Четвертый период

Пик он написал поздно. Наверное, даже неприлично поздно, если учитывать, что её сообщение пришло больше суток назад, и Зик его прочитал. «Как ты?» Как он? Без уточнений: морально, физически. Просто «как». Пик умеет задавать правильные вопросы. Зик сам разберется, о чем отвечать. Он лежал, смотрел в потолок, а потом вспомнил, что так ничего и не ответил. Дотянулся до телефона. На душе было паршиво. «Поужинал запеканкой. Почему у вас пихают кукурузу буквально во всё?» «Потому что это вкусно», — ответила Пик, не прошло и минуты. — «Не нравится — выковыривай». Если бы они говорили вживую, Зик сказал бы, что его смутил её тон. «Что в школе?» Закариаса отстранили, но это не значит, что его друзья не растреплют, как его, несчастного, вывел из себя чертов немец. Зик осторожно скривил губы в ухмылке, корка держалась, не лопалась. Да-а-а, он вывел. Он этого хотел. В тот момент. В любой момент, когда ему угрожали отнять часть его жизни, самую важную часть. Когда у него хотели отнять время, в которое он чувствует себя живым и полезным, важным, когда его жизнь обретает смысл. «Тебе прислать задания?» «Не знаю. Наверное. Мой вопрос не об этом» Они всегда так хорошо понимали друг друга. С полувзгляда. Особенно в последнее время и вдруг… Уж Пик-то должна понять. И она понимала! Она отлично всё поняла! Она не спросила, зачем он сделал то, что сделал, что им двигало, какой цели хотел достичь. Она спросила: «Ты жалеешь?» Зик потрогал себя за лицо. От прохладной мази становилось легче, отеки немного спали, корка на губе держалась куда лучше, чем утром. Если не считать детских драк, из которых он частенько выходил победителем, его впервые так отходили. По-настоящему. Твердой рукой. Со злобой. Дерьмо! Ну больно, конечно! А жалеет ли он? «Нет» «Вот как» «Вот так» И всё. И поговорили. И всего доброго, моя волшебная информаторша. Зик лег на бок, синяк напомнил о себе. Ребра ныли, будто по ним вот прямо сейчас пинали ногой. Он думал, Пик уже не напишет, но она написала. «То, что ты сделал, исправить уже нельзя. Но остановись сейчас. Большего ты не добьешься, оно не стоит того» В доме стояла тишина. По улице проехал автомобиль, мазнул по потолку фарами. Зик положил телефон экраном вниз, устроился так, чтобы не очень чувствовать бок. Вспомнил, что не намазал губу на ночь, но подниматься уже не стал — потом не уляжешься. Этого Пик не поймет. Она хорошая, но она не поймет его одиночества. То ли побочный эффект мази, то ли так реагировали ткани на спадший отёк, однако лицо наутро зудело, словно искусанное мошкарой. Зик умылся даже прежде, чем отлить. Холодной водой. Ещё холоднее. Вид стал получше. Во всяком случае, глаза открывались, как надо и стало четко видно, где именно будут красоваться синяки, а где скоро будет нормальная кожа. Зик осторожно растянул губы — корка не треснула. В коридоре стояло лимонное дерево. Примятой стороной к окну. В кадке чернела рыхлая свежая земля. Проходя мимо, Зик тронул пальцами влажные листья: кто-то опрыскал бедолагу с утра. Внизу: в гостиной, в детской, в кухне и под лестницей катался свинцовый шар. Такой был звук. Огромный свинцовый шар катится от кухонного стола к дивану, от дивана к двери спальни, от спальни в прихожую и назад. И шар этот врезался Зику в живот, едва он ступил из дверного проема. — Зи-и-ик! — Доброе утро, приятель. Стараясь не хвататься за бок, как старикан, Зик поймал Эрена за плечи, а другой рукой встрепал ему волосы. Если эти лохмы можно было встрепать! — Ты спишь! — объявил Эрен с неподдельным возмущением и подпрыгнул на месте. — И спишь, и спишь, вечер скоро! Зик рассмеялся, уловил секунду, когда братишка перестал вертеться, прижал к себе косматую голову, наклонился и чмокнул в макушку. — Ты что, один? — С ня-яней! — ответил Эрен и вырвался, мотнув головой. Зик взялся за бок как бы между прочим, всей ладонью. Боль растекалась и, наконец, ушла. Из детской выглянула мисс Фьюри, Зик с ней поздоровался, она справилась о его самочувствии. — Полный порядок, — заверил он. Мисс Фьюри посмотрела на него с сомнением, но по глазами было видно: ей острейше необходима свободная минута, так что она решилась: — Приглядишь минутку за Эреном? — Хоть две. Эрен подпрыгнул, задрав наверх руки, и заорал: — Три!!! Зик снова поймал его за плечи, но на сей раз не обнимал, а раскрутил и бросил на диван. Эрен шлепнулся, задрав ноги выше спинки, и закричал от восторга. — Ещё! Они провернули это ещё, и ещё разок, а после Зик сказал: — Хватит. Ты уже, наверное, и позавтракал? — Ка-ашу! — Хочешь, чтоб назад вышло? Эрен зажал рот руками и замотал головой, каштановые локоны спутались ещё больше. — А ты ел? — спросил он. Добрейший ребенок, чуткий, заботливый. Неизвестно, правда, в кого. Хотя иногда, вглядевшись, Зик будто бы находил в нем черты тети Фей, младшей сестры отца. Светлой души человек. — Когда бы я успел? Эрен пожал плечами. На секунду показалось, что он в замешательстве, но уже на второй секунде предположения полились рекой: у Зика под кроватью чемодан с консервами, под его окном растет дерево, которое плодоносит мисками, полными хлопьев с молоком. — Кукурузных? — Да! На тайной собаке, приносящей Зику всякую всячину из ближайшего супермаркета Эрен иссяк. Зик налил ему сока, и Эрен пил его, обдумывая новые варианты, и в эти десять секунд тишины Зик спросил: — Яичницу будешь? Карла жаловалась, что сытным завтраком его не накормишь. Если отдавать в подготовительную к школе группу, а это уже в следующем году, то неизвестно, как он будет досиживать до обеда, голодным. Пустой желудок — враг обучения! — Буду. К яичнице непременно должны идти тосты с сыром, Зик начал с них. Мисс Фьюри заглянула в кухню так, чтобы Эрен её не видел, сделала большие глаза, Зик заслонился дверцей холодильника и так же, глазами, показал, мол, идите, отдохните в тишине. Платили няне не жадничая, но с посторонним ребенком, вот таким, у которого в заднице не шило, не энерджайзер, а заряженный на полную пауэрбанк, сам Зик не согласился бы сидеть ни за какие деньги или, во всяком случае, пользовался любой возможностью сделать передышку. Мисс Фьюри показала рукой: я здесь, рядышком, и исчезла в гостиной. Эрен допил сок и предположил, что завтраки Зику носит кондор, или под столом у него химическая лаборатория, и он там делает капсулы, которыми можно наесться на целый день. Ни один из вариантов Зик опровергать не стал, но и завтрак готовить не бросил. Даже салат успели сварганить: Зик поручил Эрену рвать салатные листья, сам резал томаты и смешивал заправку. — Слышал, ты вчера космический корабль строил? — И построил! Эрен трещал без умолку, глотал окончания и слова, Зик слушал. Улыбаться было немножко больно, корка не трескалась, но стягивала губу, Зик этого почти и не замечал. —…мы полетим на МАРС! Субботнее утро, отец в клинике, Карла поехала навестить родителей, а мисс Фьюри, наверное, задремала в кресле. Яйца шипели на сковородке… —… но Армин сказал!.. …и Зик не чувствовал, что у него болит синяк на боку, что лицо зудит. Что в груди у него дыра, а душа — бездна одиночества. Не помнил, что единственный его друг старше на двадцать лет, а единственная подруга стала, похоже, бывшей. И если бы спросить Зика в этот момент, он сказал бы, не запнувшись ни на секунду, что к нему вернулся кусочек той, прежней счастливой жизни, где он у себя дома, там, где родился и вырос, где прочел свою первую книжку и пошел в первый класс. Той, где жива мама. Они завтракали яичницей с тостами и салатом. Зик просил сначала жевать, а потом говорить, но для будущего освободителя космоса это было непосильной задачей. Телефонный звонок застал их за полным грязной посуды столом. Зик всё собирался отнести её в раковину, но вместо этого сделал Эрену какао и тост с шоколадной пастой, Эрен сразу весь перепачкался, но Зик решил: ну и что? Футболку в стирку, а щеки с подбородком отмоют мылом. Ему звонили так редко, что Зик даже не сразу понял, что это не телефон мисс Фьюри и не забытый телефон Карлы или отца. Звонил Порко, приятель по команде. Мелодия всё пиликала, и Эрен спросил: — Не будешь брать? Мама не берет, — он скривился и стал просто вылитая Карла, когда та смотрит на экран, кривится до морщины на переносице и выключает звук. — А папа говорит: надо брать всегда. Потому что это, подумал Зик, его работа. Никому так не любят наяривать в любое время дня и ночи, как лечащему врачу. Был соблазн и в самом деле не отвечать, сказать потом, что не слышал, но Эрен смотрел на него, своего старшего брата, и Зик ответил на звонок. Порко Гальярд вывалил на него такой поток эмоций, что Зик еле-еле выковырял оттуда крупицу чего-то похожего на информацию. — С чего ты взял? — спросил он, прижимая телефон к уху плечом и собирая тарелки. Эрен смотрел большими глазами, но Зик покачал головой: нет, нам не обязательно разбегаться по своим комнатам, мы просто позавтракали и надо убрать. — С того, что Ксавьер сказал, когда вернулся от Закклея. — Ну конечно, — прокомментировал Зик едким голосом. — Никто не отчислит капитана футбольной команды. Не отчислили бы, даже если бы он заработал тачдаун с моей головой вместо мяча. Какой же бред сумасшедшего. Из-за этого так злится Пик? — От Закклея тут мало что будет зависеть, если твои родители будут давить. «Родители» — Порко так и сказал. Не «старики», не «предки», не «отец и эта, вторая его жена». Боже. — Не будут. Отец намерен решить всё миром. — А Карла — нет! Что это за преподавательница, которую все поголовно старшеклассники зовут между собой просто Карлой? Училка даже клички не заслужила. Косит под свою — самый мерзкий тип учителей. — Она вообще не имеет к этому отношения. Она не моя родительница. — И всё равно! — Порко то ли бежал, то ли черт знает, чем был занят, но дыхалку ему стоило бы потренировать. — Зик, слышишь? Эрен принес кружку из-под какао к мойке и пытался пристроить её на край, Зик страховал, чтобы после не собирать по всей кухне осколки. — Слышу. — Мы с ребятами поговорили вчера, они, — футболисты, понял Зик, — суки, конечно, все почти, и пусть бы их к херам разогнали, и надо было нам всем собраться и Закариаса отмудохать, но… Зик, это перебор. Дело всё-таки серьезное. Не агрись. Пусть Карла выдохнет. Зик? Кружка всё-таки сорвалась с края, но Зик успел её подхватить. «Ты говорила об отчислении Закариаса, так? Когда просила меня остановиться». Пик ответила через несколько секунд, сколько потребовалось, чтобы набрать: «Это очевидно» По субботам Пик ездила на процедуры, Зик знал это и написал всё равно. «Я был не в курсе. Я ничего такого не требовал» Пауза оказалась куда как дольше. Зик сидел на кровати в детской, поглядывая на спящего Эрена (мисс Фьюри сказала, что Зик просто спас её этим днем!), покачивался и напоминал себе, что у Пик сейчас занята. Может быть, на массаже. Лежит на животе или на боку с телефоном в руке. «Верю», — наконец ответила Пик. Потный палец завис над телефоном, но пока Зик размышлял, что говорить и выяснять дальше, пришло новое сообщение. «Даже если это не твоя инициатива, ты можешь повлиять» Недописанное? Повлиять на что? На случившееся? На Карлу, которой вожжа попала под хвост и заставляет играть в беспокойную мамочку? Наверное, на Карлу. Пик не понимает, о чем говорит! Не понимает! Он-то думал, а она… Пик понимает всё. Пик знает всё. Пик всегда права. Поужинали рано. Отец звонил и просил не ждать, он задержится в клинике. Звать Зика к столу прибежал Эрен, и ему отказать Зик никак не мог. Эрен же, хоть Карла и просила его не болтать с набитым ртом, и сделал этот ужин не очень противным. Зик был сама вежливость, даже остался на чай. Он сидел и всё наблюдал за Карлой, а та всё делала вид, что этого не замечает. Что отец в ней нашел? Зик впервые думал об этом без раздражения, без внутренней глухой злобы: как же отец не видит, что она насквозь фальшивая, он же всё-таки не дурак. Он странный, быть может, нервный, неуверенный в чем-то, в том числе и в себе, но совсем не дурак. В их семье не принято было осуждать отколовшихся членов, и мама никогда ни опускалась до печальных приемов обманутой женщины, не наговаривала Зику на отца, не причитала, что он их бросил. Просто так вышло, у него другая жизнь. Так вот, в этой другой жизни он взял и выбрал почему-то именно Карлу. Должны же быть тому причины! Ну хоть одна. — Эклер уронишь, — предупредила Карла. Зик очнулся, моргнул и запихнул в рот остатки эклера. Карла улыбалась. Улыбка у неё, конечно… Эрену досталась её улыбка: широкая, чуть-чуть сумасшедшая. И глаза у него тоже её. Цвет достался отцовский, а разрез и само выражение, что ли, глаз — материнские. Посмотрит — и прямо в душу. Не поэтому Зик так избегал её взгляда? Поэтому ведь. В своей комнате он долго лежал. Чтобы совсем не очуметь от мыслей, взялся за книжку, но книжка шла туго. Герой — нытик, которому всё не так, всё не то и все не такие. Одна младшая сестренка такая, как надо, умница, а весь остальной мир — сплошное дерьмо. Зик читал и на каждой странице думал: господи, да сам ты дерьмо на палке. Он знал, что книжку в начале года обсуждали на факультативе у Карлы, но не мог вспомнить — откуда. То ли видел в программе, то ли рассказала Пик. Сидели, наверное, в классе с умными лицами, обсуждали, искали смыслы, оправдывали. Зик бы им рассказал! И про дерьмо, и про всё остальное, и Карла бы его выгнала. Но перед этим он всё же сказал бы, что раз герою так нравилось танцевать, то и выплясывал бы от души. Как Зик. Он влюбился в бейсбол и на всё готов ради того, чтобы им заниматься. Отец пришел не так поздно, как обещал. Зик слышал, как подъехала машина, как Эрен, который тоже услышал, выбежал его встречать. Сейчас будет ужинать, подумал Зик. Карла, как хорошая женушка, конечно же, посидит с ним рядом, расскажет, как прошел день, расспросит, как прошел у него. Идиллия. Хоть бы не вытошнило. Даже жалко, что нет сотрясения: проблевался бы в лимонное дерево с чистой совестью. Но прежде чем ужинать, отец заглянул к нему. Посадил Зика под лампу (хотя горел верхний свет), осмотрел скулу, нос и губу. Потребовал показать синяк на ребре, но уже не заводил разговоров о рентгене и немедленной госпитализации. Выложил на стол тюбик и сказал мазать ещё и этим. — Всем сразу? — Попеременно. Главное, не пропускай. Иначе придется следить за тобой, как за маленьким, — сказал отец. Сказал и вдруг встрепал Зику волосы. И застыл. И сам Зик застыл, словно в него выстрелили. Он видел это и слышал, и знал, что пуля вошла ему в тело, но пока от шока не чувствовал, куда именно, и не чувствовал, что ему больно. — Завтра воскресенье, — сказал отец, шевелились только его губы, а у глаз, как нарисованные собрались тоненькие морщинки. — Мне придется съездить в клинику, но это только в первой половине дня, а после свобода. Мы можем… съездить куда-нибудь. Зик пальцем показал на свое лицо: — В комнату страха. Отец рассмеялся, и лицо его перестало походить на замершую в странной улыбке маску. — Преувеличиваешь. Можем побыть и дома. Погода обещает быть теплой. Пожарим сосиски или сделаем бургеры. Во второй половине дня шел дождь, который, кажется, не утих и до сего часа, Зик напомнил об этом, но отец ничуть не смутился: — Приготовим лазанью. Нет! Стой! Зажарим цыпленка! — Без капусты? Отец запрокинул голову и захохотал: отрывисто, немного пугающе и всё же самым искренним смехом. — Тушеная сойдет? Да нет здесь, подумал Зик, ни хорошей колбасы, ни сосисок. Он так по этому здесь скучал, по маминой кухне, по бабушкиной, по дедушкиной кровянке, которую тот, пускай много лет горожанин, делал сам. Ездил на ферму за кишками и кровью. Здесь, пожалуй, сказали бы: варварство. А полусырой стейк не варварство, да? Он думал, отец не помнит. Перешел на запеченную картошку, барбекю и пироги из коробочной смеси. Пожал плечом, мол, сойдет, почему нет, и отец, всё так же прихохатывая и подхихикивая ушел ужинать спагетти с сырным соусом и запеченной с зеленью свининой. Зик вернулся к книжке с полной уверенностью, что вечер на этом кончен. Остался только он сам, мелькающие страницы да мысли. Да редкие мазки автомобильными фарами по потолку. Время близилось к десяти, когда в дверь постучали. Но не вошли, и ничей голос не произнес: это я, можно? Зик встал, дошел. Перед самой дверью навалилось вдруг тревожное чувство, словно кто-то страшный стоит там, по ту сторону, и лучше не открывать, потому что после всё будет не так, как до. Какие глупости лезут порою в голову. Он открыл. На пороге стояла Карла. — Добрый вечер, — поприветствовал Зик, не потрудившись поумерить сарказма в голосе. — Виделись, — ответила Карла. В руке она держала листы бумаги, программа или чье-то распечатанное сочинение, она часто так делала, якобы, удобней читать с листа, чем с экрана. Выпендрежница. — Разрешишь войти? Как вампирша, подумал Зик, только пусти, она тебе всю кровь высосет в благодарность за гостеприимство. Но это был её дом, так что… — Входи, — Зик отступил вглубь комнаты, посторонился. Карла прикрыла за собой дверь и сообщила: — Гриша укладывает Эрена. Зик зачем-то кивнул. Здорово. Его он тоже когда-то укладывал, помнится такое. Спи, говорил, во сне придут волшебные феи. Он пытался навертеть что-то сказочное, и всё равно у него не выходило, как у мамы. Мама была сказочница. Профессиональная. Он указал на компьютерный стул: садись. Карла села, свернула листы на коленях, опомнилась, разгладила. В свете настольной лампы блеснуло кольцо. Если она и хотела что-то сказать, то слишком долго молчала и мялась, и тогда Зик сел на свою кровать и заговорил сам: — Я не спросил, что там решилось в школе. Что там? Всех, я надеюсь, отправят на рудники? Карла подняла голову. Лицо у неё было каменное. Наконец, она моргнула и просияла: — Шутишь. Это… это очень хорошо. Ну, неплохо. Вообще у него хорошее чувство юмора. Было раньше. — Так что, отправят? — Увы, — ответила Карла. — Твой отец не захотел обращаться в полицию. Директору некуда было бы деться, если бы он захотел, но мне не удалось убедить его. Прости. Прости? Корка на губе уже не угрожала треснуть при каждом повороте головы, но Зик всё равно удержал усмешку, хотя и с большим трудом. Прости, хах, вот это выдает женщина! — И всё-таки куда-то отправят? Карла отбросила низко перехваченные резинкой волосы за спину. — Ты что-то знаешь? — Мне мало что рассказывают дома, — он выделил это «дома» голосом, — но о чем-то я всё-таки в курсе. — Это хорошо. Это очень хорошо, что ты знаешь! — Карла приподнялась из кресла, села обратно, чуть не уронила листы, прижала их ладонью к коленям. — Может быть, в чем-то Гриша и прав. Полиция, разбирательства, чтобы тебя допрашивали, записывали всё это, завели дело… Это муторно и это не то, что нужно тебе к концу выпускного класса. Но ни одно подобное деяние безнаказанным остаться не должно. Ты сможешь спокойно вернуться в школу и доучиться эти месяцы. И никого не бояться. Бояться?! — Я никого и не боялся. — Да, — поспешила согласиться Карла. — Я некорректно выразилась. Я имела в виду, что было бы неприятно снова столкнуться… с этим парнем. — Его зовут Майк Закариас, а не Волан-де-Морт. — Да. Столкнуться с Майком. В школе его больше не будет. — Из-за того, что он пару раз дал мне в морду? — Из-за своей агрессии, из-за варварства, из-за… — Да я этого не хотел! — Зик вскочил, метнулся к окну, чуть не врезался в тумбочку, вернулся обратно. — Мы спорили из-за поля. Спорт — это не вся школа. К чему этот… — он запнулся, нужное слово никак не шло на язык: балаган, дурдом? — концерт! Никто не будет считать, что Майк Закариас получил по заслугам, что его настигло возмездие. Все будут думать, что Зик — визгливый истерик, неженка, псих, которого пальцем не тронь. И ребята-бейсболисты в первую очередь! И мистер Ксавьер с его добрым нравом. И Пик. Особенно Пик, которая-то всё знает! — Нет! — Карла махнул рукой, будто отсекая все аргументы. — Твоя доброта не должна… Не так! Ты имеешь право злиться! И требовать наказания! — Но я не требовал! И я не злюсь! — Я злюсь! Они уставились друг на друга, взмокшие, тяжело дышащие. Карла с расправленными, как птичьи крылья, плечами, Зик с торчащей надо лбом челкой. Глаза у неё блестели, и у него самого щекотало в носу. — Зик… — Не надо, — он хотел сказать твердо, даже крикнуть, а вышло как-то жалобно, жалко. — Не надо. Ну зачем?.. Он же и на факультатив к тебе ходит, и Пик тоже, и Нанаба Бенар, напомнил бы Зик, если бы Карла сама не помнила. И ты всегда с этими их сочинениями… Распечатываешь, чтобы внимательнее читать… Сидишь в кухне с ноутбуком каждый четверг, готовишься, потому что этот факультатив… Потому что там тебе нравится. И ученики нравятся. Трещишь про них, как сорока глупая. — Потому что тебя обидели, — ответила Карла так же тихо. — А я тебе кто? — Семья. Молчание затянулось надолго. Пора бы что-то сказать, думал Зик уже в десятый раз, что угодно, любую глупость, но ничего не придумал умней, чем спросить: — Что это у тебя? — А! — Карла вскинулась, словно проснулась. — За этим же и пришла! — Она приподнялась над креслом, снова села, но на самый краешек. — Я распечатала, но если тебе удобнее в электронном формате, скажи, пришлю. Она протянула листы, Зик взял и, даже ещё не взглянув, знал, кончиками пальцев почувствовал, что на них. Да как же так можно! Без спросу! Взять и влезть! Руками, ногами, треклятой своей ученостью! — Я неплохо знаю немецкий, — сказала Карла, заглядывая Зику в лицо, — но я не профессиональная переводчица. Буду благодарна за каждую правку. Уверена, ты найдешь, что выправить. Сказки! Мамины сказки! Зик, пробежавшись по строчкам глазами, насчитал три. Среди них — самая его любимая. Про чудесный лес, про его обитателей, про их приключения. — Несправедливо, — сказала Карла, — что до сих пор не было перевода, хотя бы любительского. Это же очень хорошие сказки. — Неправда, — проговорил Зик непослушным ртом. — Есть перевод на французский. — Да? Не знала. Да что ты вообще знала?! — Зик, — Карла кинулась, взяла его за плечи, прижала к груди головой. — Ну что ты, мальчик. Лицу было горячо. Запекло губы. Больно. Как же всё это больно! — Уйди, — попросил он. — Уйди. Я забираю свое приглашение. Каждая буква превратилась в многогранное лезвие, и они кромсали, кромсали его изнутри, пока он не истек кровью. К одиннадцати утра воскресенья Зик спустился на первый этаж. Отца, как тот и предупреждал, дома не было, Карла давно покормила Эрена завтраком и отправила на пару часов к соседям: мистер Арлерт, дедушка его друга Армина, запускал на лужайке позади дома воздушного змея. Карла обернулась с пакетом молока в руке. Глаза у неё были в розоватых прожилках, но у самого Зика — зеркало подсказало — они к утру стали и вовсе вампирские, хорошо, если он лег в половине пятого, он уже сам не помнил. Он положил листы на стол, почиркал карандашом сверху текста: — Не «волшебный», а «чудесный». Это разные вещи. — Да? Слушай, правда! Так куда точней. А я тонкость уловить не смогла. — Чужой язык, — смилостивился Зик. — И всё-таки. Карла взяла листы, перебрала, быстро пробежалась глазами. — Там по мелочи, — Зик почесал в затылке карандашом. — Кое-где вроде всё правильно, но я бы сказал иначе. — Да! Да!— закивала Карла, не отрываясь от правок. А правки простым мягким карандашом поверх черной печати, ну издевательство же, надо было взять хоть цветной, но что первым попалось под руку… Сначала Зик не хотел читать! Хотел вышвырнуть листы за окно. На дождь! И пускай их смоет в сток, к крысам! Потом опомнился. Это же мамино. Как бы то ни было, изначально — это мамины сказки. Нельзя. Тогда он сел за стол. Поднял гнутую ножку лампы и стал читать. Он читал и читал, сперва безо всяких правок, даже не замечая, что что-то не так, что слова не те, что фразы не точные. Он читал, читал до тех пор, пора буквы не перестали быть лезвиями, пока не затянулись нанесенные ими раны, и не сшилось обратно разодранное на куски сердце. Только на третий раз он взялся за карандаш. Он думал, от каждой неточности будет злиться. Думал, ненависть его станет ещё сильней, но он читал, водил грифелем между строчек и видел. Всё видел! С какой осторожностью, с каким тактом поработали с этим текстом. С какой безграничной нежностью к нему отнеслись. С душой. С широкой и светлой душой. И если бы накануне кто-то сказал Зику, что он уснет с миром в сердце, он не поверил бы. И что, проснувшись, не обнаружит в себе ни злости, ни ненависти — тем более. Всё вернется, думал он, глядя, с каким запалом реагирует Карла на каждое исправление. Всё вернется, и раздражение, и неприязнь, не могут же они уйти безвозвратно. Но, может быть, вернутся слабей, чем были. И Зик сумеет их побороть. Захочет их побороть. К двум часам пополудни вернулся отец. Привез цыпленка, кочан нормальной, белой, капусты (брокколи, цветная, всё вечно соцветиями, Зик думал, тут другая не водится) и ещё два пакета еды. Карла бросилась помогать, отец мягко выдворил её из кухни и сказал, что они с Зиком справятся сами. Шел дождь, сосиски на гриле отменились, однако цыпленок с капустой вышел отменным, и Зику впервые за все проведенные в доме месяцы ни разу за ужином не захотелось закричать и выбежать из-за стола. — О-о-о, — сказал отец, поглядев на время. — Засиделись. Эрену пора спать. Эрен давно уже клевал носом, но встрепенулся и заявил, что спать он совсем не хочет и не будет. Нет, нет и нет! Карла свела брови, отец с улыбкой вздохнул, отложил салфетку, но Зик остановил их, уже готовых подняться, словами: — Можно я его уложу? Отец поглядел на Карлу, Карла поглядела на него, на Зика, и ответила, когда Зик уже четко услышал в своей голове «не стоит, я и сама справлюсь»: — Спасибо, Зик, очень выручишь. А мы пока уберем со стола. Эрен брыкался, но когда понял, что в детскую с ним и вправду пойдет Зик, просиял. Он самостоятельно умылся, сам почистил зубы фруктовой пастой с драконом на тюбике (Зик только совсем немного ему помог, смыл пену с теплой щеки), сам переоделся в пижаму и забрался в постель. — Мы же не будем спать, правда? — Не будем, конечно же, — заверил Зик. — А что будем делать? — Хочешь послушать сказку? — Мама всегда мне читает сказки, — Эрен повернулся на бок, сунул кулачок под подушку. — Ты без книжки. Мягко горела лампа. Зик достал из кармана сложенные листы, расправил. — Ничего, я как-нибудь справлюсь. — А про что сказка? — Про чудесный лес. Про тех, кто живет в нем. Об их приключениях. Мама писала эти сказки для Зика. Никто, кроме Зика, не знает, какой любовью они пропитаны. Но Эрен поймет.