но он это сделал. Зик даже защититься толком не успел. — Повод. Какой у него был повод? Не говори, что из-за сраного поля! — Грызлись они из-за поля, — стоял на своем Оньякопон. — Но… — Что «но»?! — Скорее, там было что-то личное. Я не понял, что. Спроси у Эрва, он стоял рядом. — А Эрв где? — Там. Оньякопон указал на приемную. Нанаба, не зная, что ответить, покивала, мол, ясно. На урок она не пошла. Досидела до приезда родителей Майка, но те едва её заметили. Лица у обоих были испуганные, и на них отчетливо читалось «здесь какая-то ошибка». Нанаба тоже так думала. Что Зик Йегер напал на Майка и нарочно стукнулся о его случайно сжатый кулак. Да, вот в это она поверит! Правдоподобная версия. Ей нравится! Окна коридора, упиравшегося в приемную, выходили на школьный двор и крыльцо, и Нанаба наблюдала, как по подъездной дорожке несется Карла. Уроков у неё сегодня не было, вызвали, очевидно, из дома, и одета она была не в стильный брючный костюм, а в джинсы. Под распахнутой курткой виднелась футболка с принтом на груди: откушенный гамбургер, что бы это значило? Через пятнадцать минут Карла показалась на крыльце снова. Рядом с ней с заклеенной пластырем скулой шагал Зик. Его не шатало, ноги он ставил твердо, но когда ветер отогнал тучу и холодное солнце, как театральный софит, ответило его лицо, Нанаба этому удивилась. Пластырь закрывал что-то, возможно, рану, но расплывшийся по щеке алый цвет он не мог скрыть. Как и распухший нос цвета моченой сливы. Нанаба добрела до скамейки (на кой, интересно, черт, они там стоят? На случай, если виновные во всех школьных бедах не поместятся в директорском кабинете и даже в приемной?), обняла сумку, как спасательный круг в бушующих волнах, и стала ждать. Ждать пришлось недолго. Через пятнадцать минут прибежала Ханджи, принесла воды и сказала: — Просто пиздец. Не выходили ещё? — Нет. — Ох, твою ж мать. Копон говорит, там просто мясо было. Нанаба подняла голову, посмотрела на неё, поняла, что Ханджи так сокращает Оньякопона, переварила информацию про мясо и вернулась к созерцанию сумочной застежки. — Закариасы приехали, — сказала Ханджи. — Я машину видела. — Да. Ты знаешь что-то? — спросила Нанаба прямо. — Что Майк Йегера не выносит. Это все знают. Но он бы не стал — вот так. — Да! — получив поддержку, Нанаба почувствовала несказанное облегчение. Ханджи знает Майка всю жизнь, они как брат и сестра, и она тоже знает, что он не мог беспричинно избить человека. Пусть и того, которого на дух не выносил. — Я так поняла, Йегер обозвал футболистов педиками. Но что-то я сомневаюсь. Ханджи пожала плечами. Они дождались, когда из приемной вышел мистер Смит, ослабил галстук, увидел их и посоветовал отправляться домой. — Я подожду, — сказала Нанаба. — Долго ждать, — сказал мистер Смит. — Пока всё в относительном порядке, директор склонен не привлекать полицию, но мы ждем мистера Йегера. Он был в клинике, ему сообщили, но дорога из Троста займет какое-то время. Уже темнеет, идите домой, девочки. И вправду, уже стояли густые сумерки. Вечером Нанаба вышла из всех соцсетей. Не написал ей только ленивый. Даже тем, с кем они в принципе едва ли здоровалась, было адски интересно, что же произошло, как взбесился квотербек школьной команды и как именно изувечил несчастного немца Йегера. Правда, что выдавил ему глаз? Точкой кипения стало, когда на пороге её комнаты возникла мама и потребовала подробностей: ей позвонила знакомая, соседка Йегеров, и рассказала, что бедный мальчик в ужасном состоянии, просто в ужасном! — Только честно, Нанаба, он угрожал тебе? Он вел себя с тобой агрессивно? Сначала она раскричалась так, что прибежал папа, потом расплакалась. Потом пришла бабушка, выставила родителей из комнаты и отпаивала Нанабу водой. — Если там ничего серьезного, — утешила она, — через неделю-другую все уже позабудут, найдется что-то поинтереснее, обо что языки чесать. А если б было что-то серьезное, уже весь город на ушах стоял бы. И я думаю, там ещё разобраться надо. Сейчас так не принято говорить, дескать, нельзя на глазок такое увидеть, но Майк не похож на агрессивного парня. Ты ему самому звонила? Конечно, она звонила и написала, куда только могла. Онлайн Майка нигде не было с утра, и последними в их чате висели пожелания с добрым утром и фото Майка в ванной, сонного, со встрепанными волосами. На плече у него красовался синяк вокруг четкого следа зубов. «Я не хотела, прости, больно?» Смеющиеся смайлы в ответ. И сердечки, сердечки. Ну что же, думала Нанаба, успокоившись, если бы она побила кого-то в школе, и родителям пришлось бы провести долгую беседу с директором, у неё тоже первым делом отняли бы все гаджеты с выходом в интернет. Бабушка права, главное, все живы, а значит, вопрос решится. Майк наверняка дома, с родителями, так что для паники повода нет. Эрвин на сообщение с просьбой рассказать, что именно стряслось и что решили в кабинете директора, ответил, что сам почти ничего не знает. Ханджи написала, что в комнате Майка горит свет, она прилепила на окно листок с вопросом, жив ли он там, но ответного листка всё ещё нет, и шторы не отдергивали ни разу. Но если да, она тут же напишет Нанабе! На ночь Нанаба пустила к себе Хэма, и тот, чувствуя, как ей тревожно и грустно, положил морду ей на руку, когда она засыпала, и только изредка вздыхал. Нанаба думала, что не уснет, но вечерние слезы и присутствие собаки (а собаки, как известно, скрасят какое угодно волнение) сделали свое дело. На следующий день Майка в школе, конечно, не было. Не было и Зика Йегера. Эрвин подошел сам, сказал, что пока Майк отстранен от учебы на две недели, но это предварительная мера. Отец Зика накануне был в ярости, но он не намерен обращаться в полицию. Вернее, до начальника полиции факт инцидента дошел всё равно, городок-то маленький, но это не то же, что официальное заявление родителя. Может, и обойдется. — Что между ними произошло? — спросила Нанаба. — Если скажешь, что из-за поля, я сама тебе врежу. Эрвин ответил, что ни к чему множить насилие, внимание на себя они всё равно не перетянут. А на вопрос не ответил, но это Нанаба поняла, только когда он ушел. С Пик они едва ли перебросились парой слов. На болезненно-бледном лице Пик огромными буквами было написано: «я не спала всю ночь». Обеим было неловко, во всяком случае, Нанабе так точно, и она даже представить себе не могла, как начнет разговор о том, что разрывает головы им обеим. «Парень, которого люблю я, избил парня, которого любишь ты. Подвезешь меня сегодня домой?» Она еле высидела уроки и на факультатив Карлы не осталась, хоть его никто и не отменял. Просто не могла представить, как будет сидеть перед ней целый урок и обсуждать Стейнбека. Невозможно! Перед глазами вставало её вчерашнее лицо: испуганное, непонимающее, и эта футболка с гамбургером, как вишенка на торте чэпэ. День стоял пасмурный. С неба сеялся не то дождь, не то снежная крупа. Зонта у Нанабы не было, она натянула поглубже капюшон куртки, но ветер всё равно задувал сырость прямо ей в лицо. Шарф Нанаба утром забыла дома. Всё было не на месте: и мысли, и сердце. В район, где жил Майк, она доехала автобусом, полупустым в это время дня. На середине пути вошла дама в шляпке, увидела в конце салона приятельницу, и весь остаток пути они щебетали о знакомых, скидках и популярной онлайн-игре. У дамы в шляпе играл племянник, её приятельница играла сама. У Нанабы от их гомона разболелась голова, она прижалась виском к стеклу и жалела, что не взяла наушники. Достала телефон: от Майка, конечно же, ничего, и вчерашнее нигде не прочитано. Листок на окне Ханджи также остался без ответа, о чем та сообщила Нанабе утром, ещё до школы. А в школе прибавила, что проторчала у окна весь вечер — ничего. Свет наверху погас около одиннадцати, а внизу, в кухне, ещё горел, до половины первого точно. — А потом я уже вырубилась, — Ханджи зевнула и потерла глаз, безжалостно растирая его, как все девчонки, не боящиеся размазать тушь, потому что её и нет на ресницах. — Да всё будет путем. Эрв говорит, его отец оставался вчера, пока все не разъехались, чтобы поговорить с директором. Директор не хочет проблем. Правда… — Что, правда? — Якобы Карла требует наказания и не хочет спускать всё на тормозах. Но это не точно! Опекун там всё-таки отец, его слово и будет решающим. После этого и впрямь уже никак нельзя было оставаться на факультатив. Карла. Пик. Всё рушилось на глазах. Автобус останавливался в конце улицы, и уже на подходе к дому в голове у Нанабы вспыхнула мысль, которая даже не высовывалась всё это время: что если её не пустят? Одно дело быть званой гостьей, когда всё хорошо, другое явиться без приглашения, когда у семьи проблемы. Калитка оказалась открыта, не пришлось лезть через ограду, как Нанаба уже готовилась. Она бы полезла, нечего и сомневаться. Дверь ей открыла Хелен. Они постояли какое-то время, глядя друг на друга: Нанаба с откинутым капюшоном, и Хелен, выше неё на полголовы даже в домашних туфлях без каблуков, одетая в мягкий домашний костюм. У неё ног, задрав хвост трубой, терся Кинг. — Прости, дорогая, но твой Ромео под домашним арестом. Нанаба только выдохнула. За плечом Хелен виднелась лестница, на лестнице, из-за перил, будто из-за решетки, взявшись руками за перекладины, выглядывал Майк. Хелен оглянулась, проследив взгляд Нанабы, и сказала: — Нечего делать такой несчастный вид. Возвращайся в свою комнату. Майк вздохнул, и словно воздух между ними заколебался. Нанаба сама не заметила, как, глядя на него, взялась за воротник куртки у самой шеи и затаила дыхание. Хелен закатила глаза. Майк вздохнул снова. Он как большой пес, подумалось Нанабе, а если кот, то огромный и редкий. Лигр! И за это она так любит его. Так сильно, что сердце сейчас вырвется, оставит в куртке выжженную дыру и рванет вверх по лестнице. Хелен картинно приложила руку ко лбу и пробормотала: — Твой отец мне устроит, если узнает. Десять минут. Я засекла. И сделала шаг в сторону. Нанаба не вошла в гостиную — влетела, даже не вспомнив о каких-то там свойственным воспитанным девушкам приличиях. Майк скатился со ступенек и встретил её у подножия лестницы, обхватил и, как была, холодную, в нерасстегнутой куртке, прижал Нанабу к себе. — Ты в порядке? — всхлипнула она, хватая его раскрытыми ладонями за щеки. — Да! Да. — Я тебе писала. — Мне отрубили вай-фай. Комп оставили, сижу задачки с утра решаю. — Я так и подумала. — Я люблю тебя. — И я тебя так люблю! Что? Что у вас там произошло? Зачем ты?.. Она осеклась. Зачем ты избил человека до страшно-синюшного носа, распухшего в половину лица? Сегодня Нанаба слышала, что на полу раздевалки видели зуб, и якобы даже с корнем, но решила не верить. Такие дела вечно обрастают подробностями самыми дикими. Она не удивится, если в понедельник будут уже говорить, что Закариас оторвал Йегеру голову, а потом пошел с ней на тренировку. Майк слышал её вопрос. Конечно же слышал, но не спешил отвечать. Хелен сразу от входа свернула в кухню, и это было достаточно далеко, что не суметь подслушать разговор шепотом. Но даже шептать Нанаба не стала. Она ждала. Если сейчас он начнет рассказывать ей про поле… Боже, только не про это чертово поле, чтоб оно провалилось вместе с разметками, и бейсбольной, и футбольной, и со всем снаряжением, и с обоими тренерами, которые не могу разобраться в критичных вопросах сами, в придачу! А Майк всё молчал. И смотрел виновато. Но всё же смотрел. Не прятал от неё глаз. — Расскажи мне. Он медленно покачал головой, и Нанаба прижалась лбом к его, такому горячему лбу, будто там, в голове у него буквально закипал мозг, и попросила: — Просто скажи мне, что у тебя была на это причина. Пожалуйста. Майк прижался губами к её губам. Нанабу, не успевшую согреться с улицы, поцелуй почти обжигал. — Была, — сказал он. Нанаба ответила ему тем, что чувствовала все последние сутки: — Я верю тебе. Домой Нанаба возвращалась куда бодрее, чем уходила утром. Сумка, непривычно пустая для пятницы, потому что нужные книжки остались в школе, да и черт бы с ними, почти не оттягивала плечо. Снежная крошка ещё сыпалась, но ветер стих, не лез под капюшон, не выдувал тепло, и Нанаба всё ещё чувствовала губы Майка на своих губах, на щеке, на уголке брови. «Всё будет в порядке», — обещал он. Она ему правда верила. Ей важно было услышать и другое, и она услышала это, так что сердце её успокоилось: Майк не гордился своим поступком, не утверждал, что так было правильно и надо было Йегеру в самом деле башку оторвать и сыграть ею в баскетбол, чтобы никто уже больше не вякал «среда — наш день» и прочее, прочее. Майк сказал: «Я виноват, так делать нельзя. Родители оплатят Йегеру… Зику… лечение. Я возмещу из своей копилки сколько смогу. Может, устроюсь куда-нибудь подработать, Кенни Аккерман меня как-то звал». Нанаба поцеловала его в лоб и сообщила, что он импульсивный дурак, и пусть она не знает, что там был за повод, но точно не стоило бить человека. Агрессивный спорт, оказывается, расходует внутреннюю агрессию, да? Майк покачал головой: — Нет. Мне надо было, чтобы он замолчал. Он не хотел молчать. — Ты меня пугаешь. — Прости. В целом, он её успокоил. Нанаба, уходя, постояла у калитки с минуту. Майк стоял у окна и смотрел на неё с видом оставленного хозяйкой пса, пока она не рассмеялась и не написала пальцем в воздухе: «Дурак». Он в ответ нарисовал невидимое сердечко, а после Хелен отогнала его от окна. Мыслями она всё ещё была там, в гостиной Закариасов, у подножия лестницы, от которой они так и не отошли все отведенные десять минут, и потому, возможно, просто прошла бы мимо, если бы чисто интуитивно не подняла глаза и не уперлась взглядом в знакомую машину, припаркованную у её дома. Милый «жучок» Пик. Сама Пик сидела за рулем, и едва повернула голову, когда Нанаба открыла дверцу и села на пассажирское сидение рядом. Нанаба достала телефон, посмотрела на часы и подумала, что Пик должна была гнать, чтобы успеть сюда после факультатива. Плюс что-то подсказывало, что ждет она вовсе не пять минут. — Карла отпустила сегодня пораньше? — Я не пошла на факультатив, — сказала Пик, и Нанаба удивилась, ей, почему-то, казалось, что та будет долго молчать, прежде чем приступит к тому, ради чего приехала. Зачем-то же она приехала. — Вот как, — только и сказала Нанаба, а дальше вряд ли знала бы, что говорить, когда Пик вдруг вскинула голову, задрав лицо к потолку, заморгала часто, будто выталкивая соринку из глаза. Потом шея её безвольно согнулась, Пик поймала свой лоб руками, отвела за уши темные пряди волос и сказала не своим, каким-то плаксивым голосом: — Я просто хотела ему понравиться. Я не хотела, чтобы вышло… так. — Что? — Нанаба зарылась в панике в сумку, вытащила упаковку платков, но они всё же были без надобности, глаза Пик оставались сухими. — О чем ты? — Это моя вина. Я не хотела. Я не думала, что до такого дойдет. Я просто хотела показать, что могу быть полезной. Ничего больше. Не должно было такого случиться. Не должно!