Run с Бантан

Эта вылазка была трудной. Даже Чонгук с его способностью игнорировать сложности готов это признать. Неудачное вышло «крещение песком и комарами» — как шутят здесь. «Комарами», правда, называют гигантских паучищ, каракуртов, способных жвалами перекусывать человеческие конечности. А их яд не размягчает живые ткани, а запускает мгновенные мутации в организме. В девяноста случаях из ста — со смертельным исходом. Такие вот стрёмные «комары». Итог «крещения»: из троих новеньких одна пропала без вести, двоих поцарапанных обкололи стабилизаторами и укатили прямиком в центральный госпиталь. Может, ещё выживут. Так себе статистика. «Свои» девчонки, на первый взгляд, не пострадали, но ещё не вечер. А та, пропавшая... Не кричала вроде... Чонгука передёргивает. Слабый, но обнадёживающий маячок, означающий, что Чонгук ещё не спятил. Хотя здесь этого недолго приходится ждать. По статистике, опять же. От неловкого движения пощипывает порез на пятке. Под штанину забился песок, царапает пораненную кожу. Надо по-тихому добраться до палатки медиков, стащить бинты и какой-нибудь антисептик покруче. И не спалиться. А то посадят ещё в карантин. Но не хватало подцепить и элементарную инфекцию. Да его за насморк свои же девчонки на смех поднимут! Потом залечат до смерти, но обстебут с ног до головы. Чонгук неспешно прогуливается по лагерю, старается улучить момент. Но прошмыгнуть незамеченным пока не представляется возможным. Командование взбудоражено трагической осечкой операции и смотрит в оба. Удвоены посты, да военные медики шныряют между палаток — вдруг кого ещё зацепило ядовитыми жалами или «плевками» тварей. Чонгук хмыкает презрительно. Ему шестнадцать, он негласный лидер компании из десятка девчонок, из-за чего то и дело отхватывает пошловатых насмешек от увешанных тяжёлым снаряжением вояк. Но, в отличие ото всех этих «умных взрослых», он способен узнать заражённых практически мгновенно, безо всяких там сложных инструментов и анализов. Он по манере двигаться может определить, сколько жертве осталось, стоит ли пытаться её спасти или сразу пустить пулю в лоб. Чонгук в этом не ошибается. Опыт... большой. Из штабной палатки не доносится ни звука, но Чонгук готов спорить на свой грядущий недельный отпуск, что там сейчас бушует Ёнсан-нуна, а тихо только благодаря звуковым глушителям. Дезинформация от развед-отряда обошлась группе слишком дорого. А Ёнсан-нуна поснимает головы с широких зарвавшихся плеч за своих девчонок. И за Чонгука. Он улыбается этой мысли, не чувствуя себя ущербным под защитой нуны, которая в полтора раза его меньше. Нуна сильная. И классная. И красивая. Как мама, какой Чонгук её помнит. Чонгук отворачивается от палаток и смотрит в мутноватую от мелких песчаных вихрей пустыню. Стаскивает с лица защитную повязку, чтобы вдохнуть сухой горячий воздух. Тут же чихает от моментально забившей нос песчаной пыли. Ему мерещится металлический запах крови со сладковато-душным оттенком. Он проводит языком по верхней кромке пересушенных вечно губ на пробу — носовое кровотечение у всех местных не редкость. Нет, крови нет, но запах настойчиво висит вокруг, будто Чонгук сидит в больничной палате, окружённый переломанными людьми, которым родственники принесли цветы. Лилии, например. Настигший его порыв ветра кажется холодным. Чонгук снова передёргивает плечами и пристраивается у сваленных кучей брезентовых рулонов, прикрывает глаза. Тело мерно ноет, как после усиленной тренировки, но гудение неадекватно напряжённых мышц раздражает. Чонгук хмурится и пытается устроиться насколько возможно удобнее. Ждать недолго. Ёнсан-нуна скоро закончит разносить начальство, команда сегодняшнего рейда станцует, после чего можно будет поесть и нормально отдохнуть. И добыть-таки медикаменты. О том, как он будет танцевать с пораненной ногой, Чонгук не беспокоится. «Низкий IQ, помноженный на высокий болевой порог», — по привычке беззлобно попрекнул бы его Намджун-хён. Но хён попался каракуртам задолго до того, как Чонгук, блуждая в полубессознанке по пустыне, наткнулся на свою будущую команду. Так ему сказали, по крайней мере. Чонгук предпочитает думать, что хён способен заболтать даже какую-нибудь королевскую самку, если та существует у тварей. Что Намджун заговаривает ей жвала до сих пор и однажды просто появится: сначала силуэтом на горизонте, как в мультике, потом — своей улыбкой с ямочками. Хорошо будет, если он притащит с собой кого-то из старых друзей. Тэхёна, например. Или Чимина. Хотя у этого шансов мало... Чонгук не считает, сколько прошло со дня, когда при нём впервые убили обратившегося в монстра человека. Не помнит, как звали заразившуюся девочку-подростка, которую убил сам. Свою «первую» в этом смысле. Прошлое злокачественно продырявлено в памяти. Остаётся только то, что разум способен вынести. Остальное — пыль, которую унёс пустынный ветер. И Чонгук предпочитает не задавать ему вопросов. Из транса его выводит осторожное прикосновение к плечу. Ёнсан-нуна склоняется над ним, обеспокоенно всматриваясь в лицо. — Чонгук-а, ты в порядке? — озабоченно спрашивает она, и её голос кажется неприятно скрипучим. Сорвала, пока орала на начальство? Чонгук смазанно кивает, но подниматься лень. — Пора взбодриться, приятель. Кто же будет заводилой сегодня на нашей вечеринке? Нуна шутливо тыкает в него пальцем. Присаживается на корточки рядом. Теперь она похожа на ровесницу, как будто нет между ними разницы ни в возрасте, ни в звании. Легко представить, что они вместе прогуливают пару в старшей школе, сидя на крыше и беззаботно разглядывая облака. Может быть, у них даже свидание. То самое — первое, неловкое, которого у Чонгука никогда не было. Легко представить, как её тонкие руки выламываются изнутри сахарно-розовыми обломками костей, рвущими кожу и мышцы; как округляется в беззвучном крике её рот. Жертвы почти никогда не кричат. Наверное, это слишком больно. Чонгук утыкается тяжёлой головой в бедро нуне и стискивает её ладонь в своей. Если однажды ему придётся застрелить Ёнсан, следующую пулю он пустит себе в лоб. — Чего ты, Чонгук? — настороженность звенит в её голосе, но Чонгук не может побороть тошнотворную панику. Страх не голод, приедается со временем. Изредка только высовывается такими вот истеричными порывами, когда отпустить чужую руку — невыносимо. Скоро сбор, нужно подняться. Чонгук делает над собой усилие. Слишком много странных мыслей сегодня. Слишком много вторглось в память людей, которых унёс ветер. Они медленно бредут к площадке перед командной палаткой. Чонгук концентрируется на шагах, вспоминает последние разученные движения «тарантеллы». С той, что была известна в веках, она имеет мало общего. Только надежду, что танец способен не исцелить, но выявить недуг, спасти если не душу, то физическую оболочку. По традиции музыканты подбирали музыку, пока тело проклятого магическими пауками не откликалось. Затем следовал танец — несколько часов безумной экзальтированной пляски, после которой больной падал в изнеможении. Исцелённый. В их реальности сегодняшний танец может стать для кого-то последним. Если какая-то ядовитая частичка каракурта успела взрастить монстра в человеческом теле. Если Чонгук — или кто-то из врачевателей — не успеет заметить первые признаки мутации раньше. Тело ощущается будто бы разбухшим. И это хуже, чем просто танцевать с порезанной пяткой. Кажется, Чонгук всё же заболел. Попытка применить к себе эту мысль проваливается — он болел последний раз, ещё будучи ребёнком. Отец тогда нёс его на руках в больницу... Чонгук обхватывает себя за плечи и, кажется, всхлипывает. Мягкий булькающий звук покидает его губы и будто плывёт красноватым пузырьком по воздуху. Запах крови и лилий становится невыносимым, сладким ядом забивает лёгкие. — Чонгук! — доносится окрик, зеркалится в голове, отскакивает от стенок черепной коробки. Чонгук поднимает тяжёлую голову — нуна множится в его глазах, пока не складывается в единую чёрную точку прямо перед носом. Чонгук смотрит в отверстие дула пистолета, поднимается взглядом на кружок прицела, находит лицо нуны за ним. Оружие в её руках мелко подрагивает. — Нуна? — Чонгук разлепляет деревянные губы. Понимание приходит мгновенно. Электрическим разрядом прошивает всё тело, ошпаривает все рецепторы разом, будто нуна уже успела нажать на курок. «Нуна...» — скулит про себя Чонгук. Гласные закручивают сознание водоворотами и длятся, длятся — как до Луны и обратно. А потом горизонт опрокидывается. Толкает Чонгука лицом прямо в налитое чернилами небо. Чонгук взмахивает руками — и падает. Под его закрытыми веками, как в истерике, агонизирует солнце.