Четвертый период

Нет, это была не истерика. Платки Пик зачем-то всё же взяла, вытащила один и протерла руль от следов, оставшихся от взмокших ладоней. Нанаба следила за ней, стараясь не пялиться совсем уж в открытую, но вряд ли у неё это получалось. Пик взяла паузу, раздумывая, с чего начать, и Нанаба, на которую молчание вдруг навалилось тяжелым грузом, и показалось, что если сейчас же не произнесется хоть слово, оно раздавит её, и если Пик молчит, надо ей брать разговор в свои руки, предложила: — Может, зайдем ко мне? — Нет, — ответила Пик. — Сейчас. Дай мне минуту. Пока ждала тебя, целую речь приготовила, а теперь всё куда-то делось. Улица сквозь ветровое стекло была вся в расплывающихся пятнышках от дождя. Тут и там капельки собирались в одну большую, эта большая капля всё набухала, росла, а потом стремительно скатывалась вниз, к дворникам. Может быть, именно так Пик и собирала сейчас разбежавшиеся мысли, чтобы они, наконец, стеклись в единое целое. — Эрвин Смит и Леви Аккерман встречаются ещё с прошлого года. Пик сказала это будто бы просто так, словно случайно выудила из темного уголка памяти, пока искала что-то другое, и Нанаба отреагировала соответствующе: — Да? Я не знала. — Никто не знал. Теперь понятно, что знал Майк. Я не думала, что он знает. — Они с Эрвином друзья детства, ничего удивительного, мне кажется. И вообще, с чего ты взяла? Они не скрывали бы. Ну, я так думаю. «Он сказал, что мы команда гомосексуалов» — вплыло в памяти голосом Оньякопона. — Но они скрывают, — настояла Пик. Раздражение накатило так резко, и Нанаба стиснула пальцы на ручке сумки, чтобы не ответить какой-нибудь резкостью. Разве сейчас время для очередных сплетен? Не ясно, что теперь вот вообще ни грамма не до того?! — В этой стране, — сказала Нанаба, скрывая раздражение, — даже однополые браки разрешены, а встречаться — тем более. Пик поглядела на неё и снова уставилась перед собой. Что она хочет донести? Что из-за отношений этих двоих Майк избил Зика? Зачем?! Тайна государственной важности: два подростка трутся друг о друга членами! Господи, да Нанаба не боится даже, что родители узнают, как далеко они уже зашли с Майком, а у этого, между прочим, могут быть последствия посерьезнее. — Это из-за отца? В смысле, Эрвин скрывает это из-за мистера Смита? Мистер Смит Нанабе нравился! Один из лучших школьных учителей. Он производил впечатление человека не просто умного, это-то понятно, человек в школе преподает, а глубинно-интеллигентного, как говорит о таких людях бабушка. Не может думающий человек быть гомофобом, а сомневаться, что учитель Смит человек думающий, не приходилось. Возможно, новость о том, что его старший сын — гей, его не обрадовала бы, как радуются подаркам на Рождество, плюс старое воспитание, это учитывать надо, но не выгнал бы он Эрвина за это из дома, в самом-то деле! Да и если бы сегодня с утра (ладно, вчера, сегодня ей вообще не до того было) Нанабу спросили, что может скрывать Эрвин Смит, гейство, пожалуй, было бы последним в списке. Скорее она поверила бы, что он спер пару книжек из городской библиотеки или вроде того. Эрвин не похож на парня, который будет стесняться такой вещи, как отношения. — Нет, — сказала Пик, глядя на размытую за стеклом улицу. В конце улицы показался человек, но тут же свернул во двор, мистер Браус, наверное. Больше никого не было, словно они одни остались во всем городе. — Скрывает не Эрвин, а Леви. — А ему-то зачем? — Его мать — алкоголичка. — Алкоголичка? — Да. Ходит в ту же группу АА, что и тренер Ксавьер. — Ксавьер? Что? — раздражение вместе с непониманием о чем они вообще говорят и в чем Пик собралась каяться выплеснулось из Нанабы, как перебродивший сок из бутылки. Она спихнула сумку на край колен и развернулась всем корпусом к водительскому сидению. Пик покосилась на неё, но всё равно смотрела вперед, Нанаба едва удержалась, чтоб не развернуть её силой. — И что такое АА? — Анонимные алкоголики. Группа поддержки для завязавших. Двенадцать шагов и всё такое. Да, тренер Ксавьер тоже алкоголик. В завязке, конечно же. Но он давно, а мать Леви — недавно. Кстати, её зовут Кушель, Кушель Аккерман. И её старший брат тоже — Аккерман. Понимаешь? — Гейство — это позор. Внебрачные дети — позор. Твой «жук» превратился в машину времени, и мы попали в восемнадцатый век? — Я сказала что-то про позор? — подняла брови Пик. — Я имела в виду, что мама Леви, скорее всего, не была замужем, вот и всё. Когда у ребенка один родитель, можно предположить, что к нему одному он и привязан вдвое сильней. И больше будет заботиться, чтобы его не расстроить. Особенно когда эмоциональное потрясение может привести к рецидиву. Рецидив, алкоголизм, группы поддержки, бейсбольный тренер, Эрвин и Леви. Нанаба прижала пальцы к переносице, чувствуя, что теряет связь с реальностью. Во рту стало сухо, но воду она носила с собой только летом. В сумке нашлись только ментоловые леденцы, один Нанаба закинула в рот, другой предложила Пик — та отказалась. — Рассказывай по-человечески, — попросила Нанаба, чувствуя внезапный упадок сил. Заряд её внутренней батареи на сегодня расходовался, пожалуй, слишком быстро, и вот уже мигала оранжевая полоса, неумолимо опускаясь до красной финальной отметки. — Мне, как ты знаешь, — начала Пик и указала на свои укрытые юбкой ноги, — скучно жить. Если бы я родилась, скажем, сто лет назад, всё было бы в разы хуже, это правда, но поверь, Нанаба, даже в век развитых технологий, когда можешь найти три сотни друзей, не выходя из дома, а вся информация мира доступна, если только знаешь куда смотреть, жизнь человека с проблемами, вроде моих, отличается от жизни того, кто может передвигаться, даже не задумываясь об этом. Её наблюдательность, по словам Пик, никогда не развилась бы, будь она обычной девчонкой. Родители правда сделали всё, чтобы она не чувствовала себя неполноценной, в плохом смысле не такой, как другие, но отрицать отличия было бы смешно и наивно, а Пик всегда была умной девочкой. Книжной. Что ей по-настоящему нравилось, так это наблюдать за людьми. С малых лет, основываясь на одних только сторонних наблюдениях и пользуясь тем, что взрослые далеко не всегда утруждаются сдерживать свою мимику и эмоции при детях, она знала, какие отношения складываются у родственников. Кто из соседей кого недолюбливает, хотя в лицо улыбается и угощает в праздники домашними кексами. Ещё до школы Пик знала и видела многое, что, в понимании взрослых, не могло быть доступно ей и ею осознано. Потом Пик пошла в школу и попала в коллектив сверстников. Жить стало куда интересней. Школа — целый мир. Одноклассники, их родители, учителя. По юной наивности Пик несколько раз делилась наблюдениями с подружками, но это каждый раз выливались в мелкие неприятности, потому что девчонки-младшеклассницы не умели хранить секреты. Как и мальчишки. Так она несколько раз шепнула Назулу, своему приятелю во втором классе, что мисс Армстронг часто заходит в кабинет директрисы. Раза в три чаще, чем другие учителя, но привлекло внимание Пик не это: мисс Армстронг, идя к директрисе, нервничала, это было заметно. Сначала Пик думала, что её скоро уволят, так нервничала одна медсестра в клинике, где Пик, ещё до школы, однажды провела почти два месяца. Та медсестра просто места себе не находила, входя в кабинет заведующего, а Пик, которая передвигалась в кресле, и от скуки — есть такой момент, когда надоедают и мультики, и смешные видео, и книжки — следила из окна площадки для досуга больных за парком, это подметила. Но мисс Армстронг всё не увольняли, напротив, в их классном кабинете появился новенький проектор. В нынешнем возрасте Пик сразу связала бы это между собой, но тогда просто поделилась с Назулом. Назул рассказал маме, ну просто так, как дети рассказывают — «что было в школе, милый?» «а вот мы болтали с Пик, и она говорит…» — и слух, обросший странными подробностями, уже через пару недель дошел до мужа директрисы. Маленький городишко, надо понимать! Оказалось, у директрисы с мисс Армстронг бурный и затяжной роман. Дошло до развода. Громкая была история, и хотя про Пик к её финалу все позабыли, и даже не усматривали, что исток всё же — в ней, сама Пик помнила это. Она стала разборчивей. Заводила приятелей и приятельниц. В прошлом году, приглядевшись пару недель, сошлась в Нанабой, тогда ещё новенькой в школе. Зик — огромное исключение из всех её правил. Внезапное, как ночная гроза после ясного свежего дня, когда просыпаешься с колотящимся сердцем от треска над крышей, словно там рвут мокрые простыни, и понимаешь: гром. Ливень хлещет по окнам. Так и Пик понимала всё от и до. Более того, даже не пыталась скрывать своё отношение, настолько ярким оно было, и уж она-то знала: может, у неё и черный пояс по наблюдению за людьми, но такие, как Хитч Дрейс, в жизни не перепутают чужую влюбленность с обычной вежливостью. Она знала, стоит ей посмотреть на Зика и заговорить с ним — окружающим, тем, кому есть хоть какое-то дело до всего этого, всё будет ясно. Отвечал ли Зик взаимностью? Ну конечно же нет! Стали ли они друзьями? Зик не искал друзей и не подпускал к себе никого, но Пик подобралась так близко, как могла. Примерно в тот же период (это было в конце прошлого учебного года, перед каникулами, в которые Пик предстояла очередная реабилитация) она впервые заметила, что между Леви и Эрвином что-то не так. Вернее, что-то ТАК. Теснее, чем дружба. В сентябре, решила она тогда, если они за лето не разбегутся, о них будет судачить полшколы: квотербек школьной команды, учительский сын встречается с парнем из автомастерской на трассе, дядя которого, поговаривают, параллельно легальному бизнесу ведет какой-то ещё, где задействованы ребята с обмотанными цепью бейсбольными битами. Но наступила осень, Эрвин уступил место квотербека Майку и занялся подготовкой к колледжу. И никто его личную жизнь не обсуждал. Считалось, что он ни с кем не встречается, что одновременно и бесило, и утешало толпу старшеклассниц, тайно в него влюбленных. Но влюбиться в Эрвина, это же всё равно, что влюбиться в кинозвезду! Можно параллельно встречаться с кем-то попроще. Но Пик видела (видела так же ясно как то, что её чувства к Зику не остыли за лето, а только набрали сил), что отношения Эрвина с Леви Аккерманом всё ещё в силе. Тот даже привел Леви в команду! И снова никто ничего не сказал. Но Пик знала! Она верила тому, что видит своими глазами. Глаза, в отличие от ног, никогда не подводили её. — Ладно, — сказала Нанаба. Она сидела всё так же вполоборота, вдавив пальцы в ручку сумки. Шея затекла, Нанаба быстро промяла её влажной ладонью. — Я поняла, ты узнала про Эрвина и Леви и так, между делом, поделилась этим наблюдением с Зиком. Тема для разговора самая подходящая. Пик медленно, словно шея не гнулась, повернула голову и посмотрела Нанабе в глаза: — Да нет же, я сказала в самом начале: хотела ему понравиться. Я рассказала об этом специально. Зик на дух не переносит футболистов, я решила, ему будет приятно знать тайну. Вроде такой. Тогда я ещё не знала, что мать Леви алкоголичка, думала, он скрывается из-за дяди. Рассказала и всё. Он сказал: «Я думаю, ты совершенно права, Пик. Вряд ли ты ошибаешься». Так-то. Я не думала, что всё закончится так. Прости. И вот что ты с ней будешь делать? Нанаба никогда особо не симпатизировала Зику Йегеру, но и не сказать, чтобы он ей не нравится: просто парень, один из многих старшеклассников. Ничего особенного. Она даже не понимала толком, что Пик в нем нашла, но тут и задумываться не стоило, какие могут быть поводы, чтобы влюбиться? — Да я тут причем? — сказала Нанаба. — Что ты передо мной извиняешься Пик заморгала, глаза её стали влажными, она подняла их к потолку. — Ну-у, перестань, — Нанаба погладила её по плечу, по руке, взяла маленькие теплые пальцы своими. — Не стоило, конечно, болтать о таком, если кто-то что-то скрывает, значит, есть повод, но что уж теперь. Но спасибо, что рассказала. Теперь я хоть знаю, что конкретно произошло. — То есть Майк тебе не сказал? — Нет. — Он хороший друг. — Это да. — И хороший человек. Я… я не думала, что Зик как-то использует то, что я ему рассказала. Я не хотела. В голосе Пик опять послышались слезливые нотки, Нанаба отложила сумку на сидение, подвинулась ближе, упершись коленом в коробку передач, и привлекла Пик к себе. — Ладно, — сказала она, чувствуя, как плечи Пик подрагивают, и думая с неожиданным умилением, какая же она маленькая, с тем же успехом можно взять на колени кошку. — Что теперь сделаешь. Майка это, само собой, не оправдывает, но я хотя бы в курсе теперь, что дело не в гребаном поле. У меня, наверное, кровь из ушей пойдет, если я ещё раз про это поле услышу. Не плачь, ты не отвечаешь за то, что один человек не умеет держать язык за зубами, а другой не умеет заставить кого-то заткнуться, не размахивая кулаками. Всё позади. Я думаю, всё образуется, не первая же драка в школе, в самом-то деле. Пик что-то пробормотала, Нанаба почти не расслышала, но обрывки слов всколыхнули темное мутное чувство внутри неё: страх. — Что? — переспросила она, слегка отстранившись. — Карла настаивает на том, чтобы Майка отчислили. Нанаба отстранилась ещё, держа Пик обеими руками за плечи. — Нет, ты что-то путаешь, милая. Я видела Зика вчера, выглядел он, прямо скажем, хреново, но шел на своих двоих. Никого не отчислят из школы за то, что он однократно расквасил кому-то нос. — Я знаю, — сказала Пик низким голосом, словно слезный резервуар набрался до краев и придавил ей связки. — Она сама мне сказала. Я подошла спросить, как Зик себя чувствует, просто чтобы знать, я писала ему, но он не ответил, а Карла сказала… Да так и сказала: «я добьюсь, чтобы этого варвара отчислили». — З-зачем? — Да откуда я знаю?! Может, взыграл комплекс мачехи! Зик не любит её, может, это портит ей атмосферу в семье! Они замерли, глядя друг на друга. Пик всё ещё не плакала, но лицо у неё было такое, что лучше б уже заплакала. Виноватое. — Да не-ет, — сказала Нанаба, сопротивляясь. — Карла злится, её можно понять, но она остынет. Тем более директор… Зачем ему эти проблемы, нам осталось доучиться всего ничего. — А если всё-таки да? Или… выгонят из команды. — Их тренер на это не пойдет! — Ради Карлы — пойдет. Прости, — повторила Пик, как в самом начале, — это моя вина. Домой Нанаба вернулась, будто в тумане. Из кухни выглянула бабушка, спросила, почему Нанаба не пригласила Пик зайти, тоже ещё выдумали, сидеть в машине, когда дома кексы с черникой, но посмотрела Нанабе в лицо и осеклась. — Что случилось, Нанабушка? Кроме вчерашнего. — Ничего, — ответила Нанаба. — Всё то же. Ходила к Майку, он в порядке. Говорит, не надо было этого делать. — Это хорошо, что сам признает. Нанаба покивала и сказала, что пойдет к себе, бабушка всучила ей тарелку с кексами, но от одного вида еды к горлу подступало. Тарелка осталась стоять у компьютера, а Нанаба, не раздеваясь, упала на кровать лицом вниз и хотела разреветься, потому что нельзя же вытерпеть такое напряжение, но слезы, как и к Пик, к ней не пришли. Сначала она просто паниковала. Потом стала думать, раскладывать ситуацию по полочкам и начала злиться. Во-первых, даже если кто-то открыл рот и несет неважно что, неудобную правду, ахинею, раскрывает чужие тайны — это не повод его избивать. Раньше Нанаба думала, Майк в принципе на такое не способен, оказалось — способен при случае. Во-вторых, если тот самый «кто-то» знает, что получил так или иначе за дело, то должен и найти в себе смелость сказать родителям: «это был наш личный вопрос, не надо усугублять». И в-третьих, Майк сделал это не просто так, это даже не его тайна, и от её огласки ему лично ничего не было бы. Вот вообще ничего! Ноль. Кому было бы — Эрвину. Это у его парня мать, воспользовавшись поводом, ударилась бы в запой. И Эрвин был там, Оньякопон говорит, они с Майком стояли плечом к плечу, и что же? Он пошел и рассказал обо всем директору? Или он рассказал отцу, чтобы тот, зная полную картину, вступился за его друга, как друг вступился за его тайну? Хер там. Нанаба взяла телефон, нашла переписку с Эрвином, поглядела на мигающий курсор, закрыла, бросила телефон на подушку. Что она напишет ему? Я всё знаю: ты, Эрвин Смит, идеальный мальчик, гордость школы и радость учителей — трус. Так прошел вечер пятницы и суббота. Получилось немного отвлечься на японский, но читать не получилось, мысли сразу соскакивали на реальность, и даже Эрнест Хэмингуэй, который никогда раньше не подводил, в этот раз не сумел спасти её. Нанаба сделала уроки, какие могла без оставленных в школе книжек, и скачала Кинга. Кинг, внезапно, пошел, и за вечер субботы Нанаба проглотила половину «Игры Джеральда», сетуя, что надо было выбрать что-нибудь пострашнее. Может быть, страх отвлечет. От этой мысли, как по мостику, она перешла к идее посмотреть ужастик, а поскольку не смыслила в жанре примерно ничего, выбрала наугад из найденного на киносайте топа. Было страшно. Но даже дьявольский черный козел отступил перед осознанием, что Пик онлайн целый день, а Нанабе ни разу не написала. Нанаба поразмыслила над поздним чаем, заела его бабушкиной домашней булочкой с джемом и написала сама: «Я не сержусь на тебя» «Я на себя сержусь», — ответила Пик, а через минуту прислала: «Я думала, Зик сам расскажет отцу, Карле, хотя бы тренеру, но он, судя по всему, молчит. Я не знаю, как к этому относиться». «Ну, ему уже раз досталось именно за то, что пытался сказать», — написала Нанаба и прибавила смеющийся смайлик. Ну очень смешно, ага. Пик написала: «Прости, я испортила тебе выходные. Не было смысла вываливать всё это в пятницу, вполне ждало до понедельника» «Ну уж нет. Ты всё сделала правильно!» Так или иначе, но после этого получилось уснуть (в ночь с пятницы на субботу Нанаба почти не спала, просыпалась каждый час, ворочалась и погружалась в тяжелую полудрему, а наутро порадовалась только тому, что не надо такой расклеенной идти в школу), а в воскресенье после обеда написал Майк. «Как твои дела, булочка?» Нанаба посидела, вглядываясь в экран. Вдруг непонятно от чего подступили слезы, она вдохнула глубоко, выдохнула, вдохнула ещё глубже и только тогда ответила: «Как ты добился амнистии?» «Я очень хорошо себя вел. Приготовил обед, вымыл второй этаж, выкупал котов, это не шутки, скажу я тебе» *фото расцарапанной, если не сказать располосованной от запястья до локтя руки* «Боже. Очень больно?» «Не больней чем разлука с тобой, булочка» «Дурак!» — И следом, потому что отошел первый шок: «Как ты?» «Нормально. Из дома не выпускают, но вернули инет. Приходил Кит, обедал у нас» «Да ладно!» «Да. Очень строго со мной разговаривал. «Я не этому тебя учил, щенок» — и всё в таком духе, и что какого хера я лезу в вопросы расписания тренировок, это не моё собачье дело, а пиздить бейсболистов вообще вредно. Так и сказал «пиздить», когда мама на кухню вышла» «И это всё? Только лекцию прочитал?» «Нет. Он договорился с директором, чтобы меня пускали на тренировки, несмотря на отстранение. Пока всё окончательно не решится» «А что родители?» «Сначала были против. Тут вообще заходила речь о том, чтобы мне бросить футбол, но это ещё в четверг было, сейчас успокоились. Сказали, что подумают, но, кажется, всё будет нормально. Так ты в порядке?» Нанаба положила телефон на стол, прошлась по комнате. На столе возле клавиатуры стояла ополовиненная чашка остывшего кофе, Нанаба допила его залпом, но во рту всё равно оставалось сухо. Она спустилась вниз, взяла бутылку воды и осушила на треть одним глотком. Когда вернулась в комнату, от Майка набрался уже десяток сообщений: что стряслось, куда она пропала. В комнату сунулся Хэм, сел у кровати, положил морду Нанабе на колено. Она потрепала его по ушам. — Всё чувствуешь, да? Маленький экстрасенс. «Я всё знаю про Леви и Эрвина» Минутная пауза, в которую Нанаба решила, что Майку надоело ждать, и он сам ушел пить чай или вообще обедать. «Откуда?» Вопрос в одно слово, но из него буквально сочились недоумение, неверие, изумление: в самом деле «откуда»? «Пик рассказала» Снова пауза. Нанабе стало казаться, что она чувствует, какими эмоциями наполнены эти паузы. С какой интонацией звучат написанные слова. «Надо думать, Йегеру тоже она рассказала?» «Да. Но она не хотела, чтобы всё обернулось так. Это неважно» «Да ну!» «Говорю тебе, она не хотела. Как она могла знать, что до такого дойдет? Но правда, неважно уже. Майк, я думаю, ты должен всё рассказать» «Что – всё?» «Из-за чего на самом деле у вас вышла драка. Это меняет дело» «Разве? Результат тот же» «Нет, блин, нет! Не делай вид, что не понимаешь. Если ты избил его из-за поля, то ты — агрессивный мудак, если из-за того, что он болтал о том, чего вообще не должен был знать — у тебя совсем другие мотивы. Это выглядит совершенно иначе. А за гомофобию ему самому должно быть стыдно. Может, поэтому он сам и молчит» «Ага, поэтому. Извини, мне приятно, что ты так переживаешь, но правда, не надо, всё образуется. Если сейчас начну объяснять что, почему, из-за чего, получится то же, что было бы, если бы я ему не врезал: все всё узнают. Не надо. Молчи об этом, пожалуйста. Хорошо?» Хэм вздохнул следом за Нанабой. Нанаба упала на спину, застонала, когда распрямилась затекшая поясница, и уронила ладонь себе на лицо. Телефон остался лежать около бедра, Нанаба нащупала его, вдохнула и набрала: «Карла хочет, чтобы тебя отчислили. Ты знаешь?» Пауза. Колебания и сомнения, говорить ли. Майк набирает сообщение. Сброс. Опять набирает. Перестал. Снова. «Да. Не хотел тебя расстраивать. Это вряд ли. Директор адекватный человек, он не пойдет на это» «А если да? Любую историю можно раздуть до масштабов катастрофы. Даже если до отчисления не дойдет, это может попортить тебе характеристику, поступление, всю жизнь» «Не нагнетай, пожалуйста» «Ты думаешь, это невозможно?» «Не знаю. Думаю, что вряд ли. У Йегера сойдут синяки, и все успокоятся. Слишком мало времени прошло» Нанаба дотянулась до бутылки, отпила ещё треть. И понимай, как хочешь: то ли Майк вправду такой беспечный, то ли… Возможно, Нанаба сама говорила бы что-то подобное человеку, который не в силах ничего изменить. Но тут Майк как раз ошибался. Утро понедельника выдалось на редкость ясным и солнечным. Нанаба шла в школу, зная, что на обратном пути будет нести куртку в руках. Весна. Запах весны — это когда поднимаешь вдруг голову навстречу ветерку, а не прячешь в шарф подбородок, и так свежо, и вот уже чувствуется: скоро всё зацветет, зазеленеет, деревья покроются почками, из почек, как упругие бабочки из кокона, появятся листья, и через пару недель живые ограды станут непроницаемыми для любопытных глаз соседей, разгородив дворы. Если Майк проснулся рано (а он вчера говорил, что мама установила строгий режим, дабы оправдать послабление в виде возвращения интернета), то мог открыть окно, и теперь его комната полна свежего весеннего ветра. Когда весна по-настоящему войдет в город, они обязательно съездят погулять в парк, на пруду зимуют утки, а лебеди проводят зиму в огороженном домике, и зимой их редко увидишь. Кормить их горожанам запрещено, и они с Майком, конечно, не будут. Просто посмотрят, просто поцелуются на мосту. Всё будет в порядке. Никаких отчислений, никаких спешных поисков новой школы в соседних городах. Никаких доучиваний на следующий год и отсрочки колледжа. На уроках Пик привычно сидела рядом, Нанаба вся извелась, говорить ли, но на первой же перемене, подвинув книги на край стола, перегнулась к Пик через проход и шепнула: — Сегодня пойду к директору, всё расскажу. Пик распахнула глаза. Потом сузила их и предложила: — Может, сначала поговорить с Карлой? — Нет. Она предварительно ни с кем не разговаривала, не думаю, что она в настроении договариваться. Она ходила к директору — я тоже пойду к нему. Пик пожевала губу, вертя карандаш в пальцах, и кивнула: — Правильно. Иди. Давай я с тобой. — Нет. Потом, если понадобится для подтверждения, я думаю, и так всех, кого надо, вызовут. Но вообще я не хотела тебя упоминать. Бесшумно положив карандаш на раскрытую тетрадь, Пик взяла Нанабу за плечо, смяв ткань блузки, которую Нанаба надела по такому серьезному поводу, и сказала: — Нет уж. Рассказывай всё. Чтобы тебя не могли поймать ни на малейшей лжи, если другие станут всё отрицать. — Другие? — А разве Эрвин или Леви уже сидят в директорском кабинете? Пик, конечно, была права. Нанаба видела Эрвина на второй перемене в другом конце коридора. С ним шла Ханджи, которая, увидела Нанабу, замахала руками: иди сюда! Нанаба покачала головой: нет. Они списывались вчера, но ей Нанаба ничего, конечно, не рассказала. Либо Ханджи знает и так, потому что Эрвин и её друг тоже, либо не знает, и тогда нечего болтать об этом, чтобы правда не приобрела недостоверного оттенка школьной сплетни. Эрвин тоже увидел её и кивнул. Такой заметный, красивый, волосы аккуратно зачесаны на пробор, но это, удивительно, не делает его похожим на классического ботана. И строгие синие джинсы не делают, и аккуратный воротничок рубашки ещё аккуратнее выправленный из-под джемпера. Нанаба не кивнула ему в ответ. Я уважала тебя, подумала она мрачно, думала, ты хороший человек, человек с совестью, человек, который не бросит старого друга разгребать в одиночку проблемы, истоки которых лежат в кругу твоих интересов. Твоих, Эрвин, гейских интересов, и твоего парня. Чужая мама, которая может сорваться в запой — это очень печально, но у Нанабы есть переживание ближе к сердцу. Урок перед обедом Нанаба высидела еле-еле. Вел его мистер Смит, Нанаба смотрела на него и думала: знает ли он, будет ли это для него неприятной новостью? Родители, даже самые толерантные, не любят, когда дети скрывают от них масштабное. Их можно понять! Нанаба тоже обалдела бы, узнай, что, скажем, бабушка играет на барабанах в гаражной группе или состоит в обществе нудистов. Вроде и ничего предосудительного, всё законно, но скрывать-то зачем? На обед она не пошла. Пик не пошла её провожать, и Нанаба оценила её деликатность: нельзя терять времени, перерыв на обед большой, им наверняка норовят воспользоваться всякие жалобщики вместе со стукачами, а заодно учителя, которым неохота задерживаться по организационным вопросам после работы. Когда Нанаба обернулась, прежде чем свернуть за угол, в рукав, ведущий к приемной, Пик подняла к плечу сжатый кулак и ободряюще улыбнулась. Нанаба повторила её жест и кивнула: герл пауэр, ага, знаю, держусь. Булгаков писал, что правду говорить легко и приятно. В прошлом году в факультативный семестр русской классики Карла заставила их осилить «Мастера и Маргариту». Лично Нанаба была в восторге, бегала за Карлой, чтобы обсудить заодно и «Записки юного врача», Карла просто светилась, довольная, что ученице так нравится и так интересно, предложила написать об этом в факультативный чат, и их к обсуждению скоро присоединились Пик, Эрвин и ещё несколько человек. Мутное чувство, колыхавшееся в душе ещё с пятницы, которое Нанаба так успешно подавляла японским, ужастиками, Стивеном Кингом, вдруг выстрелило гейзером. Стыд. Неловкость и стыд маленькой девочки перед взрослой и умной учительницей. Они всегда так ладили с Карлой, и вот — Нанаба против неё. Что это, если не противостояние? Кто бы знал, что так обернется. Секретарша сказала, что директор занят. — А можно ему сказать, что я жду? — У него посетитель, — ответила та, кликая мышкой и морщась, будто не сходился пасьянс. — Выйдет — зайдешь. Нанаба достала телефон, но «Игра Джеральда» не лезла в голову, хотя момент в сюжете был самый пиковый: решалось, освободится Джесси или же нет. В этот конкретный момент Нанабе на это было глубоко наплевать. Так или иначе, Джесси — выдуманная, а Майк и его будущее — настоящие. Дважды за десять минут в приемную заглядывали ученики, видели Нанабу, решали, по-видимому, что за обед со своим вопросом вклиниться они не успеют, и на соседний стул не присаживались. Ещё через пять минут мистер Филчер, молодой учитель химии, втащил за шкирку паренька из младшего класса, Нанаба, вроде, даже знала, как его зовут, но вспомнить сейчас не могла. Руки у паренька были синие. Нанаба уставилась на него и чуть было не сказала: «может, его к медсестре сначала», но по лицу паренька совсем непохоже было, что ему больно, и она решила, что, видно, влез не туда. В лабораторию, находившуюся за кабинетом химии, можно было входить только в присутствии учителя или членам химического клуба. Этот парень явно не химик. Хотел что-то стырить, пока учитель обедает? Ну, это повод тащить к директору. Нанаба уже подбирала слова, какими скажет, почему её дело важнее и пропустить мистера Филчера она просто не может, как тот, не обращая на неё никакого внимания, сам спросил секретаршу, кивая на закрытую дверь: — У него сидит кто-то? — Сидит, — подтвердила секретарша. Она только скользнула глазами по синим рукам ученика, но заинтересовалась этим мало, видела такое, наверное, не впервые. — Учитель? — Нет, ученик. Мистер Филчер пересек приемную широким шагом, постучал приличия ради и, не дожидаясь ответа, заглянул. Из-за двери раздалось грозное: — Я занят! — У меня опять пытались… — начал было мистер Филчер, пропустив предупреждение мимо ушей. — Не сейчас! — повторил резкий голос, и Нанаба поежилась. Нет уж, она не позволит нагнать на себя страху и не сбежит. Герл пауэр! Пик морально поддерживает её прямо сейчас. Сведя брови так, что высокий и умный лоб пересекла длинная морщина, мистер Филчер уселся через стул от Нанабы. Рядом с ним, сопя сел и парнишка, уложил на колени запястья, оставив цветные кисти на весу. Из-за двери кабинета директора и так ничего слышно не было, сколько Нанаба ни вслушивалась, а теперь и вовсе слышала только пульсацию своего сердца, да мальчишеское сопение. — Я по важному делу… — начала было Нанаба, опасаясь, что в любую минуту от директора выйдет посетитель, и поздно будет затевать свары по поводу очередности. И оказалась права. Не успел мистер Филчер взглянуть на неё и осознать, что Нанаба всё это время сидела здесь, как повернулась ручка, дверь открылась, пустив солнечный зайчик от занавешенного тканевыми жалюзи стекла, и из кабинета директора вышел Эрвин.