Последние тайны прошлого

Звон мечей и шум борьбы, доносившиеся из царских покоев, привлекли внимание охранников. Четверо воинов ворвались внутрь, обнажив клинки и собираясь отсечь головы тем, кто посмел напасть на их повелителя. — Остановитесь! — громко скомандовал царь, продолжая отбиваться от двух нападавших. — Никто не тронет дорогих гостей без моего разрешения! Охранники замерли, удивлённо уставившись на Дхана Нанда, умело уходившего от каждой атаки, направленной на него. Он неплохо справлялся, однако «дорогих гостей» было двое, а он один. — Возвращайтесь на свои места. Мы просто разминаемся, — со смехом добавил царь, не прекращая защищаться. Переглянувшись и пожав плечами, телохранители стали медленно расходиться. Через некоторое время Дхана Нанд понял, что обороняться становится всё труднее. Краем глаза он наблюдал за своими противниками. Они тоже тяжело дышали, однако в глазах каждого горел упрямый огонь, говоривший о том, что сдаваться они не намерены. Царь сделал вид, будто устал и отступает, когда же оба мужчины разом бросились на него, он перевернул меч под неожиданным углом, ухитрившись рукоятью отбить удар одного нападавшего, а клинком — атаку второго. Затем двумя резкими выпадами обезоружил обоих противников. Однако прежде чем ему удалось приставить остриё меча к горлу хоть одного из воинов, рухнувших к его ногам, Киран и его друг не менее ловко откатились в разные стороны, успев поднять оружие, и напали слева и справа. Одному Махадэву известно, сколько ещё мог бы продолжаться этот поединок, но внезапно на пороге царских покоев появился юноша, увидев которого, царь внезапно поднял ладонь вверх, давая понять, что бой окончен. Киран и его друг покорно опустили мечи. — Я прошу прощения за беспокойство, самрадж, — заговорил Чандра, изо всех сил стараясь не показывать владевшую его сердцем печаль, — но я пришёл просить разрешения отлучиться ненадолго за пределы дворца. — Тебе вовсе не обязательно просить позволения, — ответил ему император с грустью и затаённой болью. Чандрагупта не уходил. Он стоял на пороге, словно боялся сделать хоть шаг вперёд и пристально смотрел на Дхана Нанда. Киран заметил, что рука царя, державшая меч, слегка задрожала. — С другой стороны, я не прочь узнать, куда ты собрался, — добавил вдруг царь, стараясь придать своему голосу хоть немного бодрости. — Хочу поговорить с Лубдхаком, — Чандра бросил осторожный взгляд на Дхана Нанда. — Уверен, я опять услышу ложь, но всё же есть вопросы, которые может прояснить только он один. Я надеюсь, что аматья Ракшас неправ, и Лубдхак поможет мне доказать это. Неожиданно царь протянул свой меч Кирану и сказал: — Оставайтесь оба здесь. Я пришлю кого-нибудь, чтобы вам разъяснили, в чём будут заключаться ваши новые обязанности. С этой минуты вы становитесь охранниками моей опочивальни, — затем царь повернулся к вошедшему юноше. — Едем вместе. В моём присутствии Лубдхак не посмеет лгать! Приказал бы притащить его сюда, да боюсь, эта сволочь сбежит, если увидит за окном своего дома моих стражей. И аматью он знает в лицо. Нам надо действовать осторожнее. Я переоденусь в простую одежду и поеду с тобой, закрыв лицо накидкой. Когда Лубдхак поймёт, кто я, убегать будет поздно. — Самрадж… — только и прошептал парень, глаза его увлажнились, но он яростно вытер влагу рукой. — Благодарю. На мгновение Кирану померещилось, будто царь сейчас схватит этого парня в охапку и прижмёт к себе, покрыв его лицо жаркими поцелуями, но Дхана Нанд лишь осторожно тронул юношу за плечо и указал ему на выход из покоев. — Идём. *** — Однако… — прошептал Киран, когда шаги царя и Чандрагупты смолкли. — Готов поклясться Триадой, но, кажется, это и есть тот самый парень, ради которого нас с тобой призвали сюда, Асим. — Похоже, — старший воин задумчиво потеребил бороду. — Непросто-то как нашему царю. И сам неопытен, и парень невинен. Беда. — Так для того самрадж и отыскал нас! Если мы будем охранять покои, то царская тайна останется покрытой мраком ночи навсегда. Кто-то другой проболтался бы, но мы-то промолчим. Кроме того, я совсем не против поделиться опытом с царём, если он меня попросит. — Ох, отрежет тебе царь однажды… и хорошо, если только язык… Ох, отрежет! — мрачно предрёк Асим. — За правильные речи языки и прочее не отрезают. А помочь самраджу достичь вершин наслаждения с этим юношей — наша прямая обязанность. А то в бедный ум самраджа проклятые брамины напихали какой-то «кундалини», вот он и мучается мыслями о том, что теперь делать и как от этой подлой змеюки** избавиться. Так теперь хоть есть у кого спросить. Это я про нас с тобой… А вообще чего только эти брамины ни удумают, лишь бы всем жизнь отравить! За что хорошее ни схватись — там либо адхарма, либо змеюка. А результатами дхармы почему-то наслаждаться не получается… — Так разве ты дхарму придумал? — усмехнулся Асим. — Нет. А при чём здесь это? — не понял Киран. — При всём. Как человек самому себе неприятное придумать может? Вот если бы ты выдумал дхарму, она бы доставляла радость тебе. Однако дхарму придумали брамины. Стало быть, тебе её дозволено лишь соблюдать, а плоды счастья срывают они. — И то верно, — печально согласился Киран. *** Лубдхак никак не ожидал, что, отперев дверь, увидит на пороге своего бывшего воспитанника, которого, правда, он всегда называл лишь «рабом» или «слугой». И обращался с ним соответственно. Лубдхак уже поднял руку, чтобы с ругательствами вытолкать Чандру взашей, как стоящий в шаге позади него статный мужчина откинул накидку, скрывавшую нижнюю часть его лица, и старый вор невольно вскрикнул. Он узнал царя Магадхи. Казалось, взгляд Дхана Нанда сейчас сожжёт его заживо. — Ч-ч-чем м-м-могу служить, В-в-величайший?! — заикаясь, выдавил Лубдхак, отступая к стене и вжимаясь в неё, словно в последней надежде быть спасённым. — Только правдой, — грозно пророкотал Дхана Нанд, стараясь своими интонациями нагнать побольше жути на этого презренного шудру. «Хотя какой Лубдхак шудра? Честно не работал ни дня. Его место в тюрьме, где он и окажется, если посмеет мне лгать», — мелькнуло в мыслях царя. — Ты должен немедленно рассказать всё, что знаешь о том дне, когда Чандрагупта оказался у тебя, иначе тебя ждут долгие, мучительные пытки. Прости, Чандра, но иногда приходится действовать именно так, — негромко бросил он в сторону своего юного спутника, словно извиняясь перед ним. Глаза Лубдхака расширились от ужаса, он внезапно упал на колени, складывая руки возле груди. — Помилуйте, самрадж! Я сдаюсь. Полжизни проведя в ожидании возмездия, больше не могу этого терпеть! Убейте меня. Положите конец моим страданиям! — Хватит! — с невольным презрением воскликнул Дхана Нанд. — Даже если бы ты был последним млеччхи, разве ты не мужчина, чтобы отвечать царю на его вопросы и обвинения с высоко поднятой головой, не умоляя о пощаде? Лубдхак усилием воли взял себя в руки и поднялся с колен. Затем посмотрел Дхана Нанду прямо в глаза. — Я расскажу всё, что вы хотите, — клятвенно пообещал он. Притащив из соседней комнаты сиденье, Лубдхак смахнул с него пыль и предложил императору и Чандрагупте устроиться на нём. Сам опустился на соломенную циновку возле их ног и заговорил. — Началось всё с того, что командир Бабур задумал недоброе. Мы не знали о его планах, однако я сердцем чуял, хорошим его затея не закончится! Обычно он делился с нами планами довольно подробно, но тут молчал, как всплывшая вверх брюхом дохлая рыба. Кто бы из ребят ни спрашивал, это было всё равно, что беседовать с бревном. — Кто такой Бабур? — сухо поинтересовался царь. — Бывший предводитель дасью. Видите ли, самрадж, четырнадцать лет назад я жил за пределами Магадхи. Мы скрывались на тех территориях, которые и ныне не заселены. Кто-то из наших, возможно, до сих пор остался там… Клянусь всеми богами, самрадж, я был против той резни, которую учинил Бабур! Мы предполагали просто поживиться богатствами Мории, о которых уже много лет нам доносили наши люди. Правители соседних государств желали купить белых павлинов, обещая, что даже за их яйца и здоровых птенцов заплатят много золота. Мы рассчитывали выручить деньги и за птиц, и заодно награбить богатства, подаренные царём Махападмой Маурьям. Однако Бабур не говорил, что у него были ещё и свои планы. Только в тот момент, когда мы ворвались в деревню и учинили там грабёж, командир внезапно сказал, что ему обязательно нужен мальчишка, который проживает в самом красивом доме этой деревни. Его все считают сыном Харшада Маурьи, но он не просто сын пастуха павлинов, а принц из рода Нандов, — Лубдхак посмотрел в упор на своего бывшего раба. — Да, это ты, Чандрагупта! Бабур был совершенно уверен, что ты — дитя царицы Малати. — Нет, — Чандра сжал пальцы поверх своих коленей, стискивая их до боли. — Я не могу быть её сыном… — Ну почему же! — внезапно расхохотался Лубдхак. — Ты ведь пришёл сюда за правдой! И император хочет правду! И вы её сейчас узнаете! Бабур обезумел от этой идеи — похитить ребёнка, вырастить из него будущего царя и однажды посадить на престол, сделав всех нас приближёнными нового императора. Правление Махападмы не нравилось многим, Бабур вполне мог бы провернуть идею с восстанием, собрав единомышленников и внушив простому народу жалость к выброшенному из дворца «бедному царевичу». У нас было достаточно золота и достаточно возможностей набирать в свои ряды новых воинов. Правда, надо отметить, у Бабура имелись и некоторые сомнения в том, что слухи насчёт царевича истинны. Кто-то утверждал, что этот мальчик — просто шудра, сын Харшада и его супруги, а вовсе не один из Нандов. И тогда, чтобы никто и никогда не узнал доподлинно, кем является этот ребёнок, и никто не смог оспорить его царское происхождение, которое Бабур твёрдо вознамерился приписать Чандрагупте, он решил выжечь всю деревню. В тот день не выжил никто. Не осталось ни единого свидетеля, способного подтвердить, чей на самом деле сын Чандрагупта. Отрывая ребёнка от воспитавшей его женщины, — кажется, её звали Васантой — Бабур со смехом сказал, что сейчас отрубит ей руку и заберёт царский браслет — подарок махарани, который эта женщина с гордостью носит. Услышав такие страшные слова, ты, Чандрагупта, ухватил Васанту за руку и стал кричать, что никогда не отпустишь маму и не позволишь её тронуть! Бабур тащил тебя прочь изо всех сил, и ты сам снял тот браслет, который теперь носишь на шее. Тогда Бабур рассмеялся и сказал, что так даже лучше, потому что руку рубить не придётся. Он убил Васанту на наших с тобой глазах, пронзив ей сердце… Харшад погиб в схватке чуть раньше, поэтому не мог защитить ни жену, ни тебя. Твой родной дом был подожжён Бабуром, как и все прочие дома в деревне. Когда этот ужас закончился, мы забрали добычу и поехали обратно. Бабур вёз тебя связанным в седле. Ты был без сознания. Просто висел, обмякший, как кусок ткани, руки и голова болтались в такт движению лошади… Не знаю, почему, но я не мог смотреть на это. Я думал о том, что никогда ещё мы не поступали так жестоко! Да, мы убивали воинов, но ни разу до этого не лишали жизни безоружных женщин. Я не могу назвать себя добрым человеком, но то, что Бабур сотворил в Мории, превысило предел моего терпения. И я сказал ему об этом. Я назвал его безумным ракшасом, а его план по захвату власти в Магадхе — сумасшествием, которое погубит всех дасью. Тогда Бабур остановил коня и двинулся на меня с залитым кровью мечом в руках. Я сам не знаю, откуда у меня взялись силы. Мною владела нечеловеческая ярость. Возле моих ног лежал увесистый камень с острыми краями. Я швырнул его и размозжил Бабуру голову с первого же броска. Никогда не забуду, как разом смолкли все, кто ехал с нами и видел это, только павлины в деревянных клетках орали на весь лес. Дасью смотрели на меня, не понимая, что делать дальше — то ли нападать, то ли признать новым предводителем. И в этот миг очнулся ты и захныкал от боли. Я поднял с земли меч Бабура и выкрикнул: «Каждого, кто подойдёт хоть на шаг ближе — убью! Каждого, кто попытается меня преследовать — убью тоже!» Я сам не понимал, что собираюсь делать дальше. Знал одно — с дасью отныне я не желаю иметь ничего общего. Я вскочил на коня Бабура, прижал тебя к себе и просто уехал. Никто не преследовал меня, ибо в тот день я пребывал в такой ярости, что в одиночку мог бы положить многих, и дасью понимали это. Я затерялся в одной из деревень поблизости от Паталипутры, взял себе новое имя и зажил, как умел. Я подбирал на улице беспризорных мальчишек, потерявших своих родителей из-за голода или болезни, и я воспитывал их, как мог. — Всё, что ты мог — заставлять нас воровать для тебя, — сумрачно напомнил Чандра, стараясь незаметно вытереть мокрые щёки краем накидки. — Индра, Стхулбхадра, Дхумкету… Что сталось с ними? — Сбежали, — махнул рукой Лубдхак. — Все вы в итоге вырастали и сбегали. Ты ничем не отличался от остальных! Такой же неблагодарный, как прочие. — Я?! — возмутился Чандрагупта. — Ты сам продал меня Чанакье за тысячу монет, сказав ему, будто некогда купил меня за столько же! А мне всю жизнь врал, будто мать избавилась от меня, заплатив тебе сто монет. Лжец!!! — А лучше было бы, если бы я сказал, что ты, возможно, принц? Ты и так возомнил о себе невесть что, попав в услужение к самраджу! Представляю, как бы ты возгордился, решив, будто ты с ним одной крови. — Но ведь это не так? — осторожно прощупал почву Чандра. — Ты же сам в это не веришь? — А кто его знает, — Лубдхак пожал плечами. — Бабур верил в твоё благородное происхождение. Но та женщина, Васанта, вела себя так, словно ты — её родной сын. Почём мне знать, кто на самом деле твоя настоящая мать? — Ты говорил, что она уважаема и любима императором! — И это правда. Ведь Васанта некогда была любимицей покойной махарани, а царицу Малати любил и её муж, и до сих пор любит нынешний самрадж, — Лубдхак подобострастно улыбнулся, кланяясь молчавшему Дхана Нанду. — Каждую из двух твоих матерей уважали при дворе. Скажешь, нет? Чандра сжал кулаки, чувствуя, что разговор с Лубдхаком не принёс пользы. Его сердце было теперь ранено ещё глубже, чем после рассказа аматьи Ракшаса. Неважно, была ли Васанта его родной или приёмной матерью, но она любила его, как сына, и заботилась о нём! А её постигла такая страшная участь только из-за того, что какой-то очередной безумец возмечтал вырастить из него царя и устроить восстание… — Идём, Чандра, — услышал он вдруг спокойный голос Дхана Нанда и невольно замер в блаженстве, ощутив тёплое дыхание на своей щеке. — Я не желаю больше видеть этого человека. Разумеется, если ты потребуешь наказания для него — он будет наказан. Некоторое время Чандрагупта колебался, раздумывая о чём-то. Затем произнёс: — Нет, самрадж. Какой смысл? Он и так достаточно наказан. Всю свою жизнь он прожил один, не заслужив ничьей любви, в вечном страхе, что его прошлое однажды будет раскрыто. Он сделал одно лишь доброе дело — отомстил убийце моей матери, не позволив Бабуру долго наслаждаться жизнью после совершённого преступления. Только за это я готов простить ему всё остальное. Но я не желаю иметь с ним отныне ничего общего, как и вы. Встав с сиденья, Дхана Нанд и Чандра покинули жилище Лубдхака. Старый вор с облегчением выдохнул и улёгся на циновку, тихо посмеиваясь: — Спасён, — радостно шептал он, — спасён…